В справочнике значились шесть Каффов; трех Гэллегер исключил по половому признаку. Отмел и «Кафф-Линкс, произв. кооп.» Остались двое: Макс и Фредерик. Фредерик оказался тощим, лупоглазым и явно еще не достигшим избирательного возраста. Гэллегер одарил юнца убийственным взглядом и отключился, предоставив Фредерику полчаса гадать, кто это возник на его экране, скорчил дьявольскую гримасу и исчез, не сказав ни слова.
Зато оставался Макс Кафф, а еще надежда, что это тот, кто нужен Гэллегеру. Сомнения исчезли, когда дворецкий переключил вызов на офис в центре Манхэттена, а секретарша сообщила, что мистер Кафф проводит день в «Клубе социального прогресса».
– Вот даже как? Скажите, этот Кафф, кто он такой?
– Прошу прощения?
– Чем промышляет? В смысле, какой у него бизнес?
– У мистера Каффа нет бизнеса, – холодно ответила девушка. – Он олдермен.
А вот это уже интересно.
Гэллегер поискал шляпу, обнаружил ее у себя на голове и попрощался с роботом, который не потрудился ответить.
– Если опять позвонит Толстяк, – проинструктировал Нарцисса изобретатель, – узнай его имя. Понял? И следи за машиной, а то вдруг примется мутировать или еще что-нибудь выкинет.
Итак, вроде бы удается связать концы с концами.
Гэллегер вышел из дома. Дул холодный осенний ветер, сверху, с обсаженных деревьями автострад, слетали хрупкие листья. Мимо проплыло несколько авиатакси, но Гэллегер остановил наземный автомобиль: хотел видеть дорогу. Почему-то он сомневался, что от видеофонного разговора с Максом Каффом был бы прок. С тем, кто может «идти напролом», следует обращаться осторожно.
– Куда, приятель?
– «Клуб социального прогресса». Знаешь, где это?
– Не-а, – ответил водитель. – Но найду. – Он воспользовался телесправочником на приборной панели. – В центре. Едем?
– Угу, – ответил Гэллегер и, откинувшись на сиденье, погрузился в мрачные раздумья.
Что же за клиенты ему в этот раз достались, почему их столь трудно находить? Сущие привидения. Толстяк так и остался безымянным – просто лицо на экране, которое Гэллегер даже не запомнил. Кто такой Д. У., поди догадайся. Один лишь Делл Хоппер на виду, но это нисколько не радует. В кармане хрустит повестка в суд.
– Выпивка, – заговорил сам с собой изобретатель, – вот чего мне не хватает. Я слишком давно трезв, и это причина моих неудач. Ох, проклятие…
Такси остановилось перед хороминой из стекла и кирпича, некогда роскошной, а теперь грязной, как будто заброшенной. Гэллегер вышел из машины, расплатился с водителем и поднялся по пандусу. Небольшая табличка утверждала, что это и есть «Клуб социального прогресса». Не обнаружив звонка, Гэллегер просто отворил дверь и вошел.
Тотчас у него раздулись ноздри, как у боевого коня, учуявшего запах кордита. В этом здании наливают! Инстинкт, подобный голубиному, повел изобретателя прямиком к бару у стены в огромном зале, заполненном стульями, столиками и людьми. В углу грустный джентльмен в котелке играл с пинбольным автоматом. Заметив приближение Гэллегера, он сорвался с места, подбежал и спросил:
– Кого-то ищете?
– Ага, – ответил Гэллегер. – Макса Каффа. Мне сказали, что он здесь.
– Сейчас он отсутствует, – сказал грустный джентльмен. – А какое у вас к нему дело?
– Это насчет Толстяка, – рискнул Гэллегер.
– Насчет кого? – Взгляд грустного джентльмена сделался подозрительным.
– Вы его не знаете. Зато знает Макс.
– А Макс согласен встретиться с вами?
– Еще бы.
– Ладно, – неохотно уступил грустный джентльмен. – У него тур по питейным заведениям – с ним такое бывает. Сейчас он в «Трех звездах».
– В «Трех звездах»? А где это?
– На Четырнадцатой, около Бродвея.
Гэллегер ушел, поблагодарив печального грустного и задержав тоскливый взгляд на баре. Дело прежде всего.
«Три звезды» оказались кабаком с неприличными стереоскопическими картинами на стенах. Изображения двигались в довольно жуткой манере. Поглазев на них в задумчивости, Гэллегер переключился на посетителей. Таковых было немного. Особо привлекал внимание человек, сидевший у конца стойки, – благодаря медвежьему телосложению, цветку гардении в петлице и блистающему бриллианту на перстне.
Гэллегер двинулся к нему.
– Мистер Кафф?
– Допустим. – Здоровяк, как Юпитер вокруг своей оси, развернулся на табурете и воззрился на Гэллегера, слегка пошатываясь. – А ты кто?
– Я…
– Да ладно, понял, – подмигнул Кафф. – Ты провернул темное дельце и не можешь представиться настоящим именем. В бегах, поди?
– Что?
– Я таких за версту чую. – Кафф наклонился вперед и принюхался. – Э-э, да ты попивающий?
– Попивающий – слишком мягко сказано, – с горечью подтвердил Гэллегер.
– Ну так составь компанию, – предложил здоровяк. – Сейчас идет «д»! Дайкири. Тим! – взревел он. – Еще один дайкири, для моего приятеля! И поживей! А потом будет «е».
Гэллегер устроился на соседнем табурете и изучающе вгляделся в собеседника. Олдермен был явно навеселе.
– Да, – сказал Кафф. – Алфавитный запой – ничего нет лучше. Начинаешь с «а», с абсента, а потом бренди, веспер, граппа, дайкири…
– А после дайкири?
– Ерш, разумеется, – слегка удивился Кафф. – Убойное пойло.
Они выпили.
– Вот что, – заговорил Гэллегер, – мне бы хотелось потолковать с вами о Толстяке.
– О ком?
– О Толстяке. – Гэллегер описал упомянутого человека, заговорщицки подмигнув. – Вы его знаете. Прижали его на днях – кодекс и все такое.
– А-а, вот ты о ком! – разразился гомерическим хохотом Кафф. – Толстяк, говоришь? Метко! Еще как метко! Толстяк – самое подходящее прозвище для этого субчика.
