– Какой он сердитый. – Девочка была удивлена.
– Да не то слово, в общем, его нужно найти и убить, а не то их через месяц двое будет. Вдвоём будут наши лодки переворачивать.
– Папа, а он тебя не убьёт? – С опаской спрашивает девочка.
– Да нет, не убьёт, – Саблин смеётся.
– Ты ж говорил, он большой.
– А я умный, и я не один поеду, а с братами-казаками.
– С пластунами, – радуется Наталка.
– С пластунами, – кивает Аким.
– И взрывчатку возьмёте? – Она так смешно выговаривает слово «взрывчатка», что Аким смеётся:
– А как же, куда же пластунам да без взрывчатки.
– А вы его взрывать будете?
– Всё, – Настя берет Наталку, отрывает от отца, – иди, поиграй, дай батьке поесть.
– Ну, ма-а… – Захныкала девочка, ей интересно отцом.
– Иди, говорю. Ты встала, покушала, а он с болота пришёл голодный. Всё утро рыбу ловил, иди, погляди, какого налима поймал.
– Ну, ма-а-а…
– Иди, иди. Нарисуй папке бегемота.
Кажется, эта идея девочке понравилась, она чуть подумала и ушла.
Когда поел, стал одеваться рабочее.
– Ты куда? – Настя уже не злится. – Пошёл бы поспал, встал-то в три, поди.
– Пойду, насосы погляжу. – Говорит Саблин, натягивая сапоги. – Потом посплю.
Накинул пыльник и вышел из дома. Как только вакуумная дверь хлопнула за ним, так он словно нырнул в зной. Ещё двенадцати не было, а уже под сорок. Он прошёл вдоль межи, поглядывая на соседскую кукурузу. У Матвея, соседа, кукуруза была получше, чем у него. Не мудрено, Матвей добрый хозяин, он её и от зноя прячет и поливает лучше, и удобряет, и пропалывать у него её есть кому.
Позавидовал малость, пошёл дальше.
На своём участке, он нашёл сою старшую дочь и старшего сына.
Юрка и Антонина пололи. До жара, до школы время было.
– Здорова, бать, – сказал почти взрослый Юрка, увидав его.
Респиратор на шее болтается.
– Чего без респиратора? – Сразу недружелюбно спросил Аким.
– Так ветра нет, нет и пыльцы, а в нём дышать нечем. – Объясняет сын.
Он прав, но всё равно Саблин даже думать не хочет, что кто-то ещё из его детей может подхватить грибок.
Антонина сразу надела респиратор. Он её обнял:
– Ну как, много колючки с барханов нанесло?
– Много, папа, – говорит старшая дочь. – Но тыкву всю пропололи, тыква хорошая будет, если воды будет вдоволь.
– Идите домой, – говорит отец, – в школу пора уже.
Детям повторять не нужно, быстрее бы с жары уйти, тяпки на плечо, и пошли к дому.
Саблин осматривает грядки с тыквой, находит пару ростков колючки совсем небольших. Плохо пололи, выскажет всё им вечером. И пошел, перешагивая через тонкие капиллярные трубки к насосам.
Насосы работаю почти круглосуточно, без воды всё погибнет моментально: и кукуруза, и тыква, и горох – все растения привычные к жаре, но всё выгорит за два дня. Главный расход энергии – это насосы. На них её уходит в два раза больше, чем на дом вместе с его освещением, охлаждением, и всем, всем, всем. И насосы его были не в порядке. Стук уже нелёгкий. Каждый литр воды сопровождается ударом. Нужно будет перебирать насос скоро. Лоток вытолкнул из насоса пригоршню жёлтой слизи. Она стекла в такую же влажную жёлтую кучу рядом с насосом. Амёбы. Мерзкие твари, что давно загадили всю пресную воду. Из-за них вода плохо испаряется. Они создают слой скользкой на ощупь, как жидкий желатин, поверхности. Амёбам нужно солнце, большинство из них плавают сверху. Пять сантиметров верхнего, водного слоя – это амёбы. Это они своей кислотой разъедают железо. Сначала убивая фильтры, потом уничтожая и все внутренности насоса. Новый насос стоит дорого. Но и он проживёт года полтора-два. А их нужно два как минимум. Вот если бы найти платины. Хоть десять грамм, хоть пять. Платину амёбы не берут. С платиновым напылением в четыре микрона на фильтрах насос будет работать десть лет без остановки. Поэтому Аким и готов был идти в рейд за бегемотом. Бегемот – дело опасное. За него общество готово платить. И, возможно, общество предложит платину. У общества она есть.
И алюминий есть, и свинец, и золото. За всем этим ходят на юг охотники, поисковики. В основном из линейных казаков. Но и пластуны иногда собираются. Те кто ни Бога, ни чёрта не боится, в основном бессемейные бродяги. Один удачный рейд на юг – моток меди в десять килограмм или десять золотых колец, и пять лет можно ничего не делать. Некоторые доходили до Радужного. Но Аким видал сорвиголов, что ходили и до Сургута и Нижневартовска. Да раньше он с такими знался. Там на юге, говорят, всё можно найти. Там, говорят, железо как песок под ногами валяется. Столько, что не утащить. И алюминий есть, и медь. Там всё есть. Только вот, не все оттуда возвращается. А Саблин был человек семейный. Ему туда теперь нельзя.
У насосов стояла старая лопата, он взял её и разровнял кучу жёлтой слизи, чтобы быстрее её солнце высушило, превратило в пыль, а ветер потом разнёс её по полю. Амёбы какое-никакое, а удобрение. Да и куры, если примешать амёбную пыль с кукурузной мукой, её ели. Без энтузиазма, но ели.
Поставил лопату, оглядел свои участки. Вроде, не жёлтая кукуруза, вроде, живая. Ну а тыквы так и вовсе не плохи. Сколько глаза хватает – хорошие тыквы. Надо бы немного картошки посадить, вдруг поднимется. У некоторых немного поднималось. Редкая вещь. И дорогая.
Он глянул на термометр в коммуникаторе. Сорок. И пошёл домой.
Позвонил Юра, спросил, его пойдёт он на сбор, в кителе или в одежде? Аким сказал, что китель наденет, как и всегда. Юра сказал, что понял, и отключился.
Настя была права, дел в доме по горло, и уплотнители на дверях нужно было клеить, вакуум не держали, паль в дом налетала, и сетку на свинарники менять надо – мошка прогрызла, и солнечные батареи на крыше шлифовать – и вправду тока не давали, как положено. И ещё по мелочи всего. Сел он клей искать нужный, силиконовый, для уплотнителей. Склонился пред огромным своим сундуком с инструментами. Вытащил клей… И заснул случайно.
Настя, вот мерзкая баба, упрямая, своевольная, вот всё по её должно быть. У Саблина на неё зла не хватало. Видит, что муж замордовался, уснул, так разбуди его, когда нужно. А она нет, назло ушла на другой конец дома и Наталку туда увела, чтобы не шумела, думала, что он проспит и не пойдёт на сход. Еле проснулся. Галифе, китель и фуражку чуть ли не на улице надевал. Сапоги не почистил. Прыгнул на квадроцикл и полетел в чайную на сход. А там уже всё транспортом заставлено. Еле нашёл место, где приткнутся. Казаков распихивал у входа, лез внутрь. Извинялся. Врал, что его ждут. В чайной сесть некуда было. На сто посадочных мест вся станица собралась, все призывы, без малого триста человек. Слава Богу, Юра место занял. Встал и крикнул:
– Тут я, Аким! К нам иди.
Там, у окна, под кондиционером, весь их взвод собрался.
Извиняясь и топча чьи-то ноги, он прошёл за стол, поздоровался за руку со своими из взвода, кивал всем остальным, уселся на краешек лавки рядом с Юрой. Вздохнул с облегчением. Успел.
И вовремя. В чайной появились старшины, деды. Первым шёл Николай Николаевич, куренной кошевой, могучий дядька семидесяти пяти лет, усатый, молчаливый. Казначей станицы. Человек с непререкаемым авторитетом. У казака двадцать девять призывов за плечами. Шутка ли. За ним шёл Никодим Щавель, станичный комендант. Чином он был подъесаул. Во Втором Казачьем Пластунском полку, куда был приписан Аким, имел большую должность. Был начальником оперативного отдела штаба. И самый главный приехал, зам. ком. Второго Пластунского, есаул Бахарев. Высокий, крепкий мужик. Он стал за столом, махал папкой с бумагами, разгоняя дым:
– Накурили, демоны, не продохнуть. Кондиционеры не справляются.
Самому ему, заядлому курильщику, после тяжёлого ранения поставили новое лёгкое и часть грудной клетки. Врачи курить запрещали настрого.
В пластунский полк он пришёл из казачьего линейного полка, и поэтому любил подразнить пластунов:
