Из дыма, солнца, водки и конфет
Из дыма, солнца, водки и конфет
Игорь Ильин
Дизайнер обложки Анастасия Мовчан
© Игорь Ильин, 2021
© Анастасия Мовчан, дизайн обложки, 2021
ISBN 978-5-0055-4620-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ИЗ ДЫМА И КОНФЕТ
Мне нравится выражение «дать тесту отдохнуть». Иногда на 30 минут, иногда на час тесто, например, для пасты или пельменей откладывается (никогда не в холодильник), чтобы клейковина, которая есть в муке, немного набухла. Это нужно для того, чтобы тесто не собиралось при раскатывании обратно в комок. Во время отдыха тесто лишается внутреннего напряжения и как будто расслабляется. Белок пшеницы впитывает влагу и тесто становится эластичным.
То же самое происходит и с текстом. (Всего одна буква разницы.) Тексту надо дать отдохнуть. Тогда ты увидишь в нем все необходимые связки, которые там уже есть, но ты сперва их не заметил. А что-то окажется лишним. (На этом связь текста и теста прерывается: в тесте ничего лишнего нет, оно однородно.)
«Мой дом – там соберутся гости.Там будет много, много голосов…Папа с братом смастерят радио.Мы с мамой будем сидеть на свернутом вчетверошерстяном одеяле,в нише под широким подоконником – рядом с батареей(там всегда тепло, тихо, уютно),и мама будет читать вслух «Кортик» Рыбакова».Так пишет свой текст слушатель Школы «Пишем на крыше», где я веду уже третий сезон несколько семинаров и читаю лекции по российской поэзии XX—XXI вв. Школа «Пишем на крыше» организована журналом «Вопросы литературы» и Национальным фондом поддержки правообладателей, а автора текста зовут Игорь Ильин. Он пишет сложный текст, он научился их писать: текст растет, звучит в разные стороны, обрастает курсивами, ныряет в кроличьи норы, опять выбирается.
«Впервые это произошло в четвертом классе.Мне было десять или около того.Я ничего не понял тогда. Просто записал то, чтонеожиданно пришло в голову и прочиталперед всем классом.Этот, взявшийся из ниоткуда, звонкий,ритмичный голос-звук меня не испугал,напротив.Если б я знал тогда…».Я очень горжусь Ильиным. Это человек примерно моего возраста, который писал очень традиционные, закрытые, как будто спрятанные, обычные рифмованные стихи, в которых совсем не было воздуха: все форточки закрыты, всё как надо, поэтому всё мертво.
И вдруг после нескольких занятий (когда я без зла пошутил над ним: я вообще люблю подтрунивать над приятными мне людьми), он прочитал нам всем свой новый текст.
Сказать, что мы обалдели, это ничего не сказать.
Там было что-то даже немногое стыдное. Так всегда происходит, когда ты делаешь первый неотвратимый шаг, прыгаешь в люк с парашютом: его занесло. Но текст был живым и настоящим. Он даже заплакал, когда его читал. (Я и это потом ему вспоминал, подсмеивался.)
Этот текст, который я сейчас цитирую, не тот, первый, этот он уже летит со своим парашютом над головой и видит, куда летит. Тот же был – прыжком непонятно куда. И я ничего не мог ему в тот раз сказать, кроме «это очень круто». А сейчас говорю: «Игорь, а вот тут вам надо дать тексту отдохнуть. Вы чего-то его стали слишком мять, а он не мнется, стягивается в комок. Он что-то хочет вам сказать, а вы мешаете. Дайте ему отдохнуть».
«За мной придёт мальчик.Мы не друзья.Он просто приходит иногда,чтобы мы полетали над городом.Это всегда так легко и так непредсказуемо,ведь мы непременно кого-нибудь встретим.Это будет девочка Ира из соседнего подъезда.Я подхвачу её, и мы полетим вместе,куда-то, где светпочему-то становится оранжевым.Там мы впервые останемся одни,и первый поцелуй будет таким… странным и таким…мокрым…Каждый следующий отнюдь не будет радовать, вызываяподспудную, неровную больгде-то там, куда не добраться ни днем, ни ночью.Перелом наступит внезапно.Их будет несколько, и все – роковые, разрушающие».…Не только тесто отдыхает, не только текст. Но и я отдохнул от метро. Впервые за два месяца карантина спустился туда. И случись же такое: в моем поезде объявлялись станции в обратном направлении. «Следующая станция – Сокольники», когда мы уже были на Красносельский. «Следующая станция Преображенская площадь», когда следующая «Красные ворота».
Что-то там у них перепуталось. Пленка была пущена в другую сторону – и машинист этого не замечал. На станции «Чистые пруды», которая была названа станцией «Бульвар Рокоссовского», я вышел. Что там было с объявлениями дальше, не знаю: в принципе «Бульвар Рокоссовского» – последняя станция ветки. Может, автоматический голос стал читать всё с начала?
Это похоже на стихи.
Потому что стихи – это взбесившийся поезд.
«Кто-то принесет тонкий бумажный пакет всякой всячины,а кто-то – исписанный неровным почерком,смятый тетрадный листок.Все, построенное ДО,не имело этих спасительных разрывов.Туда невозможно зайти, там можно только оказаться.Оттуда невозможно выйти – только пропасть.Это было похоже на склеп:там невозможно жить —можно только умереть».Я очень люблю одну историю про Микеланджело. 13 сентября 1501 года великий скульптор приступил к работе над своим Давидом. Отсекал, сообразно своим же заветам, всё лишнее от огромной глыбы мрамора. Два года и четыре месяца стучали его молоток и долото. И вот всё было закончено. Принимать работу пришла вся местная знать и, в частности, глава городского правительства Пьеро Содерини. Он, собственно, и был главным заказчиком этой статуи. «Никому не кажется, что нос Давида слишком велик?»
Реакция Микеланджело была удивительной. Без упрека, без попытки опровергнуть правительственные слова, он молча приставил лестницу к статуе, в одну руку взял инструмент, во вторую незаметно прихватил с подножия пригоршню мраморной пыли, поднялся по лестнице к лицу статуи и стал якобы стучать долотом по носу своего великого творения.
На голову комиссии полетела мраморная пыль.
Через несколько минут поправки в давидовскую конституцию были внесены. Микеланджело спустился и почтительно поинтересовался, нравятся ли заказчику внесенные изменения. Пьеро Содерини воскликнул: – Вот теперь совсем другое дело! Теперь статуя прекрасна!
Я всё жду момента, когда Игорь Ильин, выслушав мои предложения по изменению текста («мне кажется, что тут надо дотянуть, а тут убрать „и“»), пришлет мне на следующий день неизмененный текст, а я воскликну: «Вот это совсем другое дело!»
И вот тогда на мою голову откуда-то сверху полетит белая, как снег, мраморная пыль. И тогда можно будет праздновать настоящий день парашютного спорта.
«И вот,когда, наконец, гости соберутся,мама пригласит всех за накрытый столи предложит выпитьза своего ненаглядного мальчика,за своего ненаглядного мальчика,не чокаясь.…из дыма, солнца, водки и конфет,из дыма, солнца, водки и конфет…».Дмитрий Воденников
ЧТО БУДЕТ С ТОБОЙ
Я боюсь начатьразговариватьс миром стихами.Это значит,я позабуду обычную речь,перестану отвечатьна обычные фразы,перестану слышатьобычных людей.Что тогда будет с тобой?Ведь стихи – этовоздух,которым невозможно дышать,если только не хочешьзахлебнуться;свет,который невозможно увидеть,если только не хочешьослепнуть;слова,которые невозможно осмыслить,если только не хочешьсойти с ума.Но я все еще слышу,как среди ночиты не спишь,все еще вижу,как дрожит рассветв уголках твоих глаз,все еще различаютвои голоса.И поэтому,поэтому,поэтому,прощаюсь с тобойнавсегда.ОНА НИКОГО НЕ ЖАЛЕЕТ
Однаждыона вцепится мертвой хваткойв твои глаза, уши и голову,и больше уже не отпустит…IЕй семнадцать,ему двадцать три,у него жена и ребенок,а она все твердит и твердит:я люблю тебя,я люблю тебя,я люблю тебя…– Но ведь я женат.– Это жизнь.– Жизнь?Жизнь?Жизнь?Мать её.Нет.Это не жизнь, милая девочка,это явление пострашнее —то, котороенельзя называть,потому что, назвав,мы его убиваем – так сказалодин большой поэт.Наверное, ты, девочка, была бы радапроизнести одно только словоодин только раз,чтобы свободно встать и уйти.Но нет.Сколько не называй её по имени,легче не станет.IIОни одногодки.Ей двадцать семь.И ему.Столько же,сколько его жене.Ее дочь пошла в первый класс.Каждый вечер он валится с ногот усталости,пьет кофе на кухне,курит одну за однойи проситразбудить его вечером,чтобы прийти домойвечером.Однажды она не делает этого.Намеренноне будит его,и он попадает домой под утро.Выспавшийся,подавленныйи разбитыйвдребезги —той, что нельзя называть —так сильно, что сводит скулы.Он надеется, что это болезнь —пройдет,пройдет время и его отпустит.Он даже уходит из дома.Но нет.Все становится только хуже.Со временем становится только хуже.IIIОни муж и жена.Он старше ее на семнадцать лет.Она молода и влюблена.Он не молод, и тоже влюблен.Каждую ночь она просыпается в страхе.Она боится его потерять.Он, как может, ее успокаивает,но со временем,все чаще и сильнееколет в груди,ведь она —та, что нельзя называть —не кончится после смерти.__________…Она никого не жалеет.Однаждыона вцепится мертвой хваткойв твои глаза, уши и голову,и больше уже не отпустит.Ты подумаешь, что умираешь.Но нет.Ты почувствуешьстранный, неприятный,необъяснимый поначалу,дикий,первобытный зуд,после котороготвоя жизнь изменится,непредсказуемои навсегда.И нет на свете ничеготрагичнее,безжалостнееи желаннее.«Твои волосы пахнут вишней…»
Твои волосы пахнут вишнейи оранжевымкожа на твоих ступнях мягкаясловно детские ладонимне нравится гладить твои пальцы на рукахони тонкие и похожи на китайские палочкия беру их в рукуи зачерпываю ими розовое предрассветное небокоторое кто-то расписал живыми иероглифамимне нравится думатьчто они означают долгую счастливую жизньа не то что обычно происходит с намикогда мы живем слишкомслишком так как никогда не жилии жить не будемрассвет угасаетсвет заливает окна и твой упругий живота я жду наступления ночис трепетом и жаждойчтобы снова стать тебе мужеми быть нужнымкак никогда никогдавозможноуже не буду.БЕЗ ЗВУКА
1Вот оно – окно на девятом этаже общежитияОмского технологического института,с которого все начиналось.Я открываю это окно,встаю на узкий обшарпанный подоконник,и выхожу – туда —в первое, свежее, октябрьское утротысяча девятьсот восемьдесят девятого года,на первый – только что выпавший, ослепляющий – снег,из первой – согретой твоим телом – постели,из первых – наивных, бесстрашных, несостоявшихся —отношений……Мир казался иным.Тогда.Свет казался иным.Тогда.Окно на девятом этаже общежитияОмского технологического, особенного института,с которого все начиналось.Тогда.Мы не удивлялись смерти.Мы боялись другого.Наше солнце светило осколками будущей жизни.Мы уходили и возвращались.Мы пели и плакали.Мы дышали светом.Мы играли в любовь.Мы знали самое главное.Мы не смотрели за край.…Прохожие ещё долго будут с опаской и любопытствомразглядывать неподвижно лежащее на снегу тело:мужчина был странно, не по сезону и эпохе, одет,и что-то сжимал в руке мертвой, окоченевшей хваткой.Так держат что-то очень важное,то, что он, по-видимому, все же не удержал.Окно на девятом этаже общежитияОмского технологического института,с которого всеначалось.Я открываю это окно……и попадаю в мартовскую Москву —сырую, оплывшую, неуютную —чтобы снова попытаться найти и удержать тебя.Чтобы снова попробовать жить.2Ты говоришь, говоришь, говоришь.Без звука.Я вижу лишь шевеление тонких губ,и лицо,твоё лицо,дополняющее общее, особенное, необъяснимоевпечатление.Нравится представлять, что ты говоришь про меня,про мои неудачные строчки,слова и поступки,про то, что когда-то не произошло с нами,про те самые, наши, не-прогулки по оглохшим московскимулочками ослепшим бульварам,про взгляд,спрятавшийся за знакомыми строкамии чувства, такие невозможные и так неумелозаретушированные,про несостоявшееся будущее (пока)и обильные, зашифрованныеи такие узнаваемые многоточия…Но я ничего не слышу.Я только вижу, как дрожит твой голос,как колышется звук в твоих волосах,и надеюсь, что ты говоришь про нас.Про то, что случится,обязательно, обязательно случится.Про звезды, эти звезды, сияющие почему-то без нас,и воду, льющуюся просто так, без всякой причины,из крана,которого никогда не было и, может быть,никогда не будет…В общем, про все, все, все,самое, самое, самое —и про то, и про то, и про это.А ещё про то,что явсе это выдумал про тебя.3…и не спать, не спать,слушатьэту давно устаревшую музыку,этот давно опустевший звук,чтобы заткнуть и закупорить этиназойливые, неутешительные голоса.«…одержимо танцуя на битом стекле,одержимо танцуя на битом стекле…»,пели мы, обрывая гитарные струны,а соседи молились – хоть бы не на всю ночь.Последней пятки хватало на всех,а ты смотрела в обугленную ткань ночи, стаскивая с себяостатки одежды,и искала, интуитивно,мой рот.Кто в киосок?Я, ты, мы.Нет проблем, когда родители в отъезде,а до сессии далеко, как до следующей обитаемой планеты.Руки твои – нет – не забыть.Ноги – странные, тонкие, белые.Колени – точёные иживые.«…одержимо танцуя на битом стекле,одержимо танцуя на битом стекле…»,отметили, оставили, забыли,осколками исполосовалируки и судьбы.А по раненой ранней Москвебродят оглохшие звуки,бродят ослепшие тени,словно вселенная прилегла отдохнуть.Ранней засвеченной ранью ты меня не узнаешь,так же как я не узнаютвоё отражение в нашем зеркале.…и не спать, не спать,пока мерцает и крутится этот,обалдевший от переполненных, выпаренных, жадныхвоспоминаний,почти чужой и медленно умирающий,звук.«Кто-то там наверху…»
Кто-то там наверхуест желто-красные апельсиныи бросает вниз огромные корки.Они образуют на земле причудливые узоры.По ним можно читать прошлоеи предугадывать будущее.Только изменить ничего нельзя.А месяца через дваили раньшекто-то там наверхустанет есть сливочное мороженое,а люди будут радоваться этомуи веселиться как дети,и лепить снеговиков,похожих на надгробные памятники.КТО-ТО ДРУГОЙ
Каждый раз, когда смотрюсь в зеркало,вижу не себя, а человека, которого хотятвидеть другие.Самое обидное, что так происходит не только с зеркалом.Однажды утром становится невыносимоподменять себя бесчисленными другими.Но трагедия в том, что уже некого.«Ах, как же ты прекрасна…»
Ах, как же ты прекрасна.Во всем.В своих воспоминанияхо следующих жизнях,обо мне,о собственном бессилии,о трескотне гремучей за окном.Взять тебя за руку,провести по лабиринтам.Там, где просыпаютсяи засыпаюткраски,там, где светпахнет гвоздикой,а звуки мягкие и терпкие,как твои слова,там, где в теплом блескеголодных окон и опустевших дворовмы качаемся на старых веревочных качеляхподвешенных на ещё живуюветкуогромного умирающего тополя.Там, говорим обо всем и смеёмся,пока темнотаокончательно не заполнит пространство,оставив нетронутымитолько мои мысли и твоигубы,и дыханиедыхание,дыхание,дыханиевспыхивает на мгновениесловно спичка,перед тем как уйтинасовсем.Прости, я не могу дать тебе то,что ты просишь.Мои чувства к тебе – всего лишь тоскапо ушедшей молодости.Прости.Я не хочу испортить ещёи твою жизнь.Но однажды……… … … … ….…… … … … … … …..…… … …..… … … ….…… … … …… … … ….И ты увидишьто,что увижу я.МНЕ НЕ БЫТЬ
1Писать стихи – это как сдирать с себя кускамизатвердевшую кожу,каждый раз пытаясь добраться до самого нутра,
– самого настоящего себя.Длительно, больно,не-вы-но-си-мо.Но когда, наконец, текст завершён,ты, выдохнув, ожидаешь, что можно успокоиться,расслабиться, отдохнуть.Но не так просто устроены текстыв нас.В ту же секунду все внутри начинает неистововибрировать,стучать, царапаться, скандалить,и ты понимаешь, что не прошёл даже десятитысячнойчасти того,что предстоит преодолеть, вытерпеть, пережить.Добрый день. Как вы?Добрый день. Все в порядке. Как у вас?Спасибо, все хорошо.Вы что-то хотели мне отправить?Нет, я просто хотел сказать, что я здесь.Что я всё еще здесь.Я есть. Я всё еще есть.Вот и ты уходишь.Не дослушав.И я не в силах остановить тебя.Мне не быть знаменитым.Я так решил.Мне не стать богатым,понял я.Моя учесть предрешена:сидя у задраенного окна,превращать свою вымороченную действительность в текст.Я не в претензии.Ведь пока он длится,пока не все ударения и акценты расставлены,пока не прочитаны все слова и фразы,не иссякла интонация,мой мир существуети будет существовать.Даже после смерти.Когда-нибудьмы снова встретимся.Надеюсь, это будет другой мир.Отзывчивый, добрый, счастливый.Где рядом с вами, с тобой, буду не я —другой.Илидругой я.Но когда это случится,я, боюсь, себя уже не узнаю.Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги