Пропасть для свободных мужчин

Пожар.

Ранним воскресным утром в небольшой московской квартире раздался телефонный звонок. Не очень молодая, но еще красивая женщина недовольно открыла глаза. «Кто бы это мог быть в такую рань, – подумала она, – даже в выходной день нет никакого покоя. Опять эта неугомонная свекровь? Сама не спит и другим не дает». Женщина повернулась на другой бок, сладко зевнула, но сна уже не было. «Или Сережу опять вызывают на работу? – продолжала она размышлять, – у них не предприятие, а действующий вулкан, вечно там что-нибудь случается».

Часы показывали 7 часов утра, когда ее муж Сергей снял телефонную трубку. Она прислушалась к разговору.

– Да, это квартира Поляковых… Да, это Сергей Алексеевич… Слушаю, слушаю… Люба? Какая Люба? Ах, да… Что?? Сгорел? Не может быть! Как это могло случиться? Ничего не понимаю!

«Я так и знала, – подумала его жена, – я же говорила – не предприятие, а вулкан. Опять кто-то сгорел, опять Сереже бежать на работу, надо вставать, кормить его завтраком». Но не успела она подняться, как в спальню вошел взволнованный муж.

– Таня, ну что же ты лежишь, скорее вставай, надо ехать. Миша сгорел! Умер Миша!

Татьяна Михайловна вскочила, и, прекрасно понимая, что ошибки быть не может, все же задала этот ненужный в данном случае вопрос: «Какой Миша?»

– Да наш Миша Лунин! Одевайся же!

Он сам уже натягивал брюки, долго не мог застегнуть молнию – руки не слушались его. Свитер куда-то пропал, и он, чертыхаясь, долго искал его, а Татьяна все сидела на своей кровати.

– Я знала, что так и будет, я ждала этого, – выдохнула она, наконец, и спросила, – это звонила соседка?

– 

Да, Люба. Все случилось рано утром. По-моему,

в шесть часов. Жильцы дома напротив увидели в окне пламя и вызвали пожарную команду. Потом приехала «Скорая помощь», но было уже поздно, врачи констатировали смерть.

Таня не помнит, как натянула брюки и куртку, как выпила приготовленный сыном кофе. Ее трясло, в глазах бегали какие-то мурашки, ноги не хотели слушаться команды идти быстрее и еле-еле передвигались. Когда шли к метро, муж держал ее под руку. Уже спускаясь по эскалатору, она подумала: «Как же так? Вроде бы все закономерно, все к этому шло, иначе и быть не могло. Я же сама недавно, буквально месяц назад говорила матери, что он умрет раньше ее. И это были не пустые слова, на это были все основания. Так почему же я оказалась не готовой, почему я в шоке? Неужели надежда все-таки была?..»

Как сквозь сон или какую-то пелену на ушах она услышала голос мужа: «Матери пока не будем говорить, надо ее подготовить. Все-таки 80 лет…»

Таня очнулась. Да, месяц назад Миша последний раз поздравил маму с днем рождения, и даже подарок преподнес, что с ним бывало не часто. Он считал себя бомжем, никогда не имел денег, хотя жил один в трехкомнатной и вполне благоустроенной квартире.

– 

Они не должны были его бросать, это бесчеловечно, – жестко заметил Сергей, – хотя бы мать должна была жить с ним.

– 

Это легко сказать, – ответила Татьяна, – а жить с ним было тяжело, порой и вовсе невозможно. Да он и сам не хотел жить с матерью.

В ее голове вертелась одна мысль: сгорел, сгорел, сгорел …. За что судьба так жестоко с ним обошлась? Разве он заслужил такую неестественную, мученическую, страшную смерть? Как там говорила Люба? Соседи напротив увидели пламя, вспыхнувшее за окном Мишиной квартиры внезапно и поднявшееся довольно высоко. Пламя, уничтожающее все на своем пути.

Она вспомнила пожар, который ей довелось видеть в пятилетнем возрасте. Таня с бабушкой гостила у тетки в Рязанской области, когда вдруг проснулась ночью от страшных криков: «Пожар! Пожар!» Бабушка торопливо одела ее и вытащила на улицу, где уже толпились люди. Таня не понимала, что происходит, ее зубы стучали от холода, когда она, спотыкаясь на темной тропинке, шла куда-то, держась за бабушку. Но потом увидела пожар, заполонивший все окружающее пространство. Не было ни земли, ни неба, ни домов с палисадниками, ни колодца с ведрами на длинной веревке… Не было ничего. Только огромный страшный пожар. Горел деревянный дом, и яркое пламя, перемешанное с едким черным дымом, Таня видела и справа от себя, и слева, и вверху, и внизу…Люди выбежали на улицу, потому что боялись, что эта страшная разрушающая сила – огонь – перекинется на их дома, и они все превратятся в пепел.

Да, огонь сметает все на своем пути. Особенно хорошо горит бумага, книги. Книг у Миши было много, значит, огонь не остался без пищи. Пусть бы все сгорело, только бы Миша остался жить, только бы Миша…Или жить так, как жил он, не стоит? Может быть, и в самом деле лучше смерть? Смерть, которую он приближал своими собственными усилиями и которой он, судя по всему, хотел? Неужели и правда, хотел? Страшная мысль мелькнула и замерла где-то в глубине сознания. Да, он часто говорил о смерти. Его шутки на эту тему были неуместными и порой зловещими. Если кто-то умирал, Миша не преминул высказаться: «Как ему повезло!» Если же Таня или мать делали ему замечания насчет нездорового образа жизни, Миша выражал недовольство.

– 

Что ты делаешь? Зачем пьешь всякую гадость? Можешь ведь отравиться, умереть…

– 

Поскорей бы! Это было бы лучшим выходом из создавшегося положения. Да и что такое смерть? Перейти в другое состояние, присоединиться к большинству. Разве не так?

– 

Ты ужасный циник, Миша. Нельзя так, ты хотя бы мать пожалел, – умоляла его Таня.

– 

Вот и пожалею, когда умру.

Другого ответа и обещания вести праведный образ жизни добиться от него было невозможно. А в прошлом году, когда хоронили дальнего родственника, умершего от инсульта в 47 лет, Михаил высказался более чем определенно: «Следующая очередь – моя».

Неужели знал, что осталось недолго, неужели предчувствовал? Или шутил, как всегда? Да, его шуточки не всегда были веселыми, не всегда тактичными. Помнится, и жена его обижалась. Ляпнет какую-нибудь бестактность насчет ее внешности или кулинарных способностей – в шутку вроде бы, а она потом плачет. Несправедливыми считала она эти шуточки, потому что и внешность имела привлекательную, и готовить умела хорошо.

Шутил он на этот раз или так не шутят? Скорее всего, он знал, что его ждет. Он был не глуп и понимал: при его болезни и образе жизни долго не живут. Но, несмотря ни на что, в нем до последнего сохранились лучшие качества – Миша много читал, интересовался жизнью страны, помогал матери…Так почему же победило другое, дурное?

Воскресным утром народу в метро было немного, и Татьяна облегченно опустилась на сиденье – ноги не держали ее. Миша жил недалеко от метро «Медведково» – это всего четыре станции от «ВДНХ», где обосновалась семья Татьяны, поэтому доехали они быстро. Муж помог ей встать, и они вышли на улицу. Стоял март, наступающая весна и уходящая зима в это время года находились в равновесии. Дворники сгребали снег в сугробы – и это была зима, которой, казалось, не будет конца. Но солнце уже всходило, в бодрящем воздухе не чувствовалось мороза, а у метро ранние старушки продавали мимозу – все это служило неоспоримым доказательством, что еще чуть-чуть, и победит весна. Супруги вдохнули свежего воздуха, как бы запасаясь им впрок, и зашагали к большому девятиэтажному дому.

Когда подходили к подъезду, сердце, казалось, остановилось. Они боялись поднять глаза и увидеть разбитые стекла, выгоревшие рамы и всю эту черноту, которую оставляет за собой пожар. Неужели вместо квартиры, где когда-то жила и Татьяна, остался только обгорелый каркас, а от Миши только пепел?

– 

Фасад, похоже, не пострадал, – услышала она откуда-то издалека голос мужа.

На своих плохо слушающихся, как будто ватных ногах Татьяна поспешила к лифту. Миша там один, надо с ним побыть…эти последние дни, а они все никак не доберутся. В голове уже не было никаких мыслей, только смятение и страх.

Уже на лестнице пахло гарью и было трудно дышать. Дверь в квартиру была открыта, в прихожей толпились соседи, а за столом сидели и что-то писали незнакомые люди.

– 

Татьяна Михайловна Полякова? – спросил один из них, как потом выяснилось, следователь прокураторы, – мы вас давно ждем.

– 

Что случилось? – еле слышно спросила она.

– 

Он курил, внезапно от окурка произошло возгорание.

– 

Пьяный?

– 

Вполне вероятно, потому что кругом бутылки. Но точно это установит только экспертиза. Вы ему сестра?

– 

Да, родная сестра.

– 

А вы как считаете, что могло привести к такому печальному исходу? Правда, соседи нам уже кое-что рассказали. Его жена и дочь уехали на постоянное жительство за границу. Это так?

– 

Да, в Германию. Он нигде не работал, имел 3 группу инвалидности. В последнее время много пил и не очень дорожил жизнью.

– 

Я записал все, что вы сказали. Распишитесь.

Дрожащими руками Татьяна поставила на протоколе свою подпись, встала и вдруг увидела его. Миша лежал на полу, завернутый в одеяло. Лица не было видно, но неприкрытые части тела были темными, почти черными. Обгорел. Но в пепел не превратился, руки и ноги были целы. Если бы не опьянение, мог бы себя спасти, добежать до ванной. Ну да теперь уже ничего не поделаешь, надо думать о похоронах.

Муж разговаривал со следователем, и до нее доносились обрывки фраз.

– 

Сидел на кухне за столом, курил… Рано утром, предположительно в шесть часов… Дверь? Так она была закрыта изнутри, знаете, есть такая кнопка на английских замках, чтобы никто снаружи не мог открыть ключом… Пожарные через окно проникли в помещение – оно почему-то было открыто…

Таня вспомнила, что мать жаловалась – Миша закрывается от нее, она не может открыть дверь, хотя ключи у нее есть. А вдруг что-нибудь случится, сетовала она, кто же поможет? Миша, выходит, не боялся, что с ним может что-то случиться. Он боялся совсем другого, и Таня знала, чего именно.

К ней подошел следователь и протянул бумагу: «Вот наше заключение, отдадите его работникам морга, они скоро должны подъехать. Если будут проблемы – звоните. А мы, пожалуй, пойдем… Или остаться пока с вами? »

– 

Нет, нет, идите. Спасибо.

Татьяна раньше панически боялась покойников, даже сходить в Мавзолей и посмотреть на Ленина отважилась только в 1990 году, да и то потому, что вождя решили оттуда убрать. Во всяком случае, в прессе пошли дебаты на эту тему. Надо или не надо похоронить вождя революции нормально, она не знала, потому что не была сильна в политике. Но то, что Ленин в Мавзолее – исторический факт, о котором стоит потом рассказать потомкам, – в этом она была уверена. И вот как-то на зимние каникулы, взяв с собой сына, она отправилась на Красную площадь.

Мавзолей в это время был открыт каждый день, очереди длиною во весь Александровский сад не было. Это раньше люди простаивали по четыре часа, чтобы взглянуть на вождя мирового пролетариата. И вот настали счастливые времена – изжита очередь даже в Мавзолее. Хотя смотреть там было почти нечего. Лежит, как живой, только уснувший Ленин, похожий на свои портреты. Лежит в герметичной камере под стеклом и мягко освящается специальными светильниками. Посетителям разрешалось обойти вокруг этого гроба только один раз. Поэтому мероприятие по поводу посещения Мавзолея не произвело на ее сына большого впечатления. Пришлось в этот же день сходить с ним еще и в кино.

А первый стресс, связанный со смертью близкого человека, Таня пережила в 14 лет, когда умерла бабушка Евдокия Васильевна, мамина мама. Ей было всего 63 года, когда врачи обнаружили неизлечимую болезнь крови. Бабушку положили в больницу, а через неделю ее не стало. Таня очень жалела бабушку – она была доброй, ласковой, почти неграмотной, но имела великий дар ладить с людьми. Она жила в их семье, и Таня не помнит, чтобы бабушка (теща) когда-нибудь ссорилась с ее отцом (зятем) Михаилом Николаевичем. Если у Тани или у Миши что-нибудь болело, Евдокия Васильевна умела успокоить внуков своей присказкой: »у сороки заболи, у вороны заболи ,а у Мишеньки подживи. «

Да, стресс был. У девочки – подростка надолго нарушился сон, пропал аппетит. Мама Таисия Михайловна тоже перенесла стресс – она долго принимала успокоительные таблетки и микстуры – иначе не смогла бы трудиться на своей беспокойной партийной работе. Бабушка была феей домашнего очага и – что греха таить – очень помогала вечно занятой маме по хозяйству. Мише было тогда 10 лет, и этот тихий послушный мальчик тоже осиротел. Евдокия Васильевна встречала его из школы, кормила, помогала переодеться, следила за его играми…

После этого трагического события Таня сразу повзрослела и взяла заботы о брате на себя. Это она теперь его кормила, воспитывала и помогала с уроками. Это она его вырастила, научила хорошим манерам, сделала неотразимым. Так почему же все так рано и так трагично закончилось? Ах, бабушка, бабушка, ты уж там позаботься о внуке, как заботилась здесь, на земле.

– 

Таня, проснись, – услышала она голос мужа, – надо как-то отвлекаться, надо что-то делать. Посмотри, во что он превратил квартиру. Похороны же впереди, надо убраться немного.

Да, Сергей прав. Мише уже ничем не поможешь – надо готовиться к похоронам. Она нашла веник, тряпки, налила воды в ведро и вдруг вспомнила, что послала сына подготовить маму и привезти ее сюда. А зачем везти, если Мишу сейчас увезут в морг? Ехать ей сюда не надо. Это сработал стереотип поведения – когда умер отец Тани Михаил Николаевич, его в морг не возили, видимо, там сомнений не было – ему исполнилось 85 лет. Она-то думала, что и тут все ясно – сгорел по собственной неосторожности. Или нет? Все равно ехать матери сюда не надо.

Татьяна набрала знакомый номер и услышала голос матери, пока ничего не подозревающей. Значит, Андрей еще не доехал или не успел ничего сказать.

– 

Алло! Мама, Андрюша к тебе еще не приехал? Он собирался.

– 

Кто? Андрюша? Так рано? Нет, не приехал. Разве что-нибудь случилось?

Ну, вот. Подготовили, называется. Что теперь делать? Говорить, что ничего не случилось, уже нельзя. Придется выкручиваться. От пережитого стресса она не учла, что мать живет далеко, и быстро туда не доберешься.

– 

Да, случилось. Михаил, наверное, опять всю ночь пьянствовал. У него что-то загорелось – соседи позвонили.

– 

Что?! Как это загорелось? Он жив??

– 

Не знаю, мама. Сейчас еду туда, потом тебе позвоню. Пока, мама. Времени нет.

Таня положила трубку и тяжело вздохнула. Что мать теперь должна думать? Хотя пусть думает все, что ей угодно, скрыть этот факт от нее все равно не удастся. К счастью, через несколько минут позвонил сын и доложил, что он, наконец-то, добрался до бабушки. Мама Таня строго наказала ему сидеть там и ждать, пока подъедет она сама.

Во время уборки Мишиной квартиры до нее вдруг дошло, что квартира-то не пострадала. Кажется, это случилось на кухне, следователь сказал, что Миша сидел там за столом. Татьяна прошла туда – стол и табуретка целые, на полу тоже никаких следов, вот только подоконник. Да, подоконник немного обгорел – стол стоял у окна. Но шторки на окне почему-то остались целыми, без единой подпалины, а ведь они капроновые – такой материал воспламеняется от одной искры. Странно. А вдруг Мишу кто-нибудь поджег, помешал он кому-то? Ведь брат нередко был неадекватен, особенно в период обострения болезни – в это время он мог кому-нибудь насолить.

Татьяна огляделась по сторонам. Окурки, бутылки, пузырьки из-под туалетной воды… На плите – подгоревшая картошка в обугленной сковородке – видимо, Миша готовил себе ужин, а потом забыл про него. Газ, однако, выключен. Следов присутствия кого-то еще вроде бы нет. Да и дверь, вспомнила Татьяна, была заперта изнутри. Так что же это – роковое стечение обстоятельств или последствия болезни? Если Миша не спал в шесть часов утра, значит, он был нездоров.

Тем временем, пока Татьяна проводила расследование, Сергей набрал целый мешок мусора – бутылки, коробки, консервные банки, казалось, копились здесь годами. В один мешок все это не влезало – пришлось несколько раз бегать к мусоропроводу. Находясь рядом с умершим, когда-то панически боящаяся покойников женщина уже не чувствовала страха. Миша, живой или мертвый, не мог сделать ей ничего плохого. Он был несчастным человеком, и она чувствовала только жалость.

– 

А где Джастина? – Вдруг вспомнила она. – Ее придется взять с собой.

Муж несколько раз позвал: «Джастина, Джастина!», но никто не отозвался.

Когда приехала «труповозка», в квартире был относительный порядок. Двое мужчин окинули глазами труп, взяли бумагу у Татьяны, потом один из них спросил: «После морга – сразу на кладбище?» Она вздрогнула, но ответила спокойно: «Нет. Он не бомж. У него есть мать и родственники. Будем прощаться.»

Мужчины попросили Сергея помочь и поволокли безжизненное тело к машине. Таня вышла на балкон, увидела, как Мишу, будто мешок с картошкой, грузят в кузов. И только тут пришли слезы – она плакала долго,плакала навзрыд – и мужу пришлось успокаивать ее. Она закрыла глаза, и короткая жизнь брата, тесно переплетенная с ее собственной жизнью, стремительно пронеслась в ее сознании.

Тайны старого дома.

Таня помнила себя лет с двух – именно в этом возрасте она рассыпала по всему половику манную крупу, которую, охая и причитая, потом подметала бабушка. А в день рождения Миши – 15 июля 1954 года – ей было уже четыре года, поэтому она прекрасно запомнила, как в комнату ворвался счастливый папа и сообщил ей и бабушке, что мама родила сына. Потом, когда Мишу принесли домой, сбежались соседи посмотреть на него и поздравить маму с папой.

Их старый дом был небольшим, всего четыре квартиры, и соседи жили очень дружно, одной семьей. Двери никогда не закрывались, а радости и печали были общими. Но стремительно наступающая Москва проглотила небольшой подмосковный городок, где родились и жили когда-то Таня и Миша. Низкорослые дома заменили высотки, потом подоспела ветка метро, и Лунины почти автоматически сделались жителями Москвы. Семье была предоставлена трехкомнатная квартира в новостройках на улице Широкой, и им пришлось поневоле менять привычный уклад жизни. Квартира в Москве была более благоустроенной, но ностальгия по прежней полудеревенской жизни осталась. И нередко соседи, которых переселили вместе в один дом, собирались вечерком и вспоминали прежнюю, не столичную жизнь.

Уже с детства Таня знала, что в каждой семье были свои личные драмы, которые они никогда не скрывали от соседей. В двенадцатилетнем возрасте ее потрясла смерть Вовочки, младшего брата Любы. Люба была третьим ребенком в семье, а когда она была уже подростком, родился четвертый – Вовочка. Это был поздний ребенок, его маме тете Маше было уже за сорок. Все вокруг удивлялись – как она решилась родить? В их семье и так было трое детей, да и возраст не подходящий. А когда Вовочка начал набирать вес, соседи удивлялись еще больше. Мальчик рос необыкновенно красивым – золотые кудри, голубые глаза, нежный румянец. Ну, просто ангелочек – так говорили все – и как в воду смотрели.

Ангелочкам не место на земле. Мальчик тяжело заболел и вскоре умер. Таня помнит, что тогда стояло жаркое лето, в школе были каникулы, и по утрам она долго спала. Бабушка не будила ее – пусть внучка, которая всегда была худенькой, сил набирается. Но в тот день она проснулась рано оттого, что ее кто-то сильно тряс. Таня не сразу сообразила, кто, пока не услышала голос Любы: «Таня, Таня, вставай. Скорее вставай! Вова умер.» Люба плакала, и Таня заплакала тоже. Вот так со слезами всем домом они проводили Вовочку в ангелы. А маленький Миша недоумевал: «Разве так бывает? Умирают же старые, некрасивые, а он был такой маленький, такой красивый.» Откуда ему было знать, что и самому не суждено будет дожить до старости. И сообщит о его смерти та самая Люба, не странно ли? Хотя, что тут странного? Выйдя замуж, Таня переехала в другой район, а Люба никуда не переезжала. Именно здесь, в соседней с Мишей квартире она два раза выходила замуж, здесь и разводилась.

С каждым годом Люба становилась все красивее, пока не превратилась в абсолютную русскую красавицу. Она была голубоглазой шатенкой с роскошными волосами, стройной фигурой и правильными чертами лица. На Любу начали оглядываться мужчины, и уже в школе появились первые кавалеры. В девятнадцать лет она вышла замуж за курсанта военного училища Толика – некрасивого и безалаберного, который постоянно нарушал воинскую дисциплину, уходя в самоволку (через забор) к ней на свидания. Тетя Маша не могла понять выбора своей дочери, все время повторяла: «Разве я тебя для такого растила?» Люба отмахивалась и не хотела слушать. А когда мать привела свой последний и, как ей казалось, убедительный аргумент: «Да ты посмотри, какой он страшный, конопатый», Люба ответила контраргументом: «Ты с красивым всю жизнь мучаешься!»

Эта фраза привела в восторг не только соседей Любы, но и жителей всего двора, потому что стала крылатой. Ай да Люба! Такая молодая, а уже понимает – красота не главное, с лица воды не пить. Главное – он ее любит, а как будущий офицер прокормит и жильем обеспечит. Ведь она сама вряд ли была способна сделать карьеру, чтобы достойно содержать себя. Учеба в школе у нее не клеилась, тройка была любимой оценкой, а в старших классах появились и двойки. Тогда Люба пришла к Таисии Михайловне, маме Тани, и попросила помочь ей устроиться в вечернюю школу, где требования были ниже. Таисия Михайловна работала инструктором в райкоме партии, имела связи и помогала всем, кто ее просил об этом. Власть тогда была партийной – работников райкома, как и обкома, все уважали. И мама Тани помогла своей молодой соседке. Под предлогом, что «она больная» (Люба тогда действительно чем-то болела), приятельница Тани пошла учиться в вечернюю школу, нигде не работая. Хотя в те годы существовало строгое правило: хочешь учиться вечером, неси справку с работы.

Итак, свадьба Любы с Анатолием состоялась. Надо ли говорить, что все соседи высыпали на улицу посмотреть на красавицу-невесту в свадебном платье. Люба была неотразима, и все желали ей счастья. Через год у нее родилась дочка, которой Люба дала романтическое имя Анжелика. А еще через год семья рухнула, потому что молодой муж не справился со своим неуемным характером даже ради красавицы-жены. Пьянки с друзьями, карты, в которые он проиграл даже обручальное кольцо, не способствовали ладу в семье. И в довершение странная фраза, которую он произнес гордо и с достоинством, отвечая на упреки жены: «Я своих друзей на тебя одну не променяю». Вот эта фраза и доконала Любу. Зачем же он, спрашивается, женился, если ведет тот же холостой образ жизни?

Таня, которая в то время училась на втором курсе института и замуж пока не собиралась, с этой историей приобрела некоторый жизненный опыт. За таких мужчин, думала она, замуж выходить нельзя. А внешность обманчива. Вот жизнь показала, что некрасивый муж (также, как и красивый, которого в народе называют «чужой муж») не гарантирует семейного счастья. А что гарантирует? На этот вопрос ответа пока не было.

После Любиной коронной фразы у Тани возник резонный вопрос: разве Дмитрий Алексеевич, папа Любы, красив? Для Тани это было новостью. Во-первых, старый, уже взрослых детей имеет. Может быть, он был красив в молодости? Наверное, так, ведь унаследовали от кого-то красоту Люба и покойный Вовочка? Тетя Маша женщина так себе, не Софи Лорен, да и на Любу не похожа совсем. Старшие дети тоже люди достаточно обычной внешности. Тогда Таня еще не знала, что по наблюдениям ученых именно поздние дети бывают самыми необычными – среди них, например, гораздо больше гениев, чем среди первенцев.

Раздумывая о красоте Дмитрия Алексеевича, Таня вспомнила один случай, о котором ей не только говорить, но и думать было неудобно. Но он, случай, безусловно, мог служить доказательством не только мужской привлекательности соседа, но и того утверждения его дочери, что жена, дескать, с ним всю жизнь мучается. Таня никогда не видела тетю Машу особо измучившейся и не знала, что могли означать эти слова. Она жила в благополучной семье, ей и в голову не приходило, что муж может изменять жене, жена не любить мужа, а дети иногда случаются от первого брака или от другого мужчины. Она читала, конечно, об этом в романах, но никак не могла представить эти драмы в жизни, особенно в ее старом доме.