Где печеньки?

© Алия Нурсипатова, 2022

ISBN 978-5-0056-1729-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Казахстан

Мой папа родился на востоке Казахстана, мама на западе, а познакомились они на юге, в Алматы, когда учились в институтах.

Папу сватали другой девушке, такой же высокой, как он. Но семейная легенда гласит, что, увидев маму, папа больше ни на кого не смотрел. Он долго за ней ухаживал, пока она не ответила взаимностью.

Мама выросла в Атырау на берегу реки Урал, и папа, чтобы не ударить в грязь лицом, сказал ей, что он из большого портового города Аягуза, на берегу широкой реки, по которой ходят теплоходы. Закончив учебу, они поженились и поехали жить на родину к папе. Но, когда мама приехала в Аягуз, то увидела лишь малюсенький военный городок. А на крохотной речке, не то, что теплоходы, а даже и лодки садились на мель. Но дело уже было сделано, теперь здесь был ее дом.

Папа перешел на военную службу. Он часто уезжал на учебу и в командировки, а мама оставалась с бабушкой, папиной мамой. Через год после свадьбы родилась я, еще через два мой братик. Мама работала учительницей, занималась нами и хозяйством. Мама, острая на язык и правдолюб, с бабушкой не поладила.

Моя бабушка была сиротой и воспитывалась в деревне у дальних родственников. Ее родители погибли во время голода в Казахстане в тридцатые годы. Родственники относились к ней хорошо, воспитали как свою дочь. Выросла сильной и умной, хоть и маленького роста. Поехала учиться в город. Выбрала радиотехникум, потому что там студентам выдавали пальто и сапоги.

Когда пришло время выйти замуж, родственники познакомили ее с моим дедушкой-вдовцом. Дедушка был образован и хорош собой – высокий, светлый, голубоглазый казах. Работал преподавателем в школе. Она вышла за него замуж и одного за другим родила четверых детей.

Но дедушка внезапно умер, и она осталась одна с детьми. Опять помыкавшись по родственникам, переехала в Аягуз и устроилась кладовщицей в военном городке. Неплохо зарабатывала, в доме всегда была еда, а папа, его брат и обе сестры получили хорошее образование.

Бабушка всегда ворчала. Ворчала в основном на взрослых, нас, внуков, она любила и старалась порадовать. Она покупала нам сладости и яблоки со своей пенсии и прятала в свой сундук. Жаль, вспоминала о них, когда они были уже несъедобны.

Однажды мы с братом поехали вместе с ней на джайляу – летнее пастбище. Мы жили в юртах, ели бешбармак, катались на качелях. У меня был свой ягненок. Он был нежно-розовый, шустрый и пах травой. Бабушка научила меня его подманивать и кормить.

Раз в год, летом, бабушка собирала всех внуков и вела фотографироваться. Внуки сопротивлялись, потому что не хотели в жару наряжаться и сидеть неподвижно по полчаса. На фотографиях были запечатлены потные, злые, взъерошенные, заплаканные дети и суровая бабушка.

Потом мой дядя женился, и бабушка переехала к нему. Из дома исчезла половина имущества, но нам было все равно, потому что вместе с ним пропало напряжение. Мы пили чай на залитой светом кухне, папа шутил, мама хохотала. Это мое первое яркое и цельное воспоминание. И счастливое.

До этого какие-то обрывки.

Вот я смотрю в окно и вижу бескрайнюю степь – плоскую и лысую, как тарелка. Выхожу из дома и иду в школу по прорубленному в снегу коридору, потому что нашу пятиэтажку замело. Я тону в маленькой илистой речке и меня вытаскивает из воды старшеклассник. Мы с братом приходим из бассейна домой и не можем снять шапку, потому что она примерзла к непросушенным волосам. Мы с мамой и братом выбегаем из дома в морозную ночь, а вслед несутся проклятия бабушки.

Я стою перед измерителем радиации и смотрю, как растут цифры на счётчике.

Каждое воскресенье было землетрясение, а по местному каналу показывали двухголовых телят и девушку ростом с пятилетнего ребенка. Много лет спустя я узнала о ядерных испытаниях на семипалатинском полигоне.

Раз в пару лет мы ездили на лето в Атырау к моей второй бабушке, маминой маме. Она была полной противоположностью папиной: высокая, стройная и молчаливая. Я никогда не слышала от нее лишнего слова. Когда мы собирались за столом она только слушала, что говорили ее дети, мои дяди и тети, тихонько пила свой чай и вставала первой из-за стола. В остальное время мы ее практически не видели, она занималась садом или спала у себя в комнате. В Атырау мы купались в Урале, отъедались фруктами и рыбой и кормили комаров, которые кусали через несколько слоев одежды.

Я была высокой, нескладной и мучительно застенчивой. В очереди стеснялась спросить, кто последний и пропускала всех вперед. Боялась телефонного звонка. Стеснялась выйти во двор в новом платье и стояла часами в подъезде. Иногда так и возвращалась домой, не решившись выйти.

Когда вся семья собиралась перед телевизором, я читала. Пока они смотрели кино, я жила в мире отважных мушкетеров и прекрасных дам. Я знаю все шутки и цитаты из советских фильмов, но никогда их не видела. Слышала всё, но глаза были в книге. Прочитала всё собрание сочинений Дюма, Верна, Чехова. А родители запрещали читать. Боялись, что испорчу зрение, стану синим чулком и книжным червём.

С ровесниками мне было сложно, говорить с ними было практически не о чем. Мне хотелось обсуждать книги и приключения в них, а соклассники говорили о каких-то неинтересных мне вещах, например, об одежде и еде, и разговор не клеился.

Турецкий лицей

Союз развалился, когда мне было десять лет. Помню ужас, с которым смотрела сюжет на первом канале, в котором ведущий сжёг фотографию дедушки Ленина прямо на Красной площади. Хотелось плакать и куда-то бежать. Моим родителям видимо тоже, потому что мы внезапно переехали в Алматы и нас с братом отдали в казахскую школу.

Знание казахского языка у меня ограничивалось несколькими простыми вежливыми фразами. И с этим уровнем языка я оказалась в седьмом классе казахской гимназии. Стихи на несколько страниц заучивала наизусть, не понимая ни слова. Плакала, но заучивала. До кучи, кто-то в правительстве решил, что все русские слова должны быть удалены из казахской школьной литературы. Научные термины наспех переводили на казахский язык так, что учителя сами их не узнавали и не понимали. Помню, как учительница биологии запинаясь читала вслух только что полученный учебник. А потом переводила нам на русский.

В восьмом классе все мои соклассницы пошли поступать в турецкий лицей, и я тоже пошла. Обещали обучение на турецком и английском языках, летние поездки в Турцию и светлое будущее, так и не достигнутое в Союзе. Мальчики и девочки учились раздельно, и нужно было жить в общежитии, причём всем, а не только иногородним. Эти странности никого в нашей семье не смутили и было решено поступать.

На экзамен надо было ехать рано утром на другой конец города. Папа завел свою «тройку» с дырявым носом, но по дороге из неё повалил дым и доехала я на такси. Опоздала и не успела сдать физику. Впрочем, приедь я вовремя, это ничего бы не изменило. Учительница физики в нашей школе с чудным именем Магриппа появилась на уроке два раза за весь год и выучили мы только её имя. Это единственное, что я могла поведать на экзамене. Зато логику и математику я сдала отлично и была принята в лицей. Ни физика, ни Магриппа мне не понадобились.

Всё обернулось быстро и странно. Я просто пошла за компанию, но вот уже сдала вступительные экзамены и должна выбрать себе спальное место в комнате общежития. Вокруг жужжали и суетились мои новые одноклассницы. В классе нас было шестнадцать человек и мы были восьмой «ж».

Нас подселили в существующий литературный казахский интернат. В нем жили и учились одарённые дети со всего Казахстана. Для лицеисток выделили один этаж женского общежития, в каждой комнате жили по пятнадцать-двадцать человек и спали на двухъярусных кроватях. Было тесно и шумно, я не могла уснуть пока все не лягут, и в первое время совсем не высыпалась. К тому же кровати для нас собирали на скорую руку и рейки под матрацами были плохо закреплены. Нередко кто-то среди ночи падал на соседку снизу, разбудив всю нашу и пару соседних комнат.

Для других учеников мы были, как инопланетянки. В общую столовую мы заходили строем, а они на нас пялились и шушукались. Я старалась спрятаться в толпе, потому что с моей застенчивостью это было пыткой. Но так как я была выше всех, это было сделать очень сложно.

В течение первого года мы изучали два языка: английский и турецкий. При этом учителя не говорили на русском. Мы изъяснялись жестами. Часто оказывалось, что понятое слово на следующий день приобретало абсолютно другой смысл. Например, ванная наутро оказывалась подвалом, доска – мелом. Но тем не менее, учились мы быстро и довольно успешно. Уже через несколько месяцев мы заговорили на обоих языках. Некоторым девочкам это давалось сложно, но мне было гораздо легче. У меня уже был опыт заучивания длинных поэм и свежепридуманных терминов на неизвестном мне языке.

У каждого класса была воспитательница. Она должна была следить за дисциплиной и помогать нам адаптироваться к системе обучения. Нашу звали Бетюль, она пела нам на ночь гнусавым голосом заунывные религиозные песни. Мы ни слова не понимали, но засыпали быстро и крепко. Ее песни помогли мне справиться с бессонницей, и я начала высыпаться.

Бетюль была крошечная, носатая и ее любимой книгой была «Королёк – птичка певчая». Из-за этой книги она и покинула тёплую Турцию и приехала в Казахстан воспитывать девочек всего на несколько лет младше неё.

Ей часто за нас доставалось от директора. Мы были идеалистками и борцами за справедливость. Однажды устроили бойкот против урока религии. На нём преподаватель рассказывал нам обо всех мировых религиях, но намекал, что только одна из них правильная. Мы отвечали, что Казахстан светское государство и в школьную программу не входит религия. Руководство школы отступило перед напором четырнадцатилеток и отменило предмет.

Потом нам говорили, что о нашем классе слагали легенды. Учителя с ужасом и восторгом рассказывали друг другу о наших проделках. С уроков в нашем классе учителей встречали, как с войны.

Однажды весь урок в ответ на вопросы физика открывали рот и шевелили губами. Чтобы, значит, учитель подумал, что он оглох. Математика, входящего в класс, облили водой из ведра, а он за это весь урок кидался в нас ручками. Подожгли под лестницей веник в день дежурства по школе биолога, пухлого мужчины с большими ноздрями. Хотели увидеть, раздуются ли его ноздри еще больше.

Как-то сидели с подругой за задней партой и обсуждали математика. Его очки с толстенными стёклами и огромной оправой, квадратную голову и пальцы, как сосиски. А потом узнали, что он учился в Москве и прекрасно понимает русский. Было очень стыдно, а он ведь даже вида не подал тогда.

Друг друга, впрочем, тоже испытывали на прочность. Девочку, приехавшую из дальнего посёлка, травили, потому что она плохо говорила по-русски. Другую высмеивали за лишний вес. Мне доставалось за безвкусную одежду из секонд-хенда.

Но когда мы все притёрлись, наступило лучшее время в моей жизни. Я нашла своих. Мы всё делали вместе, делили на всех еду и сладости, пели и устраивали представления друг для друга. Мы сами были и актёрами, и режиссерами, и зрителями. Но хиты «Червячок и корова» и «Ты опозорила всю нашу семью» несомненно стали бы шедеврами театральной сцены, если бы увидели свет.

Раньше мне казалось, что вся моя жизнь так и пройдет, в одиноком чтении книг и мечтах о приключениях. Но я оказалась окружена сверстницами, с которыми у меня много общего. С каждой можно поговорить о приключениях детей капитана Гранта или Тома Сойера. Мы были странными девочками-подростками, которые отлично понимали друг друга.

Я довольно долго не могла поверить в происходящее и как будто наблюдала со стороны. Конечно же, я участвовала во всех шалостях и приключениях, но никогда не была лидером или зачинщицей. Я с восхищением смотрела на них, таких ярких и смелых, и мне казалось, что я попала к ним по ошибке. До лицея мне были интересны только персонажи книг, а тут вдруг персонажи как будто бы ожили. У нас в классе были и отважный Д'артаньян, и авантюрист Остап Бендер, и Тимур со всей своей командой.

Мы все любили читать и когда кто-то приносил что-то интересное, сразу записывались в очередь на чтение. Когда читали Гарри Поттера, представляли, что живем в Хогвартсе и учимся волшебству. А когда читали Азазель Акунина, удивлялись, как сюжет похож на историю основания наших лицеев, и строили теории заговора о том, что нас завербовали и воспитывают новое поколение, лояльное к Турции и её гражданам.

О религии

Таких лицеев, как наш, было много, в одном Казахстане штук 20. Их открывали во всех тюркоязычных странах, то есть во всех странах бывшего СССР с окончанием на «-стан». А основал их один уважаемый турецкоподданный, который хотел объединить братские народы и вернуть им истинную веру после семидесяти пяти лет атеизма. Поэтому у нас преподавали религию, воспитательница пела нам тематические песенки, а все учительницы ходили в платочках.

После бунта урок религии нам отменили, но администрация зашла с другого конца. Каждый вечер воспитательница собирала нас в нашей комнате. Мы бежали туда наперегонки, потому что она нас угощала турецким печеньем. На дворе были 90-е, моих недельных карманных денег хватило бы только на одну пачку, да их и не было в обычных магазинах. А тут этого печенья был целый поднос. Моими любимыми были с шоколадной начинкой.

В основном нам рассказывали истории из Корана, довольно занимательные. Но однажды воспитательница решила нам показать, как нужно мыть интимные части тела, как полагается правоверным мусульманам. Она присела на корточки, а нас и след простыл. Эта демонстрация нас шокировала до такой степени, что мы перестали ходить на собрания, даже ради печенек. Воспитательница была в одежде, не подумайте.

Еще до лицея я любила смотреть христианские мультики, которые после развала союза стали показывать на некоторых каналах. Мультиков в то время было мало, приходилось смотреть, что дают. А эти, к тому же, были интересные и необычные. Мне нравились чудеса, которые там происходили. Когда нам рассказывали мусульманские истории, они были очень похожи на те, что я видела в мультиках. Поэтому я всегда думала, что источник у обеих религий был один.

На второй год обучения мы переехали из литературного интерната в новое здание. Точнее, заброшенный и пустующий много лет институт земледелия в двадцати километрах от города. В одном крыле были учебные классы и столовая, на третьем этаже второго крыла – общежитие. Первый и второй этаж были нежилые и мы были уверены, что там водились привидения.

Вокруг здания был железный забор, который запирали в семь вечера, но до наступления этого времени мы могли выходить за территорию. А за ней был только малюсенький поселок на двадцать домов. Зато в этом поселке проводили занятия тхэквондо с тренерами из Кореи. Не учись мы у турков из Турции, мы бы конечно удивились, откуда в этом богом забытом месте взялись корейцы из Кореи, а тут мы просто записались всем классом.

Всё было отлично, но руководству школы чем-то не понравилось новое увлечение и нам запретили ходить на занятия. Нас, конечно же, это не остановило. Мы выбирались на занятия, как шпионы на спецзадание. Применяли отвлекающие маневры, например, просили девчонок из других классов забросать нашу воспитательницу вопросами или просто прыгали через забор.

После показательных спаррингов нам всем торжественно вручили первые, жёлтые пояса. Мы были очень горды этим достижением и фантазировали, кто же из нас первой получит следующий пояс, но тут тренера нас пригласили в воскресенье на чай. С печеньками. Нам бы тут оглядеться на предмет лежащих поблизости грабель, но печеньки же. Когда нам стали рассказывать очередную версию библейских историй, мы поняли, почему в мусульманском лицее нам запретили ходить на занятия. Добрые тренеры оказались свидетелями Иеговы1. Истории у них оказались всё те же, библейско-мусульманские, но тут было веселее, в перерывах все пели песни.

Но всё-таки следующий пояс получать я уже не пошла. Как-то мне надоела вся эта навязчивая религиозная агитация со всех сторон. Конечно, можно было просто не ходить на эти чаи с печеньками и песнями, и продолжать заниматься тхэквондо, но я отказалась. Такое ощущение, что миссионеры всех конфессий десантировались в этот мелкий поселок с целью борьбы за наши неокрепшие умы и девственные души.

Родителям мы мало что рассказывали о жизни в лицее, потому что боялись, что они нас заберут домой. Мы не хотели возвращаться в обычные школы. Что если бы, отучившись год в Хогвартсе, Гарри Поттер бы вернулся на Тисовую аллею? Захватывающий приключенческий роман превратился бы в обычный учебник.

Ещё мы не рассказывали родителям, что нас кормили одними макаронами и рисом (иногда с червями), воду и свет часто отключали, отопления вообще не было до одиннадцатого класса. Мы приучились умываться ледяной водой, рассказывали страшилки и пугали друг друга, когда выключали свет, а ночью залезали в столовую и ели, что найдем. Мы бы ни за что не променяли всё это на тёплую кроватку и домашнюю еду.

Беспощадная юность

Когда нам становилось скучно в нашем поселке, мы отправлялись в город автостопом. Останавливали на трассе машину и рассказывали водителю, что автостопом, значит бесплатно. Не первая, так вторая или третья машина нас подвозила.

В городе мы слонялись по улицам, ходили на базар, покупали сладости. Однажды пошли к гадалке. Она была широко известна в узких кругах и принимала у универсама на клумбе. Записываться нужно было у менеджера, он стоял рядом с клумбой. Всем девочкам прорицательница рассказала подробности их будущей жизни, а на мои карты посмотрела и сказала, что всё у меня будет хорошо, и чтобы я больше не ходила к гадалкам.

Как-то раз мы решили попробовать напиться и купили на рынке бутылку бренди. Запланировали это мероприятие на раннее утро до урока математики. Взяли бутылку и пошли на другую от лицея сторону трассы в яблоневый сад. Нас было человек шесть-семь, разделили бутылку поровну, но пьяными стали не все. Трезвым пришлось несладко, они собирали разбегающихся пьяных, отгоняли их от трассы, ловили рвущихся на урок фанатов математики. Среди этих фанатов была и я.

Некоторые девочки ходили на свидания по вечерам после комендантского часа. Решётки были только на окнах первого этажа, поэтому они шли на пустующий второй этаж и по простыням спускались вниз. В то время были очень популярны фильмы о побегах из тюрьмы. Затем оставалось только перелезть через забор. Когда они возвращались, мы собирались все вместе и с замиранием сердца слушали рассказы о свиданиях. Когда речь заходила о поцелуях, мы стеснялись и хихикали в одеяла.

Одна девочка собирала ключи, такое было у неё хобби. У неё была большая коллекция разных ключей и она могла подобрать ключ к разным помещениям в школе. Один ключ подошёл к кабинету директора. Директор иногда нас угощал самыми вкусными сладостями, и мы знали, что он держит их в кабинете. Мы решили ночью пойти на «дело». Дождались отбоя, прокрались из общежития в школу, проникли в кабинет директора и принялись пожирать турецкие конфеты и печенья. И тут услышали звук ключа в замке. Моментально прекратив жевать, мы все вместе навалились на дверь, чтобы не дать ее открыть. Слышались голоса нескольких воспитательниц, которые вышли нас искать, обнаружив пустые кровати. Подёргав ручку, безуспешно пытаясь открыть дверь, они ушли. Мы выждали целых полчаса, вышли из кабинета и врассыпную разбежались по школе. Ночью мы не спали, мысленно прощаясь с лицеем и с подругами, доедая остатки сладостей. Но наутро ничего не произошло. Директор вызвал пару особо активных девочек, погрозил пальчиком и отпустил.

Потом мы взялись устраивать личную жизнь нашей воспитательницы. Написали от её имени письмо нашему математику, а ей от него. Роман в письмах продолжался довольно долго, пока нам не надоело писать письма в обе стороны. Мы всё ждали, когда же уже они сами начнут друг другу писать или уже встречаться, но они сразу поняли, что это наших рук дело, однако ничего нам даже не сказали.

На ежегодный концерт с участием всех лицеев нашего города мы готовили грузинский танец под турецкую песню об олене, скитающемся на чужбине. Уже на первой репетиции мы сорвали овации. Турки очень близко к сердцу восприняли страдания парнокопытного. Для нас арендовали лучшие грузинские костюмы в городе. В отверстия для патронов были вдеты настоящие папиросы. Мы их взяли и привычно пошли в яблоневый сад. Пара затяжек этих папирос, настоянных на химчистке, пьянили не хуже бренди. В костюмы вместо них вставили свернутую в трубочку бумагу.

В нашем классе была очень хорошая баскетбольная команда, лучшая в школе. Одна девочка из другого класса после проигрыша нам даже пыталась повеситься в шкафу. Я, несмотря на свой рост, всегда была полной бездарностью в баскетболе и выполняла в команде только декоративную функцию. Победив всех в нашем лицее, мы решили вызвать на поединок мальчиков из ближайшего к нам мужского лицея. Матч решили провести в нашем лицее, в котором чувствовали себя полными хозяйками. Разрешение на проведение матча администрация нам не дала, поэтому организовывать всё нам пришлось самим. Парни оказались довольно беспомощными, так что мы их сами привезли в наш поселок, по традиции автостопом. Дело было днём, в лицее был весь учительский состав, но нас это не остановило. С помощью нескольких отвлекающих маневров мы по частям, перебежками завели мальчиковую команду в спортзал, где они разнесли нас в пух и прах.

Как-то весной мы решили, что прошлогодняя сухая трава не даёт вырасти новой и подожгли ее. В огне наших стараний чуть не сгорел наш лицей, наш любимый, такой нужный яблоневый сад и весь посёлок.

В десятом классе меня с двумя подружками и учителем математики отправили в другой город агитировать школьниц поступать в лицеи. Жили мы там в общежитии местного лицея, но никого кроме нас, нашего учителя и завуча там в это время не было. Днём мы ездили по школам и рассказывали, как у нас в лицее классно, а по вечерам ходили в гости к местным учителям. Мы пробыли там неделю, выполнили свою роль и вернулись домой.

На следующий день меня к себе вызвал математик. Я подумала, что он всё-таки решил мне припомнить то, что мы обсуждали его пальцы-сосиски, но речь пошла вообще о другом. О замужестве. Такую беседу со мной никогда не проводила даже моя мама. О том, что жизнь коротка (мне было пятнадцать) и надо хвататься за любую возможность ее устроить. Я хотела ему напомнить, что у него уже есть жена, а в Казахстане многожёнство незаконно, но оказалось речь шла о руке и сердце завуча лицея, куда мы ездили. Я выдохнула, вежливо отказалась и пошла наслаждаться своей неустроенной жизнью.

Конец эпохи

До лицея я жила в своём книжном мире: у меня не было подруг, я ни с кем не обсуждала важные девчачьи темы, например, мальчиков и других девочек. Разговаривала сама с собой, бывало, что шутила и смеялась над собственными шутками. Я ощущала себя невидимкой, все мои мучительные попытки пообщаться со сверстницами заканчивались ничем. Любой разговор затухал после пары реплик. А по ночам я вспоминала каждую деталь своего фиаско и придумывала интересные и смешные варианты продолжения разговора. Но на следующий день, стоило кому-то ко мне обратиться, опять впадала в ступор.

О мальчиках, естественно, не могло быть и речи. Я с девочками то не могла поддержать связный разговор, какие уж тут мальчики. Бывало, что мне кто-то нравился и хотелось получить хоть одну любовную записку, но с моей коммуникабельностью это был дохлый номер. С мальчиками я себя чувствовала даже не невидимкой, а мебелью, меня просто обходили стороной, как шкаф. Когда я впервые пришла в казахскую школу и села за последнюю парту, один соклассник, чье место я заняла, просто без разговоров взял меня за плечи и переставил в другое место. У меня даже никогда не было прозвища, никто же не дает прозвищ тумбочке или стулу.

В лицее я перестала быть мебелью. Меня все время куда-то тащили, на что-то подбивали, расспрашивали и заставляли спорить обо всём на свете. В мой тесный мирок ворвались пятнадцать девочек-подростков и устроили полный хаос. Мы планировали свои розыгрыши и проделки, болтали ни о чём и обо всём, от отвратительной еды в столовой до истории и политики.