Русская философия today

ВВЕДЕНИЕ

Инициировали меня к написанию предлагаемой вам книги три профессора философии, которые, впрочем, ни сном ни духом о том не ведают. Один из них – наш отечественный, двое других – американцы. Каждые из них в разной степени, но чем-то задели меня, к чему-то подтолкнули, что-то важное дали понять.

Так, один мой коллега в свое время высказал совершенно глубокую мысль: почему мы всегда зациклены на истории и событиях в западноевропейской философии, если настоящий интерес в том, что происходит у нас, в нашей мысли? Пусть их волнуют их проблемы, нас же должны в первую очередь трогать наши – лишь тогда мы будем самодостаточны, без оглядки на "них", создадим свое и для себя.

Посмотреть на историю философии как естественно-социальный процесс, включенный в общую последовательность экономических и политических эволюций, постоянно возобновляемое соперничество групп философов в пространстве интеллектуального внимания, в ходе которого они создают свои репутации, передают культурный капитал, – предложил американский профессор Р. Коллинз, создатель "глобальной теории интеллектуального изменения".

Наконец, профессор Чикагского университета Б. Харт, типичный представитель аналитической философии и левый интеллектуал, много способствовал формированию критического горизонта уже по отношению к нам самим. Готовя в РГНФ проект "Образ современной русской философии на Западе", я советовался с ним, и он сообщил много нелицеприятных вещей относительно нашей известности в англоязычном мире1.

Предлагаемые рассуждения и исследования могли бы и не появиться, а книга могла бы не увидеть свет – без поддержки РГНФ. Фрагмент "Образ русской философии на Западе" – прямой итог выполнения плана работ, но вот та часть, которая дала название всей монографии, появилась хотя и в развитие темы, однако явно выходит за ее рамки. Она представляет, с одной стороны, пробу применения коллинзовской методологии на материале истории отечественной философии последнего полувека, с другой – переключение внимания с "вовне" во "внутрь",на нашу вновь формирующуюся внутреннюю смысловую вселенную.

Мои традиционные благодарность и глубокое уважение – моему издателю Евгению Кольчужкину, его коллегам и партнерам, которые в столь непростой для нашей духовной традиции обстановке делают всё возможное и невозможное для сохранения и развития некоммерческой литературы.

РУССКАЯ ДУША И РУССКАЯ ФИЛОСОФИЯ: ПРОБЛЕМЫ ИДЕНТИФИКАЦИИ В КОНТЕКСТЕ ГЛОБАЛИЗАЦИИ

Хорошо сделанное философское произведение часто напоминает мне некое музыкально-текстовое образование: песню, оперетту, оперу и т. п. Если есть лишь текст, т. е. умное содержание без хорошей, зацепляющей, запоминающейся формы, то его потребление – нудное занятие, вызывающее скуку и раздражение на автора. Если есть хорошая форма, это гораздо лучше, чем первый случай, однако всё равно возникает вопрос: а для чего, для какого такого нового смысла всё это затеяно? – и опять мы сердиты на автора, у которого есть легкость, мастеровитость в передаче, но вот передавать нечего.

Так и философское произведение: в нем, как и в песне, важны и форма (музыка), и содержание (текст-смысл). Если найдено удачное сочетание, то всё схватывается, усваивается с интересом и удовольствием, без особого напряжения. Философия имеет амбивалентную природу, как и остальные древние формы человеческого освоения мира (миф, религия, искусство). Наука – лишь молодая часть философии, интеллектуальное новообразование инструментального характера (know how, как что-то делать), по матрице которой, однако, стремятся сейчас "строить" и древнее искусство философии.

Философия в ее антропологическом значении, т. е. универсального сквозного (через всю историю) духовного человеческого артефакта, есть единство души и ума. С умом вроде бы многое понятно: интеллектуальные техники, искусство мыслить целеустремленно, последовательно и эффективно. Это "текст", содержание. "Душа", форма – чувства, которые при этом возникают."При этом" не означает лишь моменты собственно инструментальной деятельности мышления неких абстрактных, вневременных, образцовых субъектов, эпических философов. "При этом" – жизнь реальных людей в реальном мире и в реальное время, озабоченных решениями своих жизненных проблем. А это уже называется "культурой". Философия потому есть всегда в то же время и "культурная традиция". Все выдающиеся, и не очень, философы – представители своих культур, этносов, выражавшие не только общечеловеческий интеллект и общечеловеческие моральные принципы2, но и отдельное, региональное. Музыка ведь также вроде как "общечеловечна". Но посмотрите на необозримое богатство фольклорной музыки, где каждый этнический мотив, стиль самобытны и по-своему прекрасны, акцентированно выражая какой-либо экзистенциальный тон человеческого существования как "этнически профильный": меланхолию, восторженность, торжественность и величавость, фасонистость и задор, грозность и воинственность, бесстрашие и оптимизм, грусть и тоску, бесшабашность и печаль, сдержанный стоицизм и мн. др. Так же и философия, вернее философствование в формате культурной традиции, непременно выражает "душу" данной культуры. Для нас всё же Платон и Аристотель – греки, как Кант и Маркс – немцы, и профессиональные философы сразу поймут, что я имею в виду и о чем речь пойдет далее.

Лишь с абстрактной, нормативной, отвлеченной позиции нет национальной, этнической философии. В истории западноевропейской философии (античной) космополитическое понимание природы философии складывается довольно рано. Однако наряду с этим всегда оставались – правда маргинально,на заднем плане – и этнические, национально-региональные профили философствования. Раньше, возможно, это было более заметно и менее скрывалось, но в последние четыре столетия в Западной Европе утвердился всецело универсализующий стиль, а "ratio" стал синонимом и формой выражения космополитизма. Это то, о чем Шпенглер сказал: "воцарился разум, ибодуша ушла в отставку". Подобный процесс приобрел подлинно планетарные масштабы в виде глобализации и поставил под вопрос само существование полифонии культурных традиций человечества.

Итак, существует ли русское философствование как выражение русской души в виде культурной традиции, каковы их форма и содержание? Насколько они сочетаемы с существующей имперской традицией глобалистского философствования (синонимом "настоящей, современной, продвинутой рациональной философии"), и что нам делать: как сохранить с трудом нажитое и не превратиться в этнографический балаган для западных туристов?

Сторонники универсализма, принципа "одной философии",всегда были многочисленны: либо есть философия, либо ее нет, а представлена она может быть в разных странах. Нет философии особо "китайской", "немецкой" или "русской", а есть одна и та же философия в Китае, Германии и России, которая развивается по неким общим закономерностям, передавая эстафету лидерства от региона к региону, от страны к стране. Партикуляризм считается чуть ли не варварством или, по меньшей мере, "наивом" и снисходительно допускается лишь в отношении более "способа постановки" одних и тех же общих проблем. И в том едины даже в ином непримиримые оппоненты: материалисты и идеалисты, западноевропейские трансценденталисты и англо-американские позитивисты.

Представляется всё же более достоверной, убедительной позиция компромисса между универсализмом и партикуляризмом (контекстуализмом) в понимании соотношения общечеловеческого, единообразного и регионального, национального. Тому есть следующие резоны:

→ в философии не избавиться и не следует избавляться от "психологизма", философия есть одновременно и мыслительная деятельность, и душевное состояние, эту деятельность сопровождающее, причем последнее обязательно как-то культурно профилировано ("этнично", "регионально" или же "космополитично");

→ партикулярное становится универсальным, равно как иногда имеет место и обратный процесс3.

Итак, универсализм философии ограничивается ее "иррациональной стороной": выражая экзистенциальные особенности опыта проживания людей в конкретных временах и условиях, она партикулярна и этнокультурна. Вместе с тем партикуляризм, в свою очередь, также относителен: и в жизненном опыте разных культур и народов налицо разительные совпадения, отсюда возможны взаимопонимание и конвертация смыслов. Философский партикуляризм ограничивается в целом сходным строением человеческого разума и психики: то, что жизненно, эмпирически наглядно, убедительно, последовательно в одном месте, будет таковым и в любом другом. Наряду с этим сам рационализм (культуры, не науки) имеет во многих случаях допущения, уславливания, разные модели ("логики"), – недаром ведь говорят о разных "рациональностях", общим в которых можно признать лишь саму процедуру упорядочивания чего-либо, внесения порядка.

Допустив, что философия одновременно и универсальна и этнична, мы можем говорить далее о русском философствовании как экзистенциальном выражении "русской души", русской истории и "русской судьбы" как следствия сочетания первых двух. Однако является ли русская философия культурной традицией и что мы будем понимать под самим термином "традиция"?

Понятие "традиция" весьма многозначно, имея самые разные аспекты: функциональный (как передается), объектный (что передается) и субъектный (отношение данного поколения к прошлому, его согласие на наследование или же протест против этого)4. Для наших целей актуален скорее третий аспект связи с миром ценностей.

Здесь важно, что, во-первых, традиция – способ поведения или образец, созданный какой-либо группой и служащий для усиления сплоченности самосознания группы. Это своего рода объяснение "как", "для чего" в свое время создается традиция,т. е. концептуализируются особенности мышления и поведения. Русское философствование вполне подпадает под это определение. Группы философов 2-3 поколений двух последних третей XIX и первой трети XX вв. создали ряд способов деятельности (мысли) и поведения, отрефлексировав их в виде идентификаций "русский философ", "русская философия", создав, собственно, тем самым самосознание отечественной философии. Это то, что Гуссерль называл не "пассивной", а "активной"традицией – система ценностей, разработанная обдуманно и самоотчетно, для самоутверждения.

И, во-вторых, нам важно объяснение "для чего", "почему"найденные способы деятельности и поведения уже затем, после ее основания и концептуально-культурного закрепления в виде "традиции", продолжают сохраняться, культивироваться, являясь эмблемой, нормой, программой последующих преемственных групп (в нашем случае – философов).

Так вот, традиция – это прошлое, видимое и формируемое глазами людей, живущих в последующие периоды, которым важна ценность апелляции к прошлому. Важна ли сейчас для нас культурная традиция, называемая "русской философией", сконструированная разными группами отечественных интеллектуалов в прошлых веках? Ведь она мало того что амбивалентна, она еще и явно националистически тенденциозна. Однако, как говорят, родителей не выбирают, и нам традиция важна по своему исходному генетическому нахождению, она выражает наше априори и сама является этим самым априори, с которым мы и как бы "сливаемся", отождествляемся, самоидентифицируемся (по крайней мере в романтично-нежном возрасте), и от которого мы также не можем не отталкиваться, т. е.критически преодолевать, модифицировать, трансформировать. Подытоживая функциональные смыслы "русской философии"как культурной традиции, скажем, что ее необходимость задаваема следующими важными обстоятельствами:

• Признание, пусть даже и скорее "в своих глазах", в качестве фигур не только национального, но и космополитического философского значения, группы "отцов-основателей" (Вл. Соловьев, Н. Бердяев, Л. Шестов, М. Бахтин и др.) есть просто необходимое условие для успешной (самоуверенной) профессиональной философской социализации новых поколений отечественных философов и их конституирование в виде полноценного независимого сообщества специалистов. Слишком долго "философскими святцами" были иноземцы: немецкая философская классика и марксизм, – сложилась определенная ущербность отечественного философствующего сознания.

• Доверие и признание, оказываемое ценностям сложившегося дореволюционного русского философствования, есть констатация той значительной доли правоты их идей (для нас, живущих в России), которые представляют собой выражение опыта концептуализации особенностей нашего образа жизни.

• Культивирование традиции "русской философии" актуализирует сакральные (и объединительные) символы не только профессиональной группы российских философов, но и всего суперэтнического сообщества, называемого "Россией", ее фундаментальные признаки национальной идентичности.

Итак, русская философия как культурная традиция в виде самосознания устойчивой и преемственной профессиональной группы появляется со второй трети XIX в., когда наконец-то утвердилась материально-организационная основа, ее поддерживающая, – государственная система высшего образования. Отдельные философствующие личности, оригинальные философские взгляды были, разумеется, и до этого, но философия, как и наука, есть социально-профессиональная группа лиц, связанных общим видом деятельности, соответствующим этосом и развитым групповым самосознанием ("школа", "братство", "профессия").

Как же происходило формирование традиций русской философии? В России, как и повсюду, появляются и конкурируют две формы культурной традиции "философия": националистическая и космополитическая. Первая, как правило, более ранняя по своему самосознанию, ибо отражает извечную исходную первичность в развитии сознания национально-эгоистических чувств. Космополитическая форма философской традиции ориентируется на включенность (на ранних этапах – пристяжь) в некую условность "всемирного историко-философского процесса". Зачастую она более рефлексивна, самокритична,т. к. ориентирована на высокие профессиональные стандарты,но потому нередко и более бесплодна, находясь всегда под сенью идейного импорта. Националистическая форма традиции наиболее энергична в своем формировании, пронизана мощными токами детской энергии самосозидания, конструирования своего "национального образа" мира. Обратной стороной подобной творческой мощи полагания является высокая степень мифологизированности: здесь сильны националистический задор, непременные горделивое самомнение и самовнушение. Однако националистическая философская традиция, в отличие от националистической мифологии, способна перерастать затем в космополитическую, когда универсализующе-философские моменты в ней начинают задавать основной тон и партикулярное становится "вселенским", империалистским в сфере философского духа, а народ, создавший такую философскую традицию, превращается в "исторический народ" истории мировой философии. Так было отчасти даже с китайцами и индийцами, но в особо экстремальной форме – с греками, арабами, французами и немцами.

Средиземноморье с самого начала своей истории стало ареной первых "глобализаций", или имперских универсализаций. Сначала это были восточно-деспотические эксперименты в создании империй, остававшиеся всего лишь завоеваниями и экономической эксплуатацией. Прорыв в деле глобализации принадлежит эллинам в лице Александра Великого, чье наследие "эллинизации", или сознательной политики культурного синтеза, дало первые, относительно долговременные плоды существования достаточно жизнеспособных многонациональных эллинистических монархий. Однако лишь политико-организационный гений римлян создал первую глобальную космополитическую общность на планете – настоящую тысячелетнюю империю. Глубокая латинизация и, по сути, эллинизация национальных территорий империи (особенно Западной Европы) создала единое культурное пространство, которое было иерархизовано и централизовано христианским универсализмом, объединившим религиозное и интеллектуальное многоголосия в одно: одна вселенская религия, один священный язык, одна всемирная философия. Потому в Европе уже к началу средневековья, не говоря уже о Новом времени, сложился единый романизовано-христианизованный европейский универсум, в котором не то что не было и не могло быть национальных форм философствования – они есть всегда, поскольку сопряжены со становлением развитого этнического самосознания, – просто в подобных условиях они были заведомо маргинальными. Чтобы выжить в условиях романо-христианского интеллектуального космополитизма, они должны были изначально мимикрировать под универсальное, общечеловеческое. Особенности национального менталитета выдавались за "антропологическое". И лишь в наименее романизованной европейской "национальной окраине" с всегда сильными изоляционистскими настроениями, Англии, в Новое время, эпоху конструирования национальных идентичностей, появилась своя новая националистическая традиция эмпиризма (Ф. Бэкон, Д. Локк, Д. Беркли,Д. Юм). Она позиционировала себя изначально лишь в качестве эпистемологической альтернативы континентальному рационализму (т. е. как бы еще внутри европейского универсализма), но затем, в течение XX века, развилась в новую империалистскую космополитическую философскую традицию "философии англоязычного мира". То же, но ранее, на рубеже XVIII-XIX вв., удалось в полной мере и немцам – навязать свой стиль мышления (тяжеловесные "системы") в качестве "континентального". Французы доминировали в эпоху Просвещения благодаря великому Декарту и энциклопедистам, но на большее их не хватило, хотя на время французский стал практически "европейским языком". Испанцам, итальянцам и др. этого сделать не удалось, и их философы должны были мимикрировать, осознанно или нет, под тот или иной космополитизм.

Напротив, на Востоке и в России утвердился в качестве приоритетного регионально-цивилизационный формат мышления, или же универсализующий национализм. Китайское, индийское, русское философствования осознавали себя и как самобытно-национальные, вернее "региональные" – для субконтинентов Индокитая, Евразии, – и, одновременно, как мессианистские, интеллектуально миссионерствующие. Почему же здесь на первом плане не космополитизм, а региональный партикуляризм?

Подобные особенности сложились исторически: между Западом и Востоком (Индией и Китаем)5 всё историческое время вплоть до эпохи революции в средствах передвижения (начиная с эры великих географических открытий) были непреодолимые преграды в виде необъятных пространств, дали. В принципе индокитайцы в своей философии такие же эгоцентрики, как и европейцы, рассматривая себя центром цивилизованной ойкумены, а всех прочих варварскими перифериями. У них даже появилась и универсализующая религия, существенное условие для интеллектуального космополитизма, – буддизм. Однако историческим судьбам было угодно так, что именно Запад первым сделал рывок в технологическом развитии и приобрел стратегические преференции в средствах передвижения, производства и разрушения, а христианство создало более централизованный и агрессивный вид универсализма.

Россия с ее евразийским, детским еще универсализмом вообще выглядит только робким новичком в философии. Однако за столетие (30-40 гг. XIX – 30-40 гг. XX вв.) она сумела создать то, на что другим требовались века. Первой возникла националистическая, славянофильская традиция. Ее основатели, Киреевский и Хомяков, прямо провозгласили задачу создания самобытного российского философствования, которое базировалось бы на концептуализации самобытных форм российской жизни и мышления. Ничего особенно впечатляюще философского они создать не сумели, за исключением историософских схем, идеализирующих, романтизирующих русское прошлое и православие как особо духовную, истинную разновидность христианства. Западный рационализм и сциентизм, западное христианство и капитализм были объявлены антиподами исконной русской идентичности, чья положительная значительность образовывалась через критику, отрицание, чувство тайного превосходства.

К наиболее важным, можно сказать "фирменным", концептуализациям формирующейся славянофильской традиции можно отнести такие идеи, как "соборность", "православный мессианизм" и "цельная истина". Однако идеи эти были выражены в не совсем адекватной, философско-категориальной, проработанной форме. Доводку их до кондиции систематических понятий, установление связи с сопредельными понятиями и в оппозиции к имеющимся "западным решениям" произвел культовый философ традиции "русская религиозная философия" (она же националистическая, т. е. славянофильская) Вл. Соловьев. Он же добавил к имеющимся философским идеям "русского стиля" такие новообразования как "богочеловечество","София", "активное христианство", "всеединство". Тогда же, в конце XIX в., Вл. Соловьевым была запущена в интеллектуальный оборот и вдохновляющая метафора "русской идеи", коей было уготовано долгое будущее – вплоть до наших дней.

Весомый вклад в развитие этой формирующейся традиции внесли и наши великие писатели6. Однако для окончательного оформления в виде историко-философского направления понадобилась деятельность философов после соловьевской генерации, пытавшихся совмещать в своем мышлении как православно-славянофильские мотивы, так и привлекательные для них западноевропейские подходы интуитивизма, "философии жизни", антисциентизма. В дооктябрьский период это интеллектуальное ядро журнала "Путь": Н. Бердяев, П. Флоренский и С. Булгаков. Затем, в эмиграции, к победившей партии (а победа стала несомненным фактом после распада противоположного конкурирующего направления "логосовцев") присоединился, в том числе и "переметнулся", ряд философов, ранее воздерживавшихся от прямого участия в философско-партийных баталиях: Н. Лосский, С. Франк, Б. Вышеславцев и др. Однако только в первых систематических историко-философских рефлексиях относительно отечественной мысли (30-40 гг. XX в., эмиграция) сторонники группы с эмблемой "русская религиозная философия" смогли закрепить свою интеллектуальную победу в трех фундаментальных работах лидеров направления7, которые и сформировали на Западе публичный образ "истинной, исконно русской философии" – в противовес тоталитарно навязанной марксистской философии в СССР.

Одинокая "История русской философии" последнего из могикан альтернативного, космополитического направления – Б. Яковенко – не произвела особого впечатления на интеллектуалов Запада, поскольку повторяла во многом общие места самой западной мысли в представлениях о философии и не могла предложить на этом тематическом поле ничего конкурентоспособного или выходящего за рамки произведений историко-философского либо комментаторского жанров. Яковенко был наиболее последовательным, темпераментным представителем другой формы русской философской традиции, которая было сформировалась в первые десятилетия XX в., но оказалась менее стойкой к серьезным социальным потрясениям, зачахла и была успешно замолчана победившей партией.

Космополитически настроенные интеллектуалы живут более умом и общечеловеческими ценностями (знаниями). Это более холодная, отстраненная субкультура, лишенная заблуждений (веры), и их страсти питаемы лишь из индивидуального источника чувства собственной исключительности, мало связанного с отзывчивостью к биографии народа. Нет чувств этнической неповторимости, идентификации с национальным характером, его силой и многочисленными слабостями. Потому у них нет поддерживающей опоры в виде "коллективного я" в их душах. Оказавшись в инокультурной среде, они быстро растворяются, ассимилируются, их ratio вполне может функционировать в связи с другими обстоятельствами. И, напротив,"славянофильствующие" философы либо борются, миссионерствуют со своими идеями, если имеют к тому задатки (Бердяев, Шестов), либо самозамыкаются в своих узко-эмигрантских мирках "православной России" (большинство).

Конечно, космополитическая традиция сложилась ранее, до Б. Яковенко и его единомышленников, однако имела ранее менее отчетливые философствующие моменты. Она ранее была представлена более общественно-политическими, литературными и научными кругами российского общества и сложилась, как и славянофильство, в 30-40 гг. XIX в. В своем появлении она была связана с хорошо известными всем именами П. Чаадаева,В. Белинского и А. Герцена. Затем их сменили либералы 50-60 гг.(тургеневский Павел Петрович), нигилисты, народники, марксисты. Как видно из перечня имен и генераций западников, собственно отвлеченные вопросы чисто философского знания стояли у них на втором после социально-политических интересов месте. Главным их стремлением было модернизовать Россию, истребить в ней азиатчину и сделать европейской державой. Современная им европейская философия казалась вполне разработанной и чуть ли не идеалом. Белинский и Герцен были увлечены Гегелем, Чернышевский – Фейербахом, народники и социалисты – позитивизмом и марксизмом. К чему выдумывать что-то, когда оно уже есть? Поэтому конституирование западнической, или же космополитической, позиции в области академической профессиональной философии произошло позднее, чем у славянофилов. Она смогла появиться лишь по мере развития университетской среды в России и усиления межгосударственных контактов в области подготовки кадров для высшего образования.