Взаимосвязан мир. Фантастическая поэзия и проза

Монолог Магдалены

Взаимосвязан мир: как ни сложить,

В нем будут элементы стыковаться,

Чтоб на Земле возникла чудо-жизнь,

Должна Земля кружиться и вращаться.

Чтоб уплотнилась звездная зола,

Отжалась влага в дозе океанов,

Чтоб в центре раскалилось добела

Ядро, и загремела цепь вулканов,

И оплели магнитные поля

Надземное пространство пеленою,

И северным сиянием Земля

Простерла щит озонового слоя.

В том ожерелье миллиарды лет

Должна нести Вселенная планету

Меж жара звезд и холода комет,

Творя ей щит, утробу и плаценту.

Должна Луна кружиться над Землей

И гнать волну над океанской гладью,

Чтоб неустанно молотом прибой

Дробил и рушил берег пядь за пядью.

И чтобы выщелачивал набор

Солей и компонентов благородных

Из скал, готовя медленно раствор

Для синтеза молекул углеродных.

И дрейфовать должны материки,

Перерисовывая лик планеты, —

То разом через грозные толчки,

То медленно, вздымая континенты.

Должны быть в океанах шапки льдов,

Открытые и донные теченья,

Круговорот воды, бег облаков,

Тайфуны, молнии и наводненья.

Должно быть в меру влажно и тепло

Среди лагун уютного комфорта,

Чтоб время миллиарды лет текло

Без завихрений и без разворотов…

И, как при родах, втайне за стеной,

В палате голубой и лучезарной,

Всегда был тот, кто плод спасет рукой

От гибели внезапной и коварной…

Должно быть совпадений миллион,

Чтобы случился случай чрезвычайный,

Поэтому мне кажется, что он

Не мог никак произойти случайно!

Анабиоз

Когда пойму наконец, что напрасно

Ставить приезд твой как главный вопрос,

Приду к тебе чукчей с оленьим мясом,

На поясе – нерпа и свежий лосось.

И золотистые в баночках шпроты,

И ароматы древнейших растений…

Взреветь бы белугой, но буду шепотом

Читать историю оледенений.

Прижмусь небритой щекой к щеке —

Я нравлюсь тебе такой вот колючий,

Стисну нежную руку в руке —

Суставы скрипнут уключиной.

Ты скажешь: «Сегодня твой голос грубый,

А я от него в восторге диком —

Люблю твои папуасские губы,

Но ты не заманишь меня на Диксон!»

Утром проводишь в рассвет аметистовый,

Который меня в Заполярье ведет.

Улыбка не выдаст боли неистовой,

Солнцем на смуглом лице расцветет.

Тебя не украшу, как яркую вывеску,

Не вымощу путь твой в сиянии славы,

Но светлый твой профиль умело высеку

В застывшем потоке лавы!

И, когда густо покроюсь инеем

На вахте во льдах потухшего кратера,

Я буду греться твоим именем,

Как жарким солнцем экватора.

Когда же сорвется с орбиты Земля,

Тебя в межзвездное плаванье

Отправлю я радостно вместо себя,

А сам сгорю оранжевым пламенем.

Ты улетишь… В другие миры,

Свою красоту принесешь им и нежность,

И будет любовь моя тихо парить

Над гривой Пегаса в пространстве безбрежном.

Но в раскаленной субстанции ада

Мучиться будет даже мой прах,

Что не сумел рассказать тебе правду,

Зачем мне север и остров во льдах.

Планету нашу по точным прогнозам

Ждет катастрофа – и Высший Совет

Мне вверил Центр анабиоза,

С тем чтобы в нем через пару лет

Вводилось семь миллионов в месяц

В анабиоз здоровых людей

И было для каждого номера место

В контейнерах супер-ракет-кораблей.

И ряд бухгалтерских показателей,

И биотехнологический тест

Крепились к номеру обязательно,

И номер входил в планетарный реестр.

И все опечатано, в прочных бюветах

И в сейфах, охрана, специальный контроль,

Под кодами хитроумных секретов,

И каждые сутки меняют пароль.

Подписками весь персонал ограничен:

Запрет общенья с внешней средой,

Чтоб ни звонков, ни записок, ни личных

Контактов, ни даже писем домой!

Лед заполярный для нас самый главный

Технологический компонент:

Перечень свойств его многогранных

Вылиться может в длинный сонет.

Термостабильный, как хладоноситель,

В анабиозе незаменим,

И многорукий, и многоликий,

Он – словно одушевленный. И с ним

Мы подготовим, проверим, погрузим

В трюмы космических кораблей

Свыше шести миллиардов мумий…

И тем возродим планету людей.

Ночное небо

Сквозь матовую завесу

Просачивается Кассиопея.

Достать бы рукой поднебесье

И в пустыне звезды рассеять!

Все равно, из какого полушария

Созерцать бесконечность.

Бледное небо, луна янтарная,

Край земли искалеченной.

Как стальная ферма, держит углами

Млечный Путь большое созвездие.

Луч скользит по граням

И умирает в бездне.

И бродит бессмертие хрупкое,

Как рожденный досрочно,

И сжимается вечность губкой,

И сомненья приходят ночью…

Но, говорят, счастлив тот,

Кто часто видит Кассиопею.

И я, холодной красотой

Пораженный, пьянею.

Только по коже мороз,

Когда неосмыслима бесконечность,

Слышен стон умирающих звезд

И органом звучит вечность.

В пустыне

Уходят мачты в серый горизонт,

Перерезая небо сизой бритвой,

Горячий ветер в проводах поет

И проникает в душу, как молитва.

Куда ни глянь, ни крыш, ни желтых юрт,

Песок безбрежный не охватишь глазом.

Давно ушли кочевники на юг,

Но рвется на восток оседлый разум.

Я долго был среди густых полей,

Зеленых гор и шума городского…

И вот стою на выжженной земле́

Не путешественник, а житель новый.

Прислушиваюсь к гулу вдалеке́

Под самолетом проплывают строчки

Моих следов на огненном песке,

Уже в бульвар скопированных зодчим.

Смотрю далеким самолетам вслед

В пустынном небе над пустыней бледной…

Один как будто на большой Земле,

Земля как будто на краю Вселенной.

Встреча

Играло море древней синевой,

Из-за горы катилось эхо грома,

Ее вершина розовой иглой

Светилась в сполохах ракетодрома.

С печатью грусти на худом лице,

Откинувшись в седле, как на подушки,

Съезжал с холма на белом жеребце,

Съезжал сам Александр Сергеич Пушкин.

Не верилось ему, что он живет,

Что груз веков его не сгорбил спину,

И роковой свинец в груди не жжет,

И руки ослабевшие не стынут.

Ожили чувства через сотни лет —

Триумф науки дерзостной и строгой,

Бессильным оказался пистолет

Перед могучей, праведной эпохой.

Несметным поколеньям, как огонь,

Его служила лира беззаветно,

И вот с благословления богов

Смогли потомки воскресить поэта.

Он здесь и где-то там, в седой дали,

Где путь, как вспышка, был и жгуч, и краток,

Возможно ль начинать без Натали

Четвертый, с честью прерванный десяток?

Прекрасен мир знакомый и чужой —

И как в нем отыскать для сердца друга?

Возможно ль снова стать самим собой

Средь улиц скоростного Петербурга?..

А жизнь брала свое, и дивный путь

Уже в ней пробивали биотоки,

И вдохновение теснило грудь,

И наплывали пламенные строки,

И наполнялся смыслом дальний гул,

Чертивший в глубину Вселенной трассу…

Стоял живой поэт на берегу

И говорил: «О море, здравствуй, здравствуй!»

Блюз

У маленькой куклы личико белое,

Кудряшки как стружки и голос певучий,

А я – смуглянка широкоскулая,

Хриплю и пугаю вихрами колючими.

Она вечерком засыпает, как птичка,

Под тихие и приличные сказки,

А мне под ухо визжат электрички

И ругань от пьяных скандалов под виски.

Утром игрушка в постельке нежится,

А я трясусь в тарантасе гулком.

И все мечтаю: а может, сбудется —

Однажды проснуться беленькой куклой?

Я – мустанг

Я – мустанг, я лечу над прерией,

Обгоняя крылатых птиц,

Необузданный, неизмеренны́й

Мой разбег не знает границ!

Я несу полутонную массу,

Я изящною шерстью покрыт,

Но дороже шкуры и мяса

Людям резвость моих копыт.

И берут меня в плен двуногие,

(Мне их хитростей не сосчитать),

И ведут в города-берлоги,

Где тускнеет природная стать.

Чтоб скакал я и брал барьеры,

Чтоб плясал, гарцевал трусцой,

Меня держат в чистых вольерах,

Холят, кормят травой и овсом.

Ублажают пробежкой по лугу,

Поят влагою сладкой, как мед,

Серебром вышивают подпругу

И шампунем смывают пот.

Только вижу я над собою

Плетку жгучую, как тавро,

И все чувствую шпору ковбоя,

Словно пуля клюет ребро.

Только рвут удила мои губы,

И с оттяжкой стальной мундштук

Разбивает в крошево зубы

Жалит нёбо, как черный паук.

Я боюсь этой адской боли,

И меня заставляет страх

Подчиняться жокейской воле,

Даже если темнеет в глазах.

Потому меня манит прерия,

Где свобода и радостный бег,

Человеку просто не верю я,

Как не верит он сам себе.

Я – рысак

Я – рысак, я впряжен в тачанку,

Мчимся мы через шквал огня,

Подлетаем к хлопцу-подранку —

Он упал с воронового коня.

На песке кровь и юное тело.

Проскакал я над сотнями тел!

Гибнут парни за правое дело,

В правом царстве пожить не успев.

Я хочу языком шершавым

Зализать его шею и грудь,

Но вожжами наездник бравый

Мне иной означает путь.

И летят вперед комиссары,

Глушит степь громовое «ура»,

Кровь моя полыхает пожаром,

Бьется в жилах, как пламя костра.

Коренной наш по звонкой упряжке,

Тот, что пушки таранил плечом,

Заразившийся сапом, бедняжка,

Умерщвлен был бескровно врачом.

Пристяжную кобылу, которую

Видел я только между боев,

Скосит пуля в степи под Касторною,

Труп ее расклюет воронье.

Я тачанку в народе прославлю,

Но, заслугам моим вопреки,

Задерут меня в Ярославле

Вдрызг голодные мужики.

С человеком мы долго дружили,

На земле этой словно родня:

Для него надрывал я жилы,

Он кормил своего коня.

Я его не обидел ни разу,

Лишь скучал по степи и овсу.

Он вбивал в меня плетками разум,

Делал конскую колбасу.

Вместе с ним мы росли, воевали,

Брали крепости и города,

Умирали и побеждали,

Увозили добычу и дань.

Вместе шли за стадами-отарами,

Пробивали в болотах путь.

Мы срослись и стали кентаврами…

Человека неведома суть!

Когда в огненные колесницы

Он умело впряжет небеса,

То развесит на звездные спицы

Шкуры конские, как паруса…

И, вступив на межзвёздную трассу,

Он помчит по ней как стрела,

И подрежет крылья Пегасу,

И вмонтирует в пасть удила.

Космические миры Лермонтова

Ярчайший талант поэта М. Ю. Лермонтова и дар его ясновидения, возможно, как-то связан с космическим озарением духа гения, признаки которого следует искать в его произведениях. Например, космическая тема четко обозначается в поэме «Демон». Ее он писал на протяжении всей сознательной жизни, и в ней, как будет показано ниже, можно найти свидетельства того, что автор виртуально не раз бывал в космосе. И, вероятно, оттуда, сверху, видел мир, землю и земную жизнь гораздо обширнее, глубже и дальше, чем его современники.

Поэма «Демон» начинается с того, что дух, отверженный Богом, летает над землей и вспоминает свое далекое прошлое: