Птица, обитающая… Стихотворения

Птица, обитающая…

Стихотворения

Мария Михайловна Мельникова

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Предисловие

Историю поэзии можно писать, говоря, к примеру, исключительно о судьбах лирического субъекта. Трансформации постромантического «я» в новейшей поэзии привели к распространению так называемого «плавающего» субъекта, расщепленной поэтической личности, существующей в пространстве внеиерархического мира, в ситуации тотального кризиса идентичности, приводящего, в свою очередь, к формированию новых идентичностей.

В этой ситуации для молодой поэзии неожиданно стало важнейшим понятие опыта. Описание места себя-в-мире становится не просто маркером пребывания здесь-и-сейчас, но чуть ли не единственным способом сохранить представление о целостности говорящей личности. В стихотворениях Марии Мельниковой это самоощущение обретает яркость и убедительность: «Птица, обитающая в скрипучих качелях, / Голосом моего детства, или чьего другого – / Или чего другого – / Сообщает о лете, которое предстоит запомнить / Или не запомнить – не знаю, как все получится. / Сообщает о детстве, которое у меня было / И по этой причине не денется от меня никуда». Владение иллюзорным опытом становится чувством гораздо более сильным и насущным, нежели соотнесенность с десакрализованными внешними атрибутами реальности.

Вообще, стихотворения Мельниковой задают координаты специфического стоицизма, так сказать, стоицизма новой формации, при котором нет даже и признаков самопостулирования «гордого человека» («ты Царь – живи один»); нет, здесь возникает своеобразный стоицизм самоумаления, такой себе апофатический стоицизм. Плюс – редкая в новейшей поэзии нота – своего рода морализм имморалистической эпохи, поиск некоторых оснований в культурном архиве – оснований не менее ложных, нежели мысль о собственном существовании, – и от того не менее значимых: «Мне будет сложно тебе объяснить, мое сердце, / Почему никого не надо любить, и я, правда, не знаю, / Что тебе посоветовать из мирового наследия, / Но мы будем работать над этим, мы будем работать… наверно…»

Стихи Мельниковой устраняют ироническое самоуспокоение не только как метод, но и как возможность, это поэзия, нацеленная на осознание внутренней дисгармоничности, отчасти даже и признание ее, но никоим образом не возвеличивание, не придание ей ценностного начала. Баланс сложных психологических экспериментов лирического субъекта, производимых над самим собой, и внеположенного сомнительного мира с его неустановимыми требованиями и правилами, рождает жесткий и убедительный поэтический жест Марии Мельниковой.

Данила Давыдов

Песни спальных районов

Все это посвящается

Некрасивой улице Хачатуряна,

Ничем не напоминающей о композиторе,

И смиренной улице Коминтерна,

Ничем не напоминающей о Коминтерне.

Названия улиц следует уважать,

И то, что они называют,

Тоже следует уважать

В любом случае,

Потому что когда на нас снова подует,

Надо будет за что-то держаться,

А держаться за что-то большое и важное

Мы, как показывает практика,

Умеем плохо.

Двор

Птица, обитающая в скрипучих качелях,Голосом моего детства, или чьего другого —Или чего другого —Сообщает о лете, которое предстоит запомнитьИли не запомнить – не знаю, как все получится.Сообщает о детстве, которое у меня былоИ по этой причине не денется от меня никуда,И о том, что не надо грустить чрезмерно.Она не знает,А точнее, ей безразлично,О чем я грущу, но она так чудесно уверена,Так чудесно уверена, что не надо грустить чрезмерно,А лишь чуточку, чтоб как синий цвет у Сезанна,Как кислинка во рту, и детская фотография.Как это глупо —Птиц и мудрость закладывать в скрип, но поверье, есть вещи глупее,И я вам даже скажу: таковых большинство.

Сигарета

Сигарета,Падающая с балкона июньской ночью,Вряд ли знает что-нибудь об астрологии и кометахИли Викторе Цое.Да что она вообще может знать, кроме того разговора,Что велся, пока курили, – это если был разговор.А если не было разговора?Тогда это просто кошмар, а не жизнь. Вы, конечно, спросите:Какая, к лешему, жизнь у чем-то набитой трубочки,Летящей в потемках вниз, по направленьюК говну, собачьему и человечьему, и битым бутылкам;Летящей – и этим разительно отличающейся от нас,Представляющих собой нечто гораздо более сложноеИ движущееся в направлении, несомненноДостойном и, может быть, даже прекрасном?Ох, что же мне вам ответить, мои собеседники,Выдуманные мною в жалких лирических целяхВ этой июньской ночи, в бедном московском районе,Где дома не мерятся высотой с деревьямиИ железнодорожная станцияСтарательно притворяется адовой пастью,Издавая достойные Данте лязги и визги,И взволнованный женский голос кричит в динамикЧто-то важное вроде «Дыр булл щыл» или «Ктулху фхтагн»,И из окна я не вижу практически ничего,Чему пригодятся мои ирония с философией,Да и сама я?Разумеется, это не мешает любви, но желанье быть частью —Ох, это неистребимое, бессмысленное, как Моцарт, желанье быть частью —Цветком в уголочке справа, горгульей рогатою, веселой надписью «хуй»,Частью вот этого вот, большого и существующего,В данном конкретном случае – устало-зеленого и ночного,Кое, пожалуй, бессмысленно утомлять, как далее, так и вообще,Виршами. И сигарета падает,А я на правах и обязанностях чуть более долговечнойДумаю о кометах и о том, что надо сходить в магазин.

Лестница

То была эпоха непрерывной трагической гибелиДеревянных детских площадок, чье назначенье,Как казалось жителям местности, утратило смыслВ этой новой стране, и на каком-то этапеОт синей горки осталась торчащая в воздух лестница.Мы с удовольствием забирались и прыгали —Невысоко, неопасно, но все-таки определенно в бездну,В нашу личную детскую бездну,Маленькие глупые каскадеры без сценария и режиссера.Нет, это не аллегория – лестницу жители местности тоже сломали,И дело, конечно же, было не в назначенье, а в досках.И мы продолжили расти дальше,И с миром тоже продолжило что-то происходить,А теперешние детские площадки состоят в основномИз металла с веселым пластиком. И остальным предметамТоже стало гораздо легче жить и быть целыми,И я думаю, ничего плохого не будет,Если я признаюсь,Что этой более-менее целости я упрямо не доверяю,Хоть и радуюсь.Нет, это не аллегория,А просто детство, умеющее притворятьсяКучей разныхУмных и сложных вещей.Не спрашивайте, зачем ему это,Я не знаю, зачем ему —Да и не возражаю.В мире, который – я не знаю, что тут уместно вписать, —Меня вполне устраивает быть ведомой вот этим:Синее крашеное дерево цвета пыльного неба,Удивление от осознания, что лестницаМожет спокойно существовать без того, к чему ей должно вести,Отважный прыжок и встреча китайских кроссовок с землей.Падение – неизбежный спутник не только страха,Или я просто не разбираюсь в паденьях и страхах,Что вряд ли.

Ромашки начала или конца мира

Гора не была горой, она была насыпью,Но взрослые говорили: «Пойдем на гору» – то ли из уваженияК детской потребности в горах и долах,Реках широких, озерах глубоких и зверях опасных,В общем, в значительных проявленьях пейзажа,В котором живем,То ли и сами они имели такую потребность.Большая, жесткая, рыжая,Гора выглядела очень суровым местом —Этакой горбушкой иного мира, иссушеннойИными климатическими условиями и катаклизмами.Не то чтобы окружающий, свежевысосанный из болота, районБыл, по контрасту, выставкой человеческой цивилизации —Он ей не был.Но гора все-таки казалась чем-то особым.В свежевысосанных местахВозвышенности любого рода, знаете ли… ну, вы меня поняли.Мы ходили на гору не просто так, у нас была миссия —Нарвать ромашек.Они были главными представителями горной экосистемыИ практически ничегоНе имели общего с лирикой,Которую я потом наблюдала в мультфильмах и покупала в киосках.Неподдающиеся руке стебли, без пяти минут палки;Листьев, кажется, не было вовсе,И маленькие головки с очень короткими лепестками,Воинственные головки, а может, головки-странницы,Стремящиеся из неблагосклонной почвыВ ничего не сулящую высь.Это были крутые, крутые цветы,Цветы то ли начала, то ли конца мира,А в общем-то, и того и другого, потому что это былаВторая половина восьмидесятых, и мне было четыре года.Ландшафтов прежде этого я не помню,Это раннедевонские берега, приграничная зона,Сто метров до территории государства До.Дальше уже начинается всем имевшим детство знакомоеИзобилие с его неминуемыми радостями открытияМокрости вод, зелености трав и выси деревьев —Но границы мои защищает гора боевых ромашек.Спасибо.Труд благодарности заключается в том,Чтобы говорить спасибоТем, кто не только не может ответить «пожалуйста»,Но вообще ничего не может ответить,И в том, чтобы благодарить за подарок,Про который ты даже не можешь сказать,Что он такое,И что с ним добрые люди обычно делают.Казаться бессмысленным – естественное свойство труда,Так что все в порядке,И я выношу официальную благодарностьЭтой насыпи и ее гарнизону за их беспорочную службу,Длиться коей положено столько, сколько я проживуВ этом любимом мной мире, подобном безумному кролику с динамитной шашкой

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Вы ознакомились с фрагментом книги.

Для бесплатного чтения открыта только часть текста.

Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:

Полная версия книги

Авторизация