Девочки шли они как раз с той стороны, куда показывала стрелка с буквой «Ж». Они тоже успели окунуться – волосы у всех трёх были влажные. На меня они глянули, как мне показалось, с некоторым подозрением. Любопытно, мелькнула игривая мысль, а у мальчишек тут заведено подглядывать за девочками? Я бы на их месте, да в свои пионерские годы, нипочём удержался бы – тем более, что девочек меньшей мере у одной просто наметились женственные округлости, а достигли достаточно соблазнительных размеров. Да и фигурки у всех трёх очень даже ничего, видимо, сказывается здоровый образ жизни. Или дело просто во всепобеждающем обаянии юности?
Насчёт подозрений я, похоже, ошибся. Верно всё же сказано: каждый судит в меру своей испорченности, а уж чего-чего, а цинизма я за свои неполные шесть десятков накопил предостаточно. Вот и одна из девочек, та, что шла в середине, задорно мне улыбнулась – без всякой задней мысли.
– А, новичок? Ну как, привыкаешь?
Да ведь мы уже встречались, с опозданием сообразил я. Вчера, когда я дожидался перед главным корпусом на скамейке, она как раз проходила мимо с волейбольным мячом под мышкой…
– Так, помаленьку. – ответил я. Девочка (пожалуй, девушка, на вид ей не меньше пятнадцати) была симпатичной – немного похожа на актрису Наталью Варлей, только моложе и с копной выгоревших до соломенного цвета волос.
– Помаленьку – это никуда не годится. – она тряхнула головой, отчего мокрые волосы рассыпались по загорелым плечам.
– У нас тут так не принято, придётся пошевелиться!
– Да я уж понял. – буркнул я и добавил: – Меня кстати Лёха зовут… в смысле, Алёша.
Она протянула мне руку. Ладошка оказалась прохладная и неожиданно крепкая.
– Я – Таня. А это Оля и Маруся, мы из восьмого отряда.
Я уже знал, что седьмой и восьмой отряды в коммуне сплошь состоят из девочек.
– А я в пятом. Наши все сейчас на работе, а мне только завтра.
– А сегодня, значит, ходишь один, бездельничаешь? – Таня сощурилась. На этот раз в её голосе прозвучало что-то вроде вызова, и я только тут увидел на блузке эмалево-красный флажок, на котором вместо привычного профиля Ленина красовался круг с пятиконечной звездой и буквами КИМ.
…ещё и комсомолка! Впрочем, чему тут удивляться?..
Я что-то пробормотал про то, что решил, пока есть время, познакомиться с коммуной, но меня перебила Оля, маленькая смешливая, с толстой русой косой, обладательница тех самых женственных форм. У Оли КИМовского значка не было, как и у третьей девушки.
– Ваш отряд сегодня пойдёт в кино? – спросила она. – Новый фильм привезли. Карась говорит, про китайских революционеров.
– Карась? – удивился я.
– Митя Карась, помощник киномеханика. – заторопилась Оля.
– Он из второго отряда, работает помощником киномеханика. Он бы и киномехаником мог, только ему не позволяют, потому что шестнадцать ещё не исполнилось, и документа не дают. А так – и фильмы крутит, и в город ездит за новыми. Говорит – вот исполнится семнадцать, поеду в Москву учиться на этого… ну, которые кино снимают?
– На кинорежиссёра. – машинально ответил я. – А можно ещё и кинооператором, это который с камерой…
Похоже, у симпатичной Оли свой интерес к будущей звезде советского кинематографа с такой запоминающейся фамилией.
Её подружки при этом содержательном диалоге то и дело прыскали в кулачки.
– Наша Олька дружит с Карасём! – подтвердила мою догадку Маруся. Она была совсем маленького роста, с русыми, выгоревшими добела волосами и миловидным личиком в форме сердечка. – Ждёт, когда он станет в Москве знаменитостью, чтобы поехать к нему! И очень-то она будет ему нужна, в столице, небось, своих красавиц хватает!
– И ничего подобного! – вспыхнула Оля, и стрельнула в подругу гневным взглядом. – Всё ты, Маруська выдумываешь, язык без костей!
Маруся толкнула рукой Таню. Та досадливо поморщилась.
– Ну, растрещались, сороки… – Похоже, подумал я, она задаёт в этой прелестной троице тон. – А в кино приходи. Найдёшь нас там, ещё поговорим. А сейчас прости, пора!
И, весело щебеча, унеслись по тропке, оставив меня стоять в одиночестве возле столба с указующими стрелками.
До сигнала к ужину оставалось больше двух часов, и это время я провёл в библиотеке. Я ловко уклонился от предложения вступить в библиотечный кружок, которым меня огорошила дежурная – строгая девица лет шестнадцати, в очках и вечно собранными в «куриную гузку» губками. Карточку читателя я тоже заводить не стал – сейчас меня интересовали только и исключительно подшивки газет, разложенные в свободном доступе на столах. В них-то я и погрузился с головой, и это был самый верный ход за прошедшие сутки. Память восстанавливалась с необычайной скоростью – стоило увидеть заголовок, посвящённый какому-нибудь значимому или не очень, событию, географическому пункту, как на меня обрушивалась лавина ассоциаций, и оставалось только сортировать их, укладывать по полочкам, находить для каждой подходящее место.
И ведь речь шла не только об «общей», не относящейся к моему личному жизненному опыту памяти – например, названия некоторых городов, местностей, даже стран вызывали у меня в памяти картины прежней жизни, с этими местами так или иначе связанные. Дальше-больше, как учит нас марксистско-ленинская диалектика: случился ожидаемый переход количества в качество, и у меня словно пелена с глаз спала. Прожитая жизнь, начиная со школьных воспоминаний, потом юность, институт, работа, бури, бушевавшие в стране и мире, попытки найти себе место в стремительно меняющейся действительности – всё это уверенно соткалось в единую картину, какая есть у всякого прожившего достаточно долгую жизнь человека. С воспоминаниями о личной жизни тоже было всё в порядке – оказывается, в своё время я неплохо погулял: дважды был женат, имел сына, однако на пороге шестидесятилетия остался в одиночестве. Что ж, и так бывает, причём нередко…
Я откинулся на спинку стула и медленно обвёл взглядом библиотеку. Теперь-то я точно знал, где и, главное, когда нахожусь. В той, прошлой жизни я плотно интересовался историей, и именно первая половина двадцатого века всегда была у меня в списке приоритетов – и теперь с лёгкостью вспоминал всё, что относится к году от Рождества Христова тысяча девятьсот двадцать девятому, от Октябрьского переворота (он же Великая Октябрьская Социалистическая Революция) – двенадцатому.
Итак, что мы имеем?
В стране идёт коллективизация. Формально она началась меньше года назад, в августе двадцать восьмого, после известного постановления ЦИК и СНК СССР от 1 августа 1928 г. «Об организации крупных зерновых хозяйств». Заявленная цель – преодоление последствий неурожаев и голода предыдущих лет, а так же поддержка темпов намечающейся в стране индустриализации. Последняя широко стартовала после принятия в апреле прошлого года первого пятилетнего плана, и сейчас по всей стране кипят грандиозные стройки – вовсю работает Днепрострой, вот-вот будут заложены Магнитка, Харьковский Тракторный, Уралмаш и много чего ещё. Формальный глава государства на данный момент председатель Совета Народных Комиссаров Алексей Иванович Рыков. И тут ситуация далеко не радужная – последние несколько лет высшее руководства страны сотрясают страсти и интриги поистине византийские, что неизбежно вплёскивается и наружу. Борьба с левым уклоном, потом с правым – причём в число правых уклонистов попали те, кто совсем недавно увлечённо громил леваков. Отгремело «Шахтинское дело»; правый уклон Бухарина, Томского и самого предсовнаркома разоблачён, разгромлен и предан анафеме на состоявшемся всего месяц назад пленуме ЦК и ЦКК.
Лейба Бронштейн, он же Лев Давидович Троцкий, проигравший Сталину во внутрипартийной борьбе, выслан сначала и Алма-Ату, а протом и прочь из страны – если память мне не изменяет (а она может, особенно сейчас), сейчас кукует где-то в Турции. Сам Иосиф Виссарионович занимает должности Генерального секретаря ЦК ВКП(б) И, хотя о наступлении «Года Великого Перелома» будет объявлено только через пять месяцев, к годовщине Октября – всем уже ясно, кто в доме хозяин, а кто досиживает последние деньки с не слишком радужными перспективами. Да вот, взять хоть хотя бы Рыкова, или товарища Ягоду, именем которого названа наша коммуна. У Генриха Григорьевича времени, правда, побольше – но финал всё тот же, в одной из расстрельных ям спещтолигона НКВД «Коммунарка»…
Мир за пределами нашей страны тоже потихоньку закипает. В Китае партия Гоминьдан объявила «период опеки», а заодно, чтобы уж два раза не вставать, разом отменила все гражданские свободы. В апреле в Италии на выборах победила партия фашистов во главе с Муссолини. А Берлине коммунисты дерутся на улицах с полицией, и за этим наблюдает из окна рейхстага председатель небольшой, не слишком влиятельной партии, известной по аббревиатуре НСДАП.
Что ещё? В 29-м году СССР будет запущен в серию первый из туполевских цельнометаллических бомбовозов АНТ-4, он же ТБ-1. В августе две такие машины совершат рекордный перелёт по маршруту Москва – Хабаровск – Петропавловск-Камчатский – Сиэтл – Сан-Франциско – Нью-Йорк. Ах да, как же я мог забыть: в феврале в Чикаго на день Святого Валентина гангстеры Аль Капоне, переодетые в полицейских, расстреляли семь человек из конкурирующей банды Морана. Интересно, доживу ли я здесь до того, чтобы увидеть на экране соответствующий эпизод из «В джазе только девушки»? Ох, сомнительно – картина выйдет в прокат в пятьдесят девятом, а в Союзе появится лишь в шестьдесят шестом…
В общем, времена грядут интересные, бурные – и тем обиднее, что в моей стремительно восстанавливающейся памяти по-прежнему сохраняется очень, очень большая лакуна.
…Как всё же я сюда попал?..
Тревожная фортепианная музыка. Рельсы убегают под вагоны, мелькающие шпалы сменяются лихорадочно стучащим телеграфным ключом и надписью, белые буквы на чёрном фоне: «Задержать! Задержать! Задержать!» Снова рельсы, клубы пара и дыма, сквозь которые пролетает поезд – и новая надпись: «Но разве можно задержать революцию?»
Новый план: внутренности роскошного купейного вагона, путешественницы европейского облика в диковатого вида чепцах и ночных рубашках с кружевами заламывают руки – их крики иллюстрируются мелькающими на экране надписями: «Как они смеют?» и «Что с нами будет?» Потом узкий вагонный коридор, замершие в нерешительности китайские солдаты в фуражках, с винтовками в руках – изгиб штыков вызывает в памяти полузнакомое название «Арисака». Напротив солдат замерла толпа суровых, одетых в рабочие блузы и ватные фуфайки людей, вооружённых винтовками и револьверами. Передний что-то каркает, взмахивая рукой, и солдаты, испуганно переглядываясь, складывают оружие на пол.
Опять клубы дыма с проносящимися чёрными вагонами, плоские тарелки буферов, какие-то цепи, тормозные шланги. И снова внутренности вагона – но на этот раз, похоже, вагона-ресторана. Роскошный интерьер разгромлен, столы, стулья, барная стойка навалена баррикадой, и из-за неё мерзкого вида типы с косыми чёлками и маленькими усиками на одутловатых европейских лицах, хищно щурясь, палят из браунингов. И снова – вагоны, вагоны, чёрный силуэт железнодорожника с флажками. Широкоскулая физиономия искажена воплем: «Остановить! Уничтожить!» И снова белое по чёрному: «…но разве можно уничтожить революцию?»
Железнодорожная стрелка с фонарём на рычаге, возле неё размахивают руками китайцы, один в форменной фуражке и френче, другой в спецовке с чёрным от угольной пыли лицом.
«Там бандиты, убийцы!»
«Нет!..»
Китаец в фуражке перекидывает стрелку, собеседник вцепляется ему в горло. А мимо несутся вагоны, и из распахнутых дверей сыплются под откос, теряя свои браунинги, европейцы с характерными чёлками и усиками. Колёса, колёса, стучащие на рельсовых стыках, потом без перехода – мужественное лицо китайского рабочего, размахивающего над головой флажком: «Путь свободен… Вперёд, товарищи!..» И снова пролетающие вагоны, и солнце, белый на дымном фоне диск