Здравствуй, дочь!

– Роман Андреевич?

Секретарша заглянула в кабинет, деликатно перед этим постучав, и имела при этом вид такой, словно сомневалась, стоит ли отрывать меня от важных дел.

Я мысленно похвалил себя за то, что так вымуштровал персонал. Жаль только, что, помимо этого да успешного бизнеса, ничего больше в жизни и не достиг. Ничего гораздо более важного, чем все то, что окружало меня сейчас – дорого обставленный кабинет с мебелью из черной кожи, офис в новомодном небоскребе, да ряды цифр на мониторе компьютера, наглядно показывающие, что я все еще чертовски хорош в своем деле.

В последнее время я понял, что бизнес снова стал занимать меня крайне мало. Я вылез из своей глухой ссылки, считая, что пора начать попытаться жить заново и некоторое время был если и не счастлив, то по-настоящему погружен в то, что делал. Мне нравилось, что я помог зажечься новой звезде на парфюмером небосклоне – Эмме Крамольской. И я вдохновенно переживал успех ее первого аромата – «Мемуаров» – так, словно это было мое собственное детище.

Теперь же, когда Эмма была занята семейной жизнью, как, впрочем, и лучшая из моих сотрудниц – Диана, я внезапно снова ощутил себя пустым. Больше не было ширмы в виде чужих жизней, в которых искренне участвовал, и это обнажало, до полного уродства и неприглядности, бессмысленность моей собственной. Хотя это и был мой личный выбор. Мое наказание.

– Что там? – спросил я у секретарши, отведя бессмысленный взгляд от монитора.

– К вам посетительница… – начала было говорить она, но тут вмешался знакомый голос:

– Там – я! Извини, что без предупреждения, хотела сделать сюрприз.

Я радостно поднялся навстречу гостье, сделав секретарше знак, что она свободна. Эмма – красивая рыжеволосая девушка, впорхнула в кабинет и словно привнесла с собой в мрачную обстановку все краски мира.

– Я очень рад тебя видеть, – сказал искренне после того, как мы по-дружески обнялись.

– А еще больше ты обрадуешься тому, что я тебе принесла! – заявила она и, как могут позволить себе только старые друзья, присела на краешек моего рабочего стола и начала копаться в сумочке.

– Неужели сувенирный магнит из путешествия? – хмыкнул я, глядя на ее раскопки в собственной сумке. – Откуда ты только что вернулась, с Мальдив?

– С Фиджи, – поправила она. – Между прочим, очень вдохновляющее место! Ты сейчас сам поймешь… да где же она… вот! – наконец торжествующе воскликнула Эмма и с победным видом протянула мне небольшую пробирку.

– Новый аромат? – оживился я, принимая в руки атомайзер.

– Да! Ты помнишь, у Ги Ляроша даже были духи, называвшиеся «Фиджи»? Впрочем, они есть и сейчас, но это уже несколько другое. Уверена, что парфюмер, создавший их, тоже вдохновлялся этими островами. Ну, попробуй же!

И я попробовал. И даже глаза прикрыл от удовольствия, потому что находившееся в этом флакончике, было похоже на аромат рая. Здесь было все – аппетитные тропические фрукты, экзотические цветы, запах моря и нагретого солнцем песка… Эмма даже умудрилась вплести в это разнообразное звучание нотку мха, придающую духам легкий шипровый оттенок.

– Как тебе это удается? – поинтересовался я потрясенно. – У большинства парфюмеров, причем куда более опытных, из всего этого получился бы просто фруктовый компот. Я сегодня же займусь рекламной кампанией и будущей презентацией! Что такое?

Эмма смотрела на меня с до того понимающей улыбкой, что стало совершенно не по себе.

– Судя по тому, как радостно ты ухватился за «Рай», в твоей жизни так ничего и не изменилось, – сказала она.

– Эм, давай не будем… – поморщился в ответ.

– Нет, давай будем! – решительно заявила Эмма, соскальзывая со стола и начиная расхаживать по кабинету. – Мы знакомы больше года! И за это время ты сделал столько всего хорошего – для кого угодно, но только не для себя самого. Более того – ты никогда не позволял заглянуть в твое прошлое, но, слава Богу, существует интернет и я давно все узнала. Рома, – она остановилась напротив и, наставив указательный палец, заявила:

– Терять близких – невыносимо больно и страшно. Но они вряд ли хотели бы, чтобы ты съел себя живьем за то, что они погибли, а ты – жив! Жив, понимаешь?!

Я ощутил, как губы сами собой сложились в кривую улыбку. Хотела бы Лена, чтобы после ее смерти я был счастлив? Однозначно нет.

В ушах снова, как наяву, зазвучало адское шипение шин, когда пытался уклониться от летящей навстречу машины. И крики жены – истеричные, полные ненависти…

– Ты не понимаешь… – прохрипел чуть слышно. – Не понимаешь.

– Так объясни! – не выдержала Эмма и, оказавшись рядом, требовательно сжала мою руку. Я быстро отвернулся от нее, сумев только и сказать:

– Не могу. Я не могу.

– Да почему?

– Потому что ты разочаруешься во мне! Довольно и того, что я сам себя ненавижу! – почти выкрикнул в ответ, резко обернувшись.

Мне было страшно увидеть на ее лице испуг или отвращение, но там светилось только понимание.

– Мне очень нужна твоя дружба. Очень нужна, – сказал уже мягче.

– Она у тебя есть, – спокойно ответила Эмма. – И что бы ни случилось в прошлом, это никак не отменяет того, каким я знаю тебя в настоящем. И именно потому, что я твой друг, я не оставлю тебя в покое, имей в виду.

Она быстро кинула взгляд на часы и со вздохом добавила:

– Но сейчас мне надо бежать. Так что можешь выдохнуть.

Порывисто обняв на прощание, Эмма вышла из кабинета, а я остался один на один со своей пустотой. Да с густым ароматом «Рая», все еще парящим в воздухе. Раем, который мне никогда не светил. Ни на земле, ни где-то там, за пределами человеческого глаза, куда отправились те, кто был моей семьей.

В тот момент я даже не подозревал, что в этот вечер моя жизнь развернется на сто восемьдесят градусов. А пустота сменится настоящим адом.

Все было, казалось, как обычно – привычный путь домой, за город, где приобрел себе небольшой дом. Все та же безмолвная темнота, в которую шагнул, распахнув дверь. Все те же предметы вокруг, на тех же местах, на которых я оставил их утром.

Все тем же привычным образом я плеснул себе в бокал со льдом хорошо выдержанный крепкий «Чивас» и включил телевизор, чтобы хоть чем-то заполнить тишину дома.

Обычный уклад, в котором барахтался день за днем, нарушил лишь звонок в дверь. Наверняка это были какие-нибудь разносчики печатного спама или представители очередной суперкомпании, предлагавшие эксклюзивные товары, которых больше нигде не купишь. Больше ко мне, по большому счету, никто и не заглядывал.

Захотелось послать все к черту. Не было настроения даже развлекаться, гаркнув на какого-то неосторожного человека, позвонившего в мою дверь, поэтому я решил попросту не открывать. Но звонок повторился еще раз. И еще. И, раздосадованный этим, я наконец отставил в сторону бокал с виски и пошел открывать, заранее не завидуя тому, кто рискнул проявить такую настырность.

Однако, когда я широко распахнул входную дверь, готовые сорваться с губ слова мгновенно застряли в горле. А сердце с надрывным стоном рухнуло куда-то вниз.

Я боялся этого момента шесть лет. Целых шесть чертовых лет! Я заперся в деревне, чтобы не вспоминать, чтобы не иметь искушения сорваться и сделать то, на что не имел никакого права.

И вот теперь… один взгляд на стоявшую напротив женщину – и мир перевернулся вверх ногами. Как я мог столько без нее быть? И как сдержаться теперь, когда она стояла от меня на расстоянии вытянутой руки? Как не нарушить все те установки, что твердил себе годами?

– Аня… – выдохнул одно-единственное короткое слово. И даже на языке загорчило от всего несбывшегося, что было связано с этими тремя простыми буквами.

– Привет, – просто сказала она, словно мы не виделись не шесть лет, а всего лишь пару дней. – Мы можем войти?

До меня не сразу дошел смысл этого ее «мы». Только оторвав взгляд от ее лица, я опустил его ниже и увидел, что рядом стоит девочка лет пяти, со смешными косичками, завязанными пышными розовыми бантами.

– Привет, – сказала она в свою очередь и внутри у меня что-то взорвалось, затопляя нутро разъедающим ядом.

Девочка открыто улыбалась мне, а у меня в голове стучала лишь одна мысль: у Ани есть дочь. Дочь, которая могла бы быть моей, если бы я не отказался от ее матери. А теперь кто-то другой называл ее дочкой. Кто-то другой делил жизнь с женщиной, которую я не мог позволить себе любить.

– Да, пожалуйста, – наконец произнес в ответ, отступая, чтобы пропустить гостей в дом.

Когда девочка с интересом огляделась вокруг, я впервые задался вопросом – что же они делали здесь? Зачем Аня, не тревожившая меня столько лет, теперь пришла ко мне?

– Нам нужно поговорить, – сказала она. – Наедине. Ты не против, если я включу Лере какие-нибудь мультики?

Я коротко кивнул и она уверенно направила дочь к телевизору. Взяв в руки пульт, нашла какой-то детский канал, после чего повернулась ко мне.

– Где мы можем поговорить?

Ответить я не успел, потому что в этот самый момент ребенок, в свою очередь, нашел мой виски.

– Фу, как плохо пахнет, – заявила Лера, сунув свой маленький носик в бокал.

Я в два шага оказался рядом и, забрав у нее виски, сказал:

– Это плохой напиток.

– Зачем ты тогда его пьешь?

Простодушный вопрос поставил меня в тупик. Не найдя ничего лучшего, я ответил:

– Потому что это такое лекарство. Для взрослых.

И, отставив бокал в мини-бар, снова повернулся к Ане:

– Пойдем на кухню.

Мы в молчании проследовали в указанном мной направлении и когда оказались в просторном помещении, совмещавшем в себе и кухню, и столовую, я жестом пригласил Аню присесть и вопросительно на нее посмотрел.

– Не знаю, с чего и начать… – сказала она.

– Тебе нужна помощь?

– Не мне.

Я ничего не понимал. Просто смотрел на все еще желанную женщину и заранее боялся того момента, когда она выйдет из моего дома и вместе с тем – жизни. А я не смогу ее остановить. Потому что не должен. Потому что у меня нет на это права.

– Давай по порядку, – предложил, заложив руки в карманы брюк. Подальше от искушения поправить черный вьющийся локон, упавший Ане на лоб. Подальше от зудящей потребности ее коснуться.

– Ее зовут Лера, – произнесла она наконец.

– Я уже понял.

– Она – твоя дочь.

На миг я задохнулся. Может, ослышался? Эта девочка – моя дочь? Этого не могло быть. Я ее не заслуживал.

– Ты уверена?

Оскорбительный вопрос. Последняя отчаянная попытка отгородиться и оставить все на своих местах. Последний шанс не допустить того, что преграды, которые воздвигал на своем пути, бесконечно наказывая себя, рухнут в одночасье.

– Можешь сделать какие угодно тесты, – спокойно ответила Аня. – Мне бояться нечего.

– Почему… я узнаю об этом только сейчас? – выдохнул, растерянно запуская пальцы в волосы.

И услышал в ответ то, что было страшнее одиночества и самоистязания. Страшнее всего, что уже пережил в своей жизни.

– Потому что я умираю.

***

– Анна Александровна, ситуация… прямо скажем не очень радужная.

Мой врач снова бегло просмотрел результаты анализов и взглянул на меня.

Вроде бы в глазах было сочувствие, но черт бы все побрал, именно его я видеть не желала.

– Я умру?

Предпочитала знать о подобных перспективах здесь и сейчас. Потому что в коридоре меня дожидалась дочь. Да, в компании с моей мамой, но… Мама, обожающая меня, во-первых, будет раздавлена тем, что я ей скажу совсем скоро. Во-вторых, ей уже за шестьдесят. Родила поздно, можно сказать, совершенно случайно, когда они с отцом уже и не надеялись. Папа ушел слишком рано. И вот теперь я сама была больна.

Сдавать анализы я не собиралась. Чувствовала себя прекрасно, ничто меня не беспокоило. Ровно до тех пор, когда не пришлось пойти в клинику и не сдать кровь. Именно в этот момент выяснилось, что у меня смертельный диагноз.

– Все мы когда-нибудь умрем, – философски изрек врач.

– Вы понимаете, о чем я, – сказала в ответ веско и четко.

– Шансов на выздоровление не так много, Анна Александровна, – ответил врач. – Но если мы прямо сейчас начнем лечение…

Знаете, я часто спрашивала себя о том, что стану делать, если подобное случится. Может, не стоило дергать тигра за усы, но я все же была подвержена подобным сомнениям.

Я задавала себе вопрос – а если вдруг заболела? Что ты сделаешь, Аня? У тебя на руках дочь. О ней никто не позаботится, кроме тебя. Что ты предпримешь? И у меня не оставалось ни единого ответа на эти вопросы.

До этого самого момента.

– Мы его не начнем, – просто сказала, поднимаясь на ноги.

Да, это было жутко малодушно. Да, у меня имелся призрачный шанс, которым я могла воспользоваться. А потом проваляться в палате и уйти, не дав своей дочери и капли того, что я должна была дать.

И кому бы от этого стало легче?

– Знаю, что скорее всего, ничего у нас не получится. Поэтому хочу побыть со своей малышкой максимально долго. Надеюсь, вы меня поймете.

И я вышла из ненавистного кабинета, взаправду рассчитывая на то, то врач меня поймет.

– Лера! Лер, перестань дурачиться. Мы едем к твоему папе, – сказала я как можно жизнерадостнее, на что моя дочь вновь насупилась и отвернулась.

– У меня нет папы, я знаю, – заявила она.

Отвернулась, прижимая к себе плюшевого енота. Странно, но именно эта игрушка нравилась ей как-то особенно.

– Есть. Есть, я же говорила.

Присев на корточки перед дочерью, я взяла ее за плечики и заставила посмотреть на себя. О болезни ей, конечно же, не сообщала. У меня имелся иной план, и я собиралась ему следовать.

– Ладно, – кивнула Лера, прижав к себе игрушку. – Поехали.

И вот теперь я стояла напротив того мужчины, которого любила все эти годы, и от которого была вынуждена скрывать наличие общего ребенка, и признавалась ему в том, что дни мои сочтены.

Конечно, совсем не так я представляла себе эту встречу. Будем честными, я не представляла себе ее вообще.

Мы не должны были увидеться, и если бы не мой диагноз…

– Подожди, – шепнул Васнецов, зарываясь пятерней в волосы на затылке.

Этот жест был таким знакомым, что у меня сердце пропустило удар. Впрочем, я очень быстро взяла себя в руки.

– Ждать я не могу. Нет времени, – ответила ему и, подойдя к дверному проему, взглянула на дочь, которая с упоением смотрела мультики.

Рядом тут же оказался Роман, и от аромата его парфюма у меня начало сносить крышу. Или продолжило – ведь подобное я чувствовала рядом с ним всегда. Даже когда нам нельзя было думать о подобном.

– Аня…

Он глядел на нашу малышку, и в его тоне, которым произнес мое имя, сквозило столько всего…

– Я умираю, Васнецов, – сказала более твердым голосом, но при этом не настолько громко, чтобы это слышала Лера. – И если кто позаботится о нашей дочери – так только ты.

Вновь на лице Романа появилось такое выражение растерянности, что я на миг усомнилась, что поступаю верно. Но выбора у меня не было. Мама просто не сможет быть рядом с Лерой настолько долго, насколько это возможно. Моя смерть ее основательно подкосит, а больше мне обратиться не к кому.

Смерть. Раньше я о ней даже не задумывалась. Но, наверно, в жизни каждого человека рано или поздно наступает момент, когда он не просто чувствует приближение конца, но и примеряет его на себя. И открещиваться от этого бессмысленно.

– Ань… ты же знаешь, как это все для меня… звучит… черт!

Он растер ладонью лицо, заходил туда и обратно.

Да, я прекрасно понимала, как это все для него звучало. Но ведь у него оставалась Лера. Моя маленькая Лера.

– Я все придумала, – лихорадочно заговорила в ответ, лишь бы Рома не отказался. – Сначала мы будем проводить время вместе. Лера знает, что ты ее папа. Я сказала. Но она пока не верит. Потом, когда она привыкнет, я стану оставлять вас вдвоем дольше. А потом…

Господи, что следовало за этим самым «потом», я даже не могла помыслить.

– Мы найдем врачей! – вместо ответа на мою тираду запальчиво сказал Роман. Подошел ко мне, порывисто обхватил за плечи, сжал с такой силой, что я всхлипнула. И заявил то, что я уже слышала: – Мы найдем самых лучших врачей!

– Я не хочу. Не хочу никаких врачей!

Аня произнесла это почти жалобно. Я ошарашенно уставился на нее, пытаясь понять, не ослышался ли. Что она такое говорила? Какого черта…

Но тут Аня снова всхлипнула и я поддался естественному порыву – обнять ее. Крепко сжал в объятиях, как делал это раньше миллионы раз. Как не позволял себе этого вот уже много лет. И, к своему ужасу, сначала ощутил сопротивление, но рук не разжал. И в этот момент понял, что не смогу сделать этого в принципе. Не смогу снова отпустить.

И не смогу смириться с тем, с чем она сама, похоже, уже смирилась! Не смогу и не хочу.

– Но почему? – мягко спросил, когда она утихла в моих руках.

– Я так и знала, что ты предложишь это, Васнецов.

Я невольно усмехнулся в ответ:

– Ты всегда слишком хорошо меня знала.

Это была правда. Не было времени, кроме тех лет моей мучительной ссылки, когда Аня не находилась рядом. Я помнил ее еще маленькой девочкой, как и она знала меня мальчишкой с ободранными коленками. Жаль только, что я слишком поздно понял, что именно эта женщина мне была нужна.

– Так все-таки почему? – напомнил я о своем вопросе, даже не думая сдаваться.

– Потому что я не хочу – это достаточная причина?

Я принял задумчивый вид, потом решительно покачал головой:

– Нет, это не принимается. Придумай что-нибудь получше.

Она тяжело вздохнула и отстранилась, и я неохотно разжал руки, выпуская ее из надежного кокона. Казалось, если буду вот также держать ее в своих объятиях дальше – смогу отгородить от всего. Но правда состояла в том, что я годами отгораживался от нее самой. И теперь не мог отделаться от мысли, что всего этого могло бы и не случиться, если бы я о ней заботился, как всегда того и хотел.

– Мне дают очень маленький процент на выздоровление, – наконец сказала Аня, отойдя от меня на расстояние и отвернувшись к окну. – И я не хочу потратить последние дни на бесплодные попытки лечения. Я хочу провести их с дочерью – столько, сколько будет отмерено. Это мой выбор.

Я сделал глубокий вдох, пытаясь осознать сказанное. Наверно, ее мотивы можно было понять, но я отказывался их принимать. Слышал лишь главное – шанс есть! А значит, нужно бороться.

– Но ведь вероятность выздороветь есть! – заговорил горячо. – И ею нужно ей воспользоваться. Ради той же Леры! Ты можешь быть рядом с ней еще целую жизнь вместо того, чтобы пробыть считанные дни!

Мне показалось, что Аня снова всхлипнула. Однако, когда она повернулась ко мне лицом, во взгляде ее читалась твердость.

– Не мучай меня, Васнецов. Просто позаботься о… нашей дочери.

Подойдя ближе и поравнявшись со мной, Аня добавила:

– Хочешь пообщаться с Лерой, прежде, чем мы уедем?

Я лишь коротко кивнул в ответ. Я действительно хотел, вот только сам не знал, как к ней подойти. Но с чего-то все равно нужно было начинать.

Выйдя следом за Аней в гостиную, я подошел к дивану, на котором устроилась Лера и присел рядом. Дочь (как странно было думать об этой девочке именно так!) даже не повернула головы и мне пришлось обратить на себя внимание, заговорив:

– Что смотришь?

– «Алладина», – откликнулась она, так и не удостоив меня взглядом. – Ты что, сам не видишь?

– Я давно не смотрел мультики, – признался с коротким смешком. – Разрешишь мне посмотреть вместе с тобой?

Лера в ответ только передернула худенькими плечиками – сиди, мол, раз уж пришел. Мы молча пялились в экран какое-то время и я мучительно пытался придумать, как еще завязать диалог с ребенком. Которому, совершенно очевидно, не слишком-то нравился.

Лера прервала молчание первой. Повернув ко мне голову, неожиданно спросила в лоб:

– Почему ты нас бросил?

– Я не…

Едва заговорив, тут же прервался. Хотелось сказать, что я вовсе их не бросал – просто не знал ничего о ее существовании. Но ведь в какой-то степени она была права – за все эти годы я ни разу не приехал к ее матери. Считал, что это моя кара. Считал, что недостоин. И в итоге просрал несколько лет жизни собственного ребенка. Хотя почему Аня ничего мне не сказала сама – нужно будет еще у нее выяснить.

– Так получилось, – ответил Лере после паузы. – Но теперь все будет по-другому.

– Тебе придется очень хорошо постараться, – серьезно проговорила Лера.

Я улыбнулся:

– Как насчет того, чтобы съездить завтра вместе в самый большой магазин игрушек?

– Постараться, а не подкупить, – фыркнула пренебрежительно дочь.

Черт возьми, она была права. Не все в этой жизни можно было купить. Увы, деньги не являлись панацеей. Невозможно было приобрести ни за какие суммы ни любовь своего ребенка, ни здоровье ее матери. С последним, впрочем, я еще намеревался поспорить.

– Я придумаю что-нибудь другое, – пообещал Лере, после чего она решительно спрыгнула с дивана и заявила:

– Нам домой пора. Пока.

– Пока… – пробормотал вслед, и, услышав звук захлопнувшейся двери, прозвучавший, как приговор, поднялся с места, чтобы вернуться к своему виски.

Все, что узнал за этот вечер, навалилось на душу тяжелым грузом. И виски – единственное, что мне теперь оставалось, чтобы хоть как-то забыться.

– Можно я не буду называть его папой? – подала Лера голос, когда мы почти добрались до дома.

Весь путь обратно я не переставала задаваться вопросом: правильно ли сделала, поехав к Роману? В душе царила такая буря из самых противоречивых чувств, что я задыхалась. Наша встреча разбередила то, что я считала давно забытым, пережитым.

Отпущенным.

На деле же, ничего никуда не делось. Как я ни старалась ничем не выдать того, что чувствовала, сама понимала, что не смогу справиться с цунами, сносящим все на своем пути.

– Он тебе не понравился? – как можно спокойнее уточнила я, взглянув на дочь в зеркало заднего вида.

– Не знаю. Кажется, хороший.

Поджав губы, я нахмурилась. Конечно, я не имела ни малейшего представления о том, как у нас с Васнецовым все сложится дальше, но вроде бы, он был настроен по отношению к Лере позитивно. И от меня зависело, чтобы и наша дочь тоже доверилась ему. Чтобы он стал ей близким человеком.

– Конечно, можешь не называть, – все же улыбнулась в ответ. – Никто от тебя этого не требует. Но мы с ним продолжим встречаться. Я хочу, чтобы у тебя был отец.

– Я…

Наверно, она хотела сказать что-то вроде: «Раз он нас оставил, то я не хочу такого отца». По крайней мере, именно этого я и ожидала от Леры. Но вместо этого она продолжила:

– Я тоже.

И я почувствовала нотки облегчения. И еще кое-чего, что старалась гнать от себя куда подальше. Ревность.

Меня не станет, а Леру будут воспитывать Васнецов и его новая жена. Они станут ездить в путешествия, возможно, когда-нибудь моя малышка сама захочет назвать ее мамой.

Нет! Я не имела никакого права, особенно морального, съедать сейчас себя подобными мыслями. Болезнь и без того справлялась с этим на «ура».

– О, Томка приехала, – сказала дочери, когда заметила, как моя лучшая подруга подходит к подъезду.

– Ура! – обрадовалась Лера, и стоило мне припарковать машину, выбежала на улицу, чтобы секундой позже повиснуть на шее Тамары.

– Слушай, а ты знала, что Том и Джерри на самом деле любили друг друга, и просто устраивали театральные представления перед хозяйкой кота? – удивленно воскликнула Тома, выходя из детской через час после того, как они с Лерой скрылись там вдвоем.

– Зачем? – нахмурилась я, выплывая из сонма своих размышлений.

– Ну чтобы она не выгнала Тома!

– Нет, не знала, – покачала я головой.

– Вот теперь нам с этим как-то жить, – пожала та плечами и стала копаться в холодильнике.

С Тамарой мы дружили лет десять. Она была не очень удачлива в любви, постоянно боролась с лишним весом, но тот побеждал. Зато другом она была верным, тем, которому можно рассказать если не все, то почти все.

– Ты как? – спросила она, усевшись напротив меня. Принялась за наскоро собранный бутерброд, сама же смотрела на меня внимательно.

– Чувствую себя ничего. И мы с Лерой были у Васнецова.

Тома кивнула, отложила бутерброд. Прожевав то, что уже успела откусить, спросила:

– Как он? Не забыл тебя?

Я горько хмыкнула. Главным был другой вопрос. Не забыла ли его я? Нет, не забыла. Но Тамара спрашивала об ином.

– Нет. Вспомнил прямо сразу.

– Про дочь сказала?

– Сказала. Конечно, шокировался.

– И про диагноз сказала?

– Разумеется. Иначе бы я Леру к нему не повезла.