В лабиринтах убийств

Все события и герои вымышленные

Пролог

Убийца сидел в чужой квартире и задумчиво рассматривал старую фотографию. Такие были и в его детских альбомах. Тяжело было ее найти, а вот вытащить из-под носа у охраны – пара пустяков. Смешно вспоминать, как просто оказалось поднять крышку, вытащить нужную карточку у всех на виду и просто отойти в сторону. Никто ничего даже не успел заметить.

Убийца вглядывался в размытые лица. Он знал, что их было пятеро, и что у них не все было гладко. Пять друзей, связанных общим делом и общей любовью. Любовные роли среди них распределились таким образом: А смотрел на Б, Б смотрела на В, В тоже смотрел на Б, Г смотрела на А, ну а Д смотрела на Б. Черт знает, что за фигура получилась, какой-то изломанный пятиугольник. С одной правильной стороной, но фокус был в том, что именно эта сторона как раз и была самой неправильной. Тем не менее, любовные страсти не мешали им всем тесно дружить.

Убийца протянул руку и вытащил из-за стекла еще одно выцветшее фото. Вот они – главные лица: А и Б. И их непутевый детеныш. Первой погибла Б, причем так, что убить ее мог любой из оставшейся четверки. Именно Б знала их самый главный секрет, потому что сама его и придумала. После того, как в его руки попало то письмо, Убийца сразу сообразил, к какому секрету он прикоснулся. Теперь задача заключалась в том, чтобы понять, кто из оставшихся тоже знал, опередить его и завладеть первым. Но есть еще номер шесть, тот, кто по-дурацки путается под ногами и становится у него на пути. Но он не знает, что ждет каждого, кто осмелиться ему мешать…

Первая смерть

…В жизни каждого из нас происходят иногда события, которые круто меняют привычный распорядок. Все в этой запутанной истории могло не произойти или сложиться иначе, романтическая история – обуглиться не разгоревшись, никакого нового убийства бы не было, а то давнее, – так и осталось нераскрытым. Но цепь случайностей наслоилась друг на друга как некие смертельные раскопки, где каждый вскрытый слой ведет к новому витку нераскрытых тайн и непонятных смертей, и числа их не счесть …

«Органами Комитета государственной безопасности при Совете Министров за проведение подрывной антисоветской деятельности на территории республики арестован турист из капиталистической страны. На допросе арестованный показал, что по заданию зарубежных вражеских националистических центров, связанных с разведками империалистических держав, во время своего визита в СССР встречался и обменивался информацией с несколькими гражданами нашей страны. Также он передал своим собеседникам инструкции и валюту для проведения антигосударственных акций. Ведется следствие». На экране возник диктор в строгом костюме и звучным голосом произнес: «Отчет о пресс-конференции закончен». Изображение исчезло, черно-белый экран замигал полосами, показалась настроечная таблица.

В комнате повисла мертвая тишина. Никто из присутствующих не решался заговорить первым. Наконец раздался голос одного из гостей – высокого мужчины с густой шапкой черных волос и «запорожскими» усами:

– Ну что ж, будем считать, что светлая полоса нашей жизни, похоже, закончилась. Начинается темная, и боюсь, продлится она вечно. – Он достал из кармана спортивной куртки трубку и стал раскуривать, руки, державшие спичку, заметно дрожали.

Сидящая на кушетке женщина в белой блузке, отделанной народным орнаментом резко встала, направилась к телевизору и крутанула рычажок. Изображение погасло. Женщина подошла к окну. Ее высокая статная фигура отбрасывала длинную тень:

– Ничего еще не известно. Если будем держатся одной линии и молчать, ничего они не найдут. – Она нервно поправила растрепавшуюся копну светлых волос.

– Но всё-таки не мешало бы принять меры и надежно обезопасить все ценное, – подал голос другой из присутствующих, мужчина средних лет с худым изможденным лицом и длинными волосами, зачесанными назад.

– Да как они смеют! Ведь это все наглая ложь! Ведь мы ни на кого не работаем, а только для людей… – взволнованно воскликнула миниатюрная блондинка, нервно отбрасывая длинные светлые волосы со лба.

– Прекрати, – резко оборвала ее последняя из гостей, интересная брюнетка с конским хвостом, ровесница первой девушки. – Все всё знали, все этого ожидали. Единственное, что мы можем предпринять в этой ситуации, – надежно спрятать все, что нас компрометирует и положиться на судьбу.

…В те далекие времена, когда Город утопал в каштанах, а через Днепр только протянули мост метро, задорная студентка журфака стала бывать в одной шумной кампании, в гостеприимной квартире на улице Пушкинской, прямо напротив университета. Девушка обожала сцену, особенно современные постановки, планировала стать театральным критиком. В общем, жила как все молодые люди в то время, любила танцевать твист и шейк, только слушала при этом заграничное радио и вела дневник.

На дворе стояли шестидесятые. Оттепель! Из подвалов и коммуналок народ переселялся в «хрущевки». За ними весело поднимались блочные девятиэтажки, гордо заслоняя монументальные «царские» дома. Народ одевался ещё довольно скромно, но сквозь ватные пальто и кирзовые сапоги все увереннее вылядывали смелые мини-юбки, брюки-дудочки и легкомысленные косынки. Страна успешно осваивала космос и помогала развивающимся народам, сбросившим колониальное иго. Большинство людей отлично помнили войну, ветераны ещё совсем не старые. И все вдруг почувствовали, что они живы, что жизнь прекрасна и удивительна!

Развенчан культ личности! Открыто окно в иной мир! Все можно, все счастливы! Молодежь, не знавшая войны, стремилась к обновлению всего: свободы, творчества, национальных особенностей. Сборники поэзий расхватывались мгновенно, выступления молодых поэтов собирали полные аудитории, их стихи заучивались наизусть. Выставки народного и современного искусства привлекали массу посетителей, как и концерты фольклорной музыки – все национальное принималось с энтузиазмом.

Поэтому, когда друзья сообщили юной студентке, что в городском дворце культуры открылся самодеятельный молодежный театр, девушка стала бегать на все репетиции. Сдружилась со своей ровесницей – выпускницей библиотечного института. Девушки вместе мечтали о женихах, интересной жизни, отчаянно хотели что-то для этого делать, но не знали, что. Как-то раз дверь в полутемный зрительный зал распахнулась и в круге света оказалась группа молодых людей. Длинноволосые, в плащах-болоньях, как на картинке из журнала мод. Оказалось – художники и джазовые музыканты. Заводилой у них была высокая, уверенная в себе девушка-певица. Волосы уложены в «бабетту», длинный свитер грубой вязки, брюки. Яркая, смелая. Такая, какой представляла себя студентка в робких мечтах.

Певица скоро взяла работу клуба в свои крепкие руки. Молодая студентка впитывала происходящее как губка! Еще бы! Ведь ее – самую обычную девочку, впустили в круг «золотой» молодежи! Посиделки в молодежном театре казались ей центром всемирного обновления.  Появилась приятная проблема моды. Чтобы стать похожей на своих новых друзей, требовалось и одеваться броско: носить брюки, повязывать волосы ленточкой в горошек. Пришлось научиться курить. А еще в клубе репетировал самый настоящий джазовый ансамбль, проходили выставки, литературные вечера, проводились этнографические экспедиции. Наша студентка заново открывала для себя страну – ее историю, культуру, обновленное понимание той, первой, войны, о которой она вдруг узнала от Ремарка и Хемингуэя. И все это под гитару и транзистор. А в транзисторе – «вражеские» голоса.

Мама вздыхала, бабушка гневно кричала о тлетворном влиянии Запада и пила успокоительное, папа-журналист только покрякивал и смущенно говорил что-то о распахнутом «железном занавесе».

Театр скоро закрыли, но общее воодушевление не спадало. Певица предложила встречаться у нее дома – на улице Пушкинской. Тогда вообще было принято собирать друзей для задушевных разговоров на кухнях коммунальных квартир или малогабаритных «хрущевок».

Вскоре квартира превратилось в модный клуб, куда, как бабочки на свет, слетались художники и писатели Много читали и спорили, чаще всего под портвейн. Слушали пластинки, танцевали и пели народные, неведомые городской девчонке, песни. В огромной комнате стоял рояль, как в концертном зале. Когда все уставали от споров, за инструмент садилась хозяйка квартиры, и огромную комнату наполняли звуки совсем другой музыки, не той, что звучала на концертах и в оперных залах. Эта была одновременно тревожной и возвышенной, резкой и манящей.

