Золотые жуки

© А.Новиков. Перевод с английского. 2020

Озабоченный[1]

Чарли Портер – помощник редактора в «Дейли таймс», а помред есть персона своеобразная. Это охотник на запятые, палач лишних слов и могучий барьер здравого смысла, стоящий на пути потока новостей. А заодно это некий гибрид карманной энциклопедии и ходячего справочника.

Можно иногда случайно встретить репортера или редактора, или увидеть их фото, или хотя бы услышать, как о них говорят. Но вот о помощнике редактора вы не услышите никогда.

Помред сидит со своими коллегами за подковообразным столом. Если это ветеран вроде Чарли, то над глазами у него зеленый козырек, а рукава закатаны выше локтей.

Внутри подковы редакторского стола сидит человек, руководящий всеми помредами. Поскольку внутренняя часть такого стола называется щелью, то этот человек на редакционном жаргоне называется «щелевой». К нему и поступает ежедневный поток новостей. Он раздает листки сидящим вокруг стола помредам, а те редактируют заметки и пишут заголовки.

Поскольку новостей всегда столько, что имеющееся на страницах газеты место можно легко заполнить раз двадцать, помред обязан сократить все заметки и проверить, укладываются ли они в установленный лимит слов. Из-за этого у помреда происходят постоянные стычки с репортерами, чьи цветасто написанные статьи вдруг оказываются обрубленными и искалеченными, зато, несомненно, более читаемыми.

Когда после полудня поток новостей ослабевает, помреды нарушают обычное молчание и начинают разговаривать между собой. Они обсуждают новости и спорят о том, что можно предпринять в той или иной ситуации. Если их послушать, не зная, кто они такие, то вскоре вы будете готовы поклясться, что побывали на заседании некой комиссии всемирного значения, где решались важнейшие проблемы.

Потому что помред всегда озабочен. Он волнуется, потому что каждый день имеет дело с только что случившимися и кровоточащими инцидентами, от которых зависит судьба человечества, и нет, вероятно, иной профессии, где столь уверенно и четко чувствуется та тончайшая грань, на которой происходит балансирование между выживанием и катастрофой.

Чарли Портер волновался больше своих коллег. И тревожили его события, вроде бы и вовсе не заслуживающие тревоги.

Имелась, к примеру, цепочка «невозможных» событий, случившихся последовательно. После двух-трех подобных случаев коллеги Чарли за редакторским столом обратили на них внимание и обсудили – между собой, естественно, ибо ни один истинный помред не станет разговаривать ни с кем, кроме другого помреда. Но их внимания хватило лишь на несколько небрежно брошенных фраз.

А вот Чарли Портера тревога не оставила – тайная, конечно, ибо он видел, что никто из коллег не счел эти события достойными серьезного беспокойства. Немало переволновавшись, он начал замечать в этих происшествиях определенное сходство, и именно тогда вышел на помост и начал борьбу с самим собой.

Сначала в Юте разбился пассажирский самолет. Из-за плохой погоды поиски пришлось отложить, но, в конце концов, спасатели обнаружили обломки, разбросанные по склону высокой горы. Руководство авиакомпании объявило, что нет никакой надежды на то, что кто-то мог уцелеть. Но когда спасатели стали подниматься к обломками, то на полпути встретили идущих навстречу пассажиров разбившегося лайнера. Выжили все до единого.

Затем главный приз на скачках взял жеребец Полночь. При ставках шестьдесят четыре против одного.

Потом произошел случай с неизлечимо больной девочкой, у которой не было ни единого шанса выздороветь. Родители даже решили отметить ее последний день рождения на несколько недель раньше. Ее фото опубликовали все газеты страны, над рассказами о ее судьбе хотелось рыдать, и тысячи людей присылали ей открытки и подарки. И вдруг она внезапно выздоровела. Не из-за какого-то нового волшебного лекарства или новой медицинской техники. Просто-напросто легла спать, а утром проснулась уже здоровой.

Несколько дней спустя по стране разнеслась история о Дружке, старом псе из Кентукки, которого завалило в пещере. Мужчины со всей округи откапывали его несколько дней, подбодряя пса криками. Пес сперва выл в ответ, но потом вой прекратился, а копать дальше стало очень тяжело. Тогда мужчины завалили камнями выкопанную яму и соорудили над ней могильный холм. Они произнесли набожные, гневные и бесполезные слова, а потом разошлись по своим хижинам и полям.

На следующий день Дружок вернулся домой. Выглядел он ходячим мешком с костями, но сил махать хвостом у него еще хватало. Миску молока он вылакал с таким азартом, что просто посмотреть на это уже было приятно. И все сошлись на том, что старый пес все-таки отыскал другой выход из пещеры.

Но заковыка таилась в том, что старый пес, просидевший несколько дней в пещере и ослабевший без еды и воды, просто не смог бы выбраться из нее сам.

И умирающие девочки не выздоравливают за ночь просто так, ни с того, ни с сего.

И жеребцы, против которых ставят шестьдесят четыре к одному, не выигрывают дерби.

И самолет не может разбиться о горную вершину в Юте так, чтобы никто не пострадал.

Разумеется, чудо возможно. Даже два чуда. Но не четыре подряд в течение двух недель.

У Чарли ушло немало времени, чтобы связать все эти случаи ниточкой сходства. Когда ему это удалось, ниточка получилась очень тонкой. Но все же достаточно прочной, чтобы оправдать новые тревоги.

А сходство состояло вот в чем: все эти истории были развивающимися.

Целых два дня мир ждал подтверждения факта крушения самолета. То, что Полночь будет участвовать в забеге, и что у жеребца нет ни единого шанса, тоже было известно за несколько дней. История несчастной девочки приковывала всеобщий интерес неделями. А старого пса откапывали не меньше недели, и лишь потом люди сдались и разошлись по домам.

В каждой из этих историй результат не был определен некоторое время после того, как стало известно о самой ситуации. И, пока она так или иначе не разрешалась, существовало бесконечное количество вероятностей финала. Некоторые финалы имели большую вероятность, чем другие, но у каждой имелся хотя бы ничтожный шанс на осуществление. Если подбросить монетку, то от момента ее взлета до момента падения орлом или решкой всегда существует ничтожно малая вероятность того, что монета упадет на ребро и останется стоять. И, пока факт выпадения орла или решки не окажется установлен, вероятность падения на ребро продолжает существовать.

И это именно то, что случилось, сказал себе Чарли.

Монету подбросили четыре раза, и четыре раза подряд она упала на ребро.

Разумеется, есть одна мелкая несостыковочка – падение самолета. Оно в эту схему не укладывается.

Каждое событие стало броском монеты, и, пока она вращалась в воздухе, а публика затаила дыхание, девочка каким-то образом выздоровела, а у жеребца хотя бы на краткое время проявились физические качества и темперамент, необходимые для победы.

Но вот самолет разбился, и думать о нем могли уже только после свершившегося факта. К тому времени, когда известие о катастрофе стало достоянием публики, монета уже упала, а то, что произошло на горной вершине, уже произошло, и все надежды и молитвы о спасении пассажиров были, по сути, бесполезными из-за огромной вероятности того, что все они погибли.

Пожалуйста, пусть пес спасется. Сегодня.

Пусть девочка поправится. Скоро.

Пусть моя безнадежная ставка на бегах выиграет. На следующей неделе.

Пусть пассажиры останутся живы. Но вчера.

Авария самолета почему-то беспокоила Чарли больше всего.

А потом, к всеобщему удивлению и безо всякой логики, ситуация в Иране прояснилась – и как раз тогда, когда уже создавалось впечатление, что она завершится новой Кореей.

Несколько дней спустя Британия гордо объявила, что ей удалось укротить финансовую бурю, что с фунтом стерлингов все в порядке, и что новые займы Лондону уже не нужны.

Чарли понадобилось некоторое время, чтобы связать эти два факта с цепочкой самолет-девочка-скачки-собака. Но он понял, что и они укладываются в этот ряд, а потом вспомнил нечто такое, что могло… ну, не совсем в него вписаться, а быть как-то связанным с этой поразительной цепочкой невероятностей.

После работы он спустился в офис «Ассошиэйтед пресс» и попросил сидевшего там парнишку принести ему папки из архива, набитые сколотыми скрепками копиями телеграфных сообщений – белые листки для линии А, голубые для линии Б, желтые для спортивных новостей, и розовые для биржевых. Он знал: то, что он ищет, не могло прийти по спортивной или биржевой линии, поэтому вернул эти папки и стал просматривать сообщения с линий А и Б, листок за листком.

Он не помнил точной даты, когда эта новость пришла, но знал, что после Дня памяти, поэтому начал со следующей даты и двинулся вперед.

Чарли ясно помнил тот инцидент. Дженсен, щелевой, взял этот листок и прочитал. Потом рассмеялся и наколол его на штырь.

– Что там такого смешного, Дженс? – спросил один из помредов.

Дженсен снял листок со штыря и перебросил спросившему. Листок пропутешествовал вдоль всего стола, где каждый его прочитал, а потом вернулся на штырь.

На этом все и кончилось. Потому что история оказалась настолько нелепой, что ни один уважающий себя газетчик не удостоил бы ее повторного взгляда, ибо она имела все признаки чепухи.

В первый вечер Чарли не нашел то, что искал, хотя работал до позднего вечера. Поэтому он вернулся следующим вечером, и отыскал тот листок.

Он пришел из курортного городка где-то в Висконсине, и содержал рассказ об инвалиде по имени Купер Джексон, прикованному к постели то ли с двух, то ли с трех лет. В заметке сообщалось, что, по утверждению отца Купера, парень способен предсказывать события, и что он может вечером о чем-то подумать или что-то вообразить, а на следующий день именно это и случается. Например, что Линк Абрамс грохнется с машиной в придорожную канаву, сам окажется жив-здоров, а машина вдребезги. Или что преподобный Эймос Такер получит письмо от брата, от которого он уже двадцать лет не получал ни строчки.

На следующий день Чарли подошел к Дженсену.

– У меня набралось несколько дней отпуска с того времени, когда я прошлой осенью работал по шесть дней в неделю, – сказал он. – И еще у меня осталась неделя от прошлогоднего отпуска, а у нас была запарка, и ты не смог меня отпустить…

– Конечно, Чарли, – сказал Дженсен. – Мы сейчас в хорошей форме.

Два дня спустя Чарли сошел с поезда в курортном городке в Висконсине. Со станции он направился в один из нескольких лагерей для отдыхающих на берегу озера, расположенного на окраине городка, где за неслыханную цену снял на несколько дней жалкую хижину. И лишь после этого осмелился задуматься – по-настоящему задуматься о том, зачем он сюда приехал.

Вечером он пошел в город и потолкался час-другой в универсальном магазине и бильярдной. Вернулся он с информацией, ради которой ходил, и еще с кое-какой информацией, узнать которую он был еще не готов.

Первая информация, которую он как раз и хотел проверить, подтвердила, что ему нужно встретиться с доктором Эриком Эймсом. Как выяснилось, док Эймс оказался не только единственным доктором и мэром городка, но еще и признанным гражданским лидером, мудрецом и отцом-исповедником всей общины.

Второй же информацией, вот уже два месяца служившей в городке пищей для разговоров, оказалось то, что Купер Джексон, пролежав несколько лет в постели беспомощным инвалидом, теперь встал на ноги. Разумеется, ходит он пока с тростью, но быстро поправляется и каждый день прогуливается у озера.

Ему не сказали, во сколько Купер гуляет, поэтому на следующее утро Чарли встал пораньше и принялся расхаживать по берегу озера, внимательно приглядываясь. Он разговаривал с туристами, живущими в соседних домиках, и с рыбаками, расположившимися на берегу. И еще немало времени он провел, наблюдая за птичкой с желто-черными крыльями, свившей гнездо в камышах на заболоченном пятачке.

Наконец вскоре после полудня появился и Купер Джексон. Прихрамывая и опираясь на трость, он погулял некоторое время на берегу, потом присел отдохнуть на сухой ствол, выброшенный из озера после грозы.

Чарли подошел к парню.

– Не возражаете? – спросил он, присаживаясь рядом.

– Ничуть, – ответил Купер Джексон. – Рад буду поболтать.

Они разговорились. Чарли рассказал, что работает в газете, а сюда приехал в короткий отпуск, и очень рад тому, что избавился от новостей, приходящих по телетайпам, и как он завидует людям, которые могут жить среди подобной красоты круглый год.

Когда Купер услышал, что Чарли работает в газете, то сразу заинтересовался и забросал его всевозможными вопросами – из тех, которые всегда задают газетчику, если удается зажать его в углу.

Что он думает о ситуации, и что можно предпринять, есть ли шанс предотвратить войну, и что нам следует сделать, чтобы предотвратить войну… и так далее, пока несчастный газетчик не готов завопить.

Но было и одно исключение. У Чарли создалось впечатление, что Купер задает более острые вопросы, чем задавал бы обычный человек, и подкреплены они более подробной информацией. И что Купер задает их более настойчиво и взволнованно, в то время как обычный человек спрашивает несколько отстраненно и академично.

Чарли вполне честно ответил, что не знает, как можно предотвратить войну, хотя нынешняя, более спокойная ситуация в Иране и конец британского финансового кризиса могут весьма заметно повлиять на стабильность в мире.

– Знаете, я тоже так думал, – сказал Купер Джексон. – То есть, когда я прочитал новости, то сразу подумал: хорошо бы, чтобы это случилось.

Тут, пожалуй, следует кое-что пояснить.

Будь Чарли Портер журналистом, а не помощником редактора, он мог упомянуть и аварию самолета, и выздоровевшую девочку, и историю о том, как собаке удалось выбраться из пещеры, и что он знает человека, который заработал кучу денег, поставив на жеребца по кличке Полночь.

Но Чарли ничего этого не сказал.

Будь Чарли Портер журналистом, он мог бы сказать Куперу Джексону:

– Слушай, парень, я приехал к тебе. И я знаю, что ты проделываешь. Я обо всем догадался. Может, объяснишь мне пару мелочей, чтобы я все написал правильно?

Но Чарли этого не говорил. А сказал он, что слышал вчера в городе о чудесном исцелении некоего Купера, а ведь он и есть Купер Джексон, не так ли?

Да, ответил Купер, я и есть Купер Джексон, и мое выздоровление, пожалуй, можно назвать чудесным. Но он понятия не имеет, как это произошло, и док Эймс тоже.

Поговорив час-другой, они расстались. Чарли ничего не сказал насчет новой встречи. Но на следующий день Купер, прихрамывая, пришел на берег и направился к бревну, а Чарли его уже ждал.

В тот день Купер рассказал о себе. Он был инвалидом, сколько себя помнит, хотя, по словам матери, несчастье случилось, когда ему было три года.

Он любил слушать сказки и не сомневался, что именно сказки, которые ему рассказывали и читали родители, братья и сестры, поддерживали у него интерес к жизни в первые, самые трудные годы. Потому что он заставлял эти сказки работать на него.

Он рассказал, как заставлял все персонажи – кролика Питера, Пряничного Человечка и Мальчика-с-пальчик – работать сверхурочно. Купер лежал в кровати и мысленно повторял все услышанные сказки, снова и снова.

– Но вскоре все эти сказки мне здорово наскучили. И я стал их улучшать. Я изобретал новые. Я смешивал персонажи. Сам не знаю, почему, но кролик Питер и Пряничный Человечек всегда были моими героями. Я отправлял их в невероятнейшие путешествия, где они встречались с героями других сказок, и вместе преодолевали трудности, которые преодолеть попросту невозможно.

– Но мне, – добавил он, – они никогда не казались невозможными.

Наконец он дожил до возраста, когда дети идут в школу. Мать Купера встревожилась – ведь надо что-то делать с образованием сына. Но док Эймс, который ни капли не сомневался, что Купер не проживет достаточно долго, чтобы образование принесло ему хоть какую-то пользу, посоветовал научить мальчика лишь тому, что ему будет интересно учить. Как выяснилось, больше всего Купера заинтересовало чтение, поэтому его научили читать. Теперь ему не было нужды просить кого-то почитать, он научился читать сам. Он прочел «Тома Сойера» и «Гека Финна», книги Льюиса Кэрролла и множество других.

Теперь у него прибавилось любимых персонажей, и кролику Питеру пришлось очень нелегко, когда он состыковывал свой мир с миром Шалтая- Болтая и Морского Деликатеса. Но со временем все утряслось, а вымышленные приключения становились все более невероятными.

– Просто чудо, что я не помер от смеха, – сказал Купер. – Но для меня тут не было ничего смешного. Все было на полном серьезе.

– А что ты читаешь сейчас, Купер?

– Газеты, журналы новостей и тому подобное.

– Да я не об этом, – пояснил Чарли. – Что ты читаешь для отдыха? Что сменило кролика Питера?

Купер немного помялся, но все же признался:

– Я читаю научную фантастику. Я на нее запал, когда кто-то принес мне журнал, лет шесть или семь назад… нет, пожалуй, все восемь.

– Я сам ее читаю, – сказал Чарли, чтобы парень не смущался.

И они просидели до вечера, и говорили о фантастике.

Той ночью Чарли Портер лежал на кровати в домике на берегу озера, уставившись в темноту, и пытался понять, каково было Куперу Джексону вот так же лежать годами, общаясь лишь с героями детских книжек, потом книжек для мальчиков, а потом и фантастических произведений.

Купер говорил, что никогда не испытывал особенной боли, но иногда ночи были длинными, ему не спалось, и именно тогда он начинал фантазировать, чтобы хоть чем-то занять мысли.

Поначалу это было лишь развлечением для ума. Он говорил себе, что сейчас происходит то-то и то-то, а из-за этого события развиваются так-то, и это приводит к тому-то и тому-то. Но через некоторое время он стал видеть набор персонажей, действующих на воображаемой сцене – неких смутно различимых актеров, произносящих свою роль. Сперва они были туманными, потом серыми, подобно неуловимым шустрыми призракам, еще позднее обрели четкость черно-белого изображения. Примерно к тому времени, когда он добрался до «Тома Сойера» и «Робинзона Крузо», персонажи и мир, в котором они действовали, уже начали обретать цвет и перспективу.

А от «Гека Финна», «Робинзона Крузо» и «Швейцарских робинзонов» он перешел к научной фантастике.

«Боже милостивый, – подумал Чарли. – Он добрался до фантастики…»

Возьмите инвалида, никогда не встававшего с кровати, никогда не получавшего формального образования, мало знающего о людских представлениях о мире и еще меньше ими озабоченного, снабдите его богатейшим воображением и накормите досыта научной фантастикой – и что вы в результате получите?

Чарли лежал в темноте и пытался поставить себя на место Купера Джексона. Он старался вообразить то, что мог вообразить Купер, в какие далекие путешествия тот мог мысленно отправиться.

А затем позвольте тому же инвалиду внезапно осознать окружающий его мир, как осознал его Купер, ибо теперь читал газеты и журналы. И позвольте ему увидеть, в каком состоянии этот мир находится.

Что может случиться после этого?

«Ты сошел с ума», – сказал себе Чарли. Но он еще долго лежал, глядя в темноту, прежде чем уснул.

Похоже, он пришелся Куперу по душе, и они ежедневно проводили какое-то время вместе. Они разговаривали о фантастике, о свежих новостях и о том, что следует сделать, чтобы обеспечить мир. Чарли честно сказал, что ему это неизвестно, и что множество людей гораздо умнее его постоянно и целыми днями об этом думают, но так пока и не нашли ответа.

– Кто-то должен с этим что-то сделать, – заявил Купер. И произнес это так, что не оставалось никаких сомнений – сам он готов действовать в любую минуту.

И тогда Чарли позвонил старому доктору Эймсу и договорился о встрече.

– Я о вас слышал, – сказал доктор. – Купер как раз вчера мне о вас рассказал.

– Я немного общаюсь с Купером, и хотел его кое о чем спросить. Но не спросил.

– Знаю. Вы хотели спросить его о том, что было напечатано в газетах месяца два назад.

– Правильно, – согласился Чарли. – И еще я хотел спросить, как ему удалось встать и пойти после стольких лет в кровати.

– Вы ищете материал для статьи?

– Нет.

– Но вы же из газеты.

– Я приехал ради статьи, – признался Чарли. – Но она меня больше не интересует. Сейчас я… немного напуган.

– Я тоже.

– Если то, о чем я догадался – правда, то это слишком много для статьи.

– Надеюсь, мы оба ошибаемся.

– Купер одержим одним стремлением – подарить планете мир, – продолжил Чарли. – Он меня десятки раз про это спрашивал, и десятками разных способов. Я сказал ему, что не знаю ответа, и что вряд ли его кто-то знает.

– В том-то и проблема. Если бы он ограничивался только мелочами вроде того самолета в Юте или собаки в Кентукки, то все, может быть, и обошлось бы.

– Он сам вам про это рассказал, док?

– Нет. Напрямую – нет. Но говорил о том, как было бы здорово, если бы людей, летевшем в том разбившемся самолете, нашли живыми. И еще он очень переживал за того несчастного пса. Он любит животных.

– Как мне кажется, на этих мелочах он лишь репетировал, – предположил Чарли. – Хотел проверить, по силам ли ему такое. А теперь он готов играть по-крупному.

Но тут к Чарли вернулся здравый смысл, и он добавил:

– Но такое, разумеется, невозможно.

– Ему помогли. Он разве не рассказывал о том, как ему помогли?

Чарли покачал головой.

– Значит, он вам еще не очень доверяет. А я единственный, кого он знает достаточно хорошо, чтобы о таком рассказывать.

– Ему помогли? То есть, ему кто-то помогает?.

– Не кто-то, – сказал док. – А что-то.

И тогда док пересказал Чарли то, что поведал ему Купер.

Началось это четыре или пять лет назад, вскоре после того, как он начал зачитываться фантастикой. Он создал себе воображаемый космический корабль и отправился на нем в полет. Сначала он облетел всю нашу солнечную систему – Марс, Венеру и прочие планеты. Затем, когда ему наскучило топтаться на задворках, он придумал устройство, позволяющее кораблю летать со сверхсветовой скоростью, и отправился к звездам. Надо отдать ему должное – действовал он систематически. Он все продумывал логически, не обходя проблемы. Высаживаясь на очередной планете, он тщательно ее обследовал, и лишь затем летел дальше.

Где-то на этом пути он набрал себе экипаж из постоянных спутников и компаньонов. Почти все они (если не все) были лишь слегка гуманоидными.

И с каждым днем его космический, его звездный мир становился все более ясным, четким и реальным. И едва не дошло до того, что он стал больше времени проводить в той реальности, чем в том, что окружало его здесь и сейчас.

Осознание того, что к нему присоединился некто иной, что у него откуда-то появился сообщник по фантазиям, началось поначалу как подозрение, постепенно превратившееся в уверенность. Фантазии приобрели странную привычку развиваться не так, как он задумывал; их кто-то модифицировал, что-то к ним добавлял и по-всякому менял. Впрочем, Купер и не возражал, потому что в целом результат оказывался лучше, чем если бы он задумывал все сам. И, наконец, настал момент, когда он познакомился со своими помощниками – не одним, а с тремя, причем каждый оказался иным существом. После первоначального потрясения от осознания случившегося все четверо прекрасно поладили.

– Значит, он знает про тех остальных… этих помощников?

– Разумеется, – подтвердил док. – Но это, конечно, не означает, что он их когда-либо видел или увидит.

– И вы ему верите, док?

– Не знаю. Не знаю… Зато я знаю Купера, и то, что он встал и пошел. А никакая медицинская наука… никакая человеческая медицина… не смогла бы поставить его на ноги.

– И вы верите, что эти его помощники могли каким-то образом его вылечить?

– Что-то же вылечило.

– Мне не дает покоя один вопрос, – признался Чарли. – В здравом ли уме Купер Джексон?

– На мой взгляд, он самый здравомыслящий человек на Земле.

– И самый опасный.

– Это меня и тревожит. Я приглядываю за ним, как только могу. И встречаюсь с ним каждый день…

– Кому еще вы об этом рассказали? – спросил Чарли.

– Ни единой душе.

– А кому собираетесь рассказать?

– Никому. Наверное, мне и вам не следовало бы говорить, но вы и так отчасти догадались. А вы что намерены предпринять?

– Вернуться домой. Я вернусь домой и стану помалкивать.

– И все?

– И все. Впрочем, если бы я верил в силу молитвы, то, наверное, стал бы молиться.