Ленка
Мария Юрьевна Фадеева
Труп Ленки, кривясь отвратительной улыбкой, полез на диван. Мужчина затрясся от страха и отвращения…
Невеста вернулась с того света, а жених почему-то не рад…
Мария Фадеева
Ленка
Ты в кубок яду льешь, а справедливость
Подносит этот яд к твоим губам.
У. Шекспир
Ветер, бесцеремонно ворвавшийся в форточку, спугнул приведение – занавеску. Она задергалась в эпилептическом припадке, с противным шлепаньем колотясь в окно.
Он не слышал. Застыв на диване в позе эмбриона он всхлипывал… и еле слышно подвывал. Ему было страшно…
Лены не стало восьмого сентября, поздно вечером.
Они, с улыбками и глупыми шуточками, свойственными только влюбленным, возвращались с дачи.
Свет фар подскакивал на мокром асфальте ошалелым зайцем.
Откуда взялся тот грузовик?
Так больно. Боже, как же больно! Он с хлюпаньем вздохнул. Ржавые крючья страха выскребали душу.
Ленка…
Он сжал голову и глухо застонал. Память подленько подкидывала воспоминания о врачах скорой помощи, полиции… Он остервенело вытирал кровь с разбитого лба и рассказывал, рассказывал…
Они сказали, что смерть наступила мгновенно. Ленка…
Сумеречную пустоту комнаты снова разрезал глухой стон и звук ударов – он пытался выбить об стену воспоминания. Не помогло…
Свет уличного фонаря мазнул по его лицу, прося успокоиться и остановиться. Он замер, на мгновение выныривая из липкого ужаса. Потом затих, настигнутый врасплох тяжелым сном.
Лена… Лена… Имя душило его. Давило. Сковывало.
Снилась весна. Ленка, в цветастом плаще, и он грузный, с рыжими руками, под белым ураганом облетающих яблонь. Улыбки, шутки, объятия и долгий взгляд… поцелуй. Сладкий, томительный, волнующий.
Прядь русых волос колышется на ветру. Он заправляет ее за милое, такое маленькое и трогательное ухо. Лена… Леночка… ЛенОчек… Его маленькое, хрупкое сокровище, ставшее таким родным за короткое время. Строптивая и непослушная.
Лена…
И тут все пропадает. Дерганный свет фар, черный бок обезумевшей фуры и страшный скрежет. Визг и…
Он проснулся, хрипя от застрявших слез.
В комнате темно, лишь ветер и тусклый свет уличного фонаря заглядывают в окно, прыгая по стенам живой абстракцией.
Лена? Как жить? Как жить с этим?
Желудок мучительно заныл, требуя пищи. Он забыл, когда ел в последний раз. Какая еда, если перед глазами окровавленное женское лицо. Шаркая непослушными ногами, прошел на кухню. Включил свет.
На полке блеснула кружка в синий горошек – Ленкина любимая. Она переезжала к нему частями, заполняя его пространство его пустяками и вещицами.
Голова закружилась, и он со стоном повалился на стул.
Как жить? Лен, как?
В дверь поскреблись. Рывком подняв свое тяжелое тело, пошел открывать. В дверной глазок заглядывала тьма, видно опять на лестнице перегорела лампочка.
Открыл. Никого. Только запах… цветочный запах любимых Ленкиных духов. Он сам покупал ей их летом…
Судорожно втянул ноздрями воздух. Точно они: легкий, с едва уловимой цитрусовой ноткой, цветочный запах. Сжал зубы до хруста, по щекам покатилось что-то мокрое…
Через минуту он понял, что плачет. Стоит в дверном проеме и, пялясь в темноту, ревет. Совсем раскис…
Лена… как же так, Лена?
На кухне что-то грохнуло. Он, путаясь в ногах, поплелся на звук.
На полу, лежал разбитый цветочный горшок. Земля, как протухшие внутренности, размазалась по полу. Занавеска, белым приведением, истошно болталась на сквозняке. Надо убраться. Грязное пятно на чистой плитке смотрелось тошнотворно.
Он сходил в туалет за веником и совком. Руки не слушались, а ведь недавно в них была сила, решительность, мощь.
Ленка… Ленка? Одно имя приносит неимоверные страдания, поджаривая на медленном огне опустошенный мозг, припорошенный холодным страхом.
Любую боль можно объяснить…
Земля пахла отвратительно, как тогда – на кладбище. Солнце светило, подсушивая свежую горку, а та пахла. Запах похорон!
Из горла вырвался всхлип. Жалкий и ничтожный. Он…
Черт с ним, с горшком. Потом, все потом.
Тяжело доплелся до дивана и рухнул, укутавшись с головой в шерстяной плед. Отгораживаясь от мира, прячась…
Опять в окно заглянул свет фонаря – дрожащий, клочковатый, неровный. Надо поспать. Сон – лекарство…
Ветер одиноко завыл в водосточной трубе. Он закрыл глаза. Наверное, заснул…
Шорох одежды. Диван скрипнул под тяжестью. Что-то холодное нежно коснулось лица и пахнуло в ноздри землей.
Веки, склеенные бессознательным страхом, не хотели разлепляться, но он победил их. Он всегда добивается своего.