– Кто это написал? – ошеломленно допытывалась девушка.

– Скоро узнаешь. Скоро их все узнают, – туманно и загадочно отвечала подруга. Девушка была на вершине счастья от причастности к великому.

Иногда она краешком глаза замечала, как хозяйка удаляется то с одним, то с другим гостем в кабинет и долго там остается. Особенно часто она уединялась с молодым, но уже известным поэтом. Наша студентка не раз слушала его пламенные речи на открытых вечерах в городских парках, где студенческая молодежь аплодисментами встречала каждый его намек на мерзости культа личности. Его горящие глаза, шикарные усы и хриплый бас будоражили воображение скромной девушки. Но пламенный взор, к сожалению, был устремлен на другую, богиню и царицу, о которой и подумать, как о нормальной женщине, было страшно,

Вскоре укромные беседы стали переноситься в зал и постепенно вытеснили проигрыватель и танцы. За овальным обеденным столом раскладывались школьные тетради, выставлялись чернильницы, и в пять-шасть рук ночи напролет писались и переписывались стихи, статьи, письма неизвестным адресатам.

– Что они пишут? – шепотом допытывалась студентка у своей подруги из молодежного клуба.

– Это называется «самиздат», – тем же шепотом важно объясняла посвященная подруга. – То, что наши друзья пишут, вряд ли пройдет цензуру для газет и журналов. Вот мы здесь и организовали что-то вроде неофициальной редакции – сами пишем, сами редактируем, сами переписываем и затем распространяем. Здесь и там.

– Где «здесь» и «там»? – переспрашивала непонятливая студентка.

– Много будешь знать, – скоро загремишь, куда не следует, – отрезала подруга. – Лучше признавайся, ведь у тебя есть дома машинка? Так что давай, приобщайся к движению. Хватит петь и танцевать.

Печатная машинка – большая редкость по тем временам, у студентки имелась. Вернее, у ее папы – журналиста. Теперь и девушка научилась печатать под копирку для своих друзей с Пушкинской. В основном это были стихи, рассказы, газетные заметки. Иногда ее просили раздать напечатанное своим однокурсникам. Или приклеить на афишную тумбу на входе в метро.

А потом вдруг арестовали друга хозяйки. Дело было в мае. В годовщину перенесения праха великого поэта на родину члены кружка решили возложить цветы у памятника в университетском парке. Как всегда, распечатали и расклеили объявления. Вокруг памятника собралось много людей. Читали стихи поэта-бунтаря, а то и свои собственные, пели народные песни.

Часа два-три все шло как обычно. Вдруг послышались звуки милицейской сирены, и появилось несколько машин с включенными «мигалками». Люди в погонах стали пробираться через толпу. Как раз читал свои стихи поэт из кружка на Пушкинской. Девушка стояла среди толпы и, заметив людей в погонах, сделала предостерегающий знак. Поэт понимающе кивнул и попытался скрыться в толпе. Милиционеры схватили его и еще пару человек, казавшихся подозрительными, затолкали в машину. Громкие звуки и свет фар привлекли гулявшую в парке публику, и толпа увеличилась настолько, что пришлось перекрыть движение троллейбусов по прилегающей к парку улице.

Стражи закона с трудом выбрались из толпы и уехали, увозя арестованных. Наша студентка стояла, вся в слезах, и не знала, что теперь делать. Но тут певица громко закричала, что нужно идти в горком партии и требовать освобождения арестованных. Несколько десятков человек двинулись по тротуару плотной группой. Шли молча, не нарушая общественный порядок. Путь им попытались перекрыть пожарные машины, но демонстранты обошли их стороной и продолжили свой путь. Дошли до нужного здания и выстроились на тротуаре цепочкой, взявшись под руки. Вскоре прибыл секретарь горкома и пообещал собравшимся, что утром во всем разберутся и отпустят невиновных. Собравшиеся стали расходиться.

Вернувшись домой, энергичная певица тут же села писать коллективный протест в прокуратуру. Студентку, как обычно, попросили отпечатать его на машинке. Протест подействовал, и поэта вскоре выпустили, но с работы уволили и перестали издавать. Студентка попросила папу устроить его курьером в редакцию.

Девушке уже было не так весело. Наоборот, с каждым днем становилось все страшнее. Она чувствовала, что романтика свободы закончилась и началась противозаконная и опасная деятельность. Тот же страх подмечала она и в глазах у мужа певицы. Тихий задумчивый художник, на ее взгляд, вообще не особо вписывался в существующую модель семьи-коммуны. Да, он безусловно очень любил жену. Но чувствовалось, что он не был революционером по духу и хотел нормальной семейной жизни. А ведь у них был еще и маленький сын, зажатый с двух сторон такими родителями. Воспитанием сына занимался отец. Во время частых отлучек родителей мальчика отправляли с бабушками-дедушками на дачу.

Со временем девушка стала замечать, что отношения в семье все прохладнее. А после событий с задержанием и арестом все ближе в идейном плане для жены становился поэт, после недавних событий ставший диссидентом. Насколько близкими были эти отношения, она не знала. Как ей казалось, знала ее подруга из дворца культуры. Но сплетничать о хорошо знакомых людях ей, девушке из интеллигентной семьи, было неудобно. Хотя усатый поэт ей самой страшно нравился. За таким бы она и в Сибирь отправилась. Но он ее не замечал, увлеченный борьбой с режимом и дружбой с певицей.

А вот ее подруга не скрывала, что ей очень нравится муж певицы. Она считала, что жена ему не пара, что талантливый художник заслуживает более прилежной подруги, готовой раствориться в делах гения. Частенько забегала она к нему в мастерскую, находившуюся в двух шагах от дома, и с восторгом наблюдала за творчеством мастера.

А потом случилось ужасное. То, с чем невозможно было примириться и даже вспоминать было страшно. То, что навсегда осталось на страничках девичьего дневника. В целях конспирации никаких имен девушка не называла. Зачем? Ведь дневник она вела для себя.

«В пятницу намечалась поездка на дачу. Хотели подготовиться к воскресному вернисажу с выставкой-продажей изделий в народном стиле. Для задуманной инсталляции требовалась калина – символ национального духа. Вырученные деньги планировали пустить на закупку еды и вещей для арестованных товарищей. Собирались сначала все впятером ехать на ночь. Но сразу все пошло вразброд. Заболел маленький сын. Мальчик хныкал и боялся оставаться один дома, пришлось отцу с ним остаться. Я никак не могла – утром следующего дня у меня был экзамен. Друг-поэт тоже отказался, сославшись на необходимость дописать статью, которую с оказией он хотел переправить за границу. Моя подруга вначале колебалась, но тут позвонила соседка по даче и сообщила, что ей удалось договориться насчет перевозки дров: машина будет завтра рано утром. Дрова предназначались как раз подруге, которая снимала комнату в частном секторе и топила печку дровами. Чтобы не пропустить грузовик решили ехать на ночь, а остальные с утра должны были подъехать.

Впятером мы вышли из дома: кто на метро, кто проводить и подышать свежим воздухом. На улице уже стемнело. Возле метро немного поговорили, попрощались и разошлись. Как оказалось, навсегда. Больше в таком составе мы не встретились.

Утром я прибежала на экзамен пораньше, любила первой сдавать, чтобы не мучиться в ожидании. Но его отменили – преподаватель заболел. Я обрадовалась и прямиком отправилась на дачу. Долго стучала в запертую дверь, но никто не открыл. Удивилась страшно. Обошла запертый молчащий дом. Возникла непонятная тревога. Хотела уже уходить, и тут вспомнила, где хранился ключ запасной. Вернулась, зашла на крыльцо, вытянула руку вверх и под самым козырьком нащупала связку. Открыла дверь. Прошлась по пустым комнатам. По всему было видно, что совсем недавно здесь были люди. На столе в большой комнате стояли две чашки с блюдцами и тарелочка с хлебными крошками, так и не убранные после завтрака. На кресле валялись раскрытые ноты. В углу мрачно поблескивал музыкальный комбайн на ножках. Крышка проигрывателя была поднята, головка стояла на пластинке. Горела кнопка. Мне стало жутко. Еще совсем недавно здесь были люди, пели, пили чай, разговаривали, а сейчас, как будто жестокий смерч подхватил их и унес неведомо куда. Слезы навернулись на глаза, и я поспешно вышла из комнаты.

В коридоре я обратила внимание на сдвинутый пестрый коврик, его хозяйка привезла из этнографической экспедиции, прямо на горной вершине купила и страшно им гордилась. А под ковриком – крышка погреба. Я знала, что хозяева хранили в нем винные запасы из местного винограда. Жутко мне стало и, не знаю зачем, но я подняла крышку. Из подвального полумрака на меня смотрели мертвые глаза богини. Я дико закричала и захлопнула крышку.

Не помня себя от страха, кинулась я прочь из мертвого дома. Забежала к соседям и забилась в истерике. Пока сосед за участковым бегал, его жена отпаивала меня валерьянкой и тихо плакала.

Тут и доблестная милиция прибыла. Участковый с соседом отправились на место происшествия, следователь принялся нас допрашивать. От меня толку было мало, кроме анкетных данных, поскольку кроме мертвых глаз я ничего не помнила. А вот соседка рассказала кое-что интересное. Оказалось, что я была не первая, кто искал хозяйку. С самого утра пришла к ней моя подруга «та, в короткой юбке» (женщина явно неодобрительно относилась к современной моде на «мини»). А тут и грузовик подъехал. Пока грузили дрова, девушка попросилась нарвать астр в саду. Вернулась с букетом, села в кабину и уехала. А хозяйка в то время была еще жива, потому что соседка слышала, как она репетировала в своем доме. Через некоторое время прибежал ее муж, страшно взволнованный. Объяснил, что разминулся со своими и быстро ушел.

Вернулся участковый с врачом. Прибывший с опергруппой врач сухо сообщил, что смерть наступила от удара тупым предметом (предположительно молотком) по затылку несколько часов назад. Скорее всего, напали сзади, когда женщина спускалась вниз по лесенке. Ударили, и она скатилась на земляной пол. Или убили наверху, а потом труп затолкали в тесный погреб.

Меня сразу отпустили. Когда я брела на автобусную остановку, показалось, что на пригорке мужчина стоит, на друга-поэта чем-то похожий. Я остановилась, собралась было к нему бежать, но он быстро скрылся из виду.

В Городе я сразу помчалась к подруге и с ревом рассказала, что наша покровительница погибла. Дальше плакали уже вдвоем. Подруга подтвердила, что уехала рано, оставив хозяйку дожидаться остальных гостей. А когда проезжала мимо автобусной остановки, видела, как из автобуса выходил ее муж и еще удивилась, почему так рано он приехал, и где их сын. Девушка добавила, что на даче промочила ноги, поэтому дома сразу напилась таблеток и крепко заснула.

Ночью в нашу квартиру позвонили. За дверью стоял несчастный художник в состоянии, близком к отчаянию. Сбежалась вся моя семья. С трудом удалось вытрясти из обезумевшего от горя мужчины детали весьма странной истории. Оказывается, всю предыдущую ночь он не мог уснуть от необъяснимой тяжести на душе. На рассвете он окончательно поднялся и решил тоже ехать на дачу. Пообещал сыну привезти настоящего ежа и первым утренним рейсом отправился в дачный поселок. К дому бежал бегом, подгоняемый разливавшимся ужасом. Дом был заперт, а ключ он второпях взять забыл, надеялся, что встретит на даче жену. Напрасно колотил он в дверь и окна. Кругом стояла тишина. Мужчина постучал к соседке. Удивленная женщина подтвердила, что ранним утром обе женщины были на своей даче.

Он в тревоге еще несколько раз обошел вокруг темного дома, звал жену – никто не откликнулся. Сходил в березовую рощу, которая начиналась за их домом. Облазил все кусты, осмотрел все ямы – тщетно. Жены нигде не было. Решил, что они всё-таки разминулись, и она давно уехала домой. И теперь удивляется, куда это муж запропастился. Хотел зайти на почту и позвонить домой, но побоялся перепугать маленького сына. Тогда он бросился на остановку и вернулся домой. Жены в квартире по-прежнему не было, один плачущий мальчик.

Перепуганный мужчина вызвал такси и помчался к подруге, которая сопровождала его жену в той роковой поездке. Долго стучал в темные окна покосившегося домика, пока не открыли. И только от нас, спустя почти сутки, узнал он страшную новость. Как он пережил это известие, не могу описывать, дрожат пальцы и выпадает ручка.

На следующий день мужа погибшей и мою подругу арестовали. Их допрашивали несколько дней, пытаясь обвинить в убийстве. Его – из ревности, ее – по неосторожности. Как установила экспертиза, время смерти приходилось на тот отрезок утра, когда все теоретически могли находиться на месте преступления. Но водитель грузовике подтвердил, что девушка ехала с ним до самого Города и никуда не отлучалась. Другие версии больше не разрабатывались. Обвинительный приговор базировался, главным образом, на показаниях свидетелей и письмах Михаила, подтверждающих мотив – ревность. Она часто писал ей из командировок. Видимо, на бумаге ему было легче излагать свои тревоги.

Потом им устроили очную ставку, после которой муж неожиданно признался в убийстве. Показал, что без предупреждения приехал первым автобусом на дачу, где у него с женой произошла ссора, в ходе которой он ударил ее молотком и бросил в подвал. Арестованного увели в наручниках. Другие версии не разрабатывались. Заключение базировалось главным образом на показаниях соседей и письмах, найденных во время обыска и подтверждающих мотив – ревность.

Вызвали на допрос и меня. Внутри все сжалось от ужаса. Заполнив анкетные данные, следователь удовлетворенно выровнял стопку листков на столе и поднял на меня водянистые глаза:

– Успокойтесь, вас ни в чем не подозревают. Скоро вернетесь домой к папе и мае. Ответьте только на один вопрос, без протокола. Где хранится касса тайной организации».

Вторая смерть

…Я мчалась в сторону черной лестницы, откуда доносился гул голосов. Узкая площадка была забита людьми. Все перегнулись через перила и смотрели вниз. Я протиснулась сквозь толпу и тоже глянула в бездну. И сразу увидела «бабушку». Она лежала на площадке первого этажа, возле входной двери. Мертвая…

…День не заладился с самого утра. Во-первых, вчера был мой день рождения: с милыми телефонными поздравлениями от родителей, казенной открыткой от руководства и скромными посиделками на кухне в обществе двух однокурсниц – таких же одиноких и «понаехавших». Грустный праздник плавно перетек в понедельник – день самокопания и самобичевания. Ростки разлившейся паники не смогли заглушить даже трезвые размышления, типа: «Глупости, на самом деле, это даже не вторая молодость, а только вторая половина первой. В троллейбусе девушкой регулярно обзывают. Правда, еще пару лет назад я в девочках у кондукторов ходила. Но до: «Женщина, пробейте талончик!» еще далеко. И на том спасибо. Мне ведь только тридцать четыре! И до тридцати пяти целых триста шестьдесят пять дней. И ночей, естественно. Да за это время можно горы свернуть». На этой благодатной почве расцвел яркий и неутешительный вывод: «Время подпирает».

Во-вторых, темное небо свирепо извергало на землю порывистый ветер вкупе с мокрым снегом. Зима явно забыла заглянуть в календарь и в конце апреля навевала февральскую стужу. Уныло обозревала я с балкона пейзажи мокрых железнодорожных путей напротив и размышляла о том, что задуманный на сегодня дресс-код целиком и полностью провалился.

На работе сегодня намечалась встреча с иностранной делегацией. Европейские менторы продвигали некую арт-платформу в нашем Городе. Моя начальница скептически относилась к новомодным «унитазно-прокладочным», по ее словам, культурным тенденциям, в арт-холлы принципиально не хаживала. Но тут случай был особенный. Светила возможность получить грант. Поэтому согласие на встречу было милостиво дано. Я, как всегда, обязана была сопровождать руководство, слушать и записывать, чтобы далее воплотить туманные намеки высоких договаривающихся сторон в конкретный проект.

Для официальной встречи мой любимый комплект: джинсы, кроссовки, кожаная куртка, – явно не годился. Пришлось его заменить на плащ, колготки и ботинки на каблуке. Теперь, учитывая мокрую погоду, такой наряд мог вызвать серьезные проблемы, поскольку я имела некую особенность походки, при которой во время ходьбы под дождем вся левая нога забрызгивалась грязью до самого колена. Я долго пыталась разобраться в этой аномалии, специально вышагивала по лужам, но так и не докопалась до причины. Ситуацию прояснил знакомый тренер по женскому футболу, в чью команду по молодости я стремилась попасть: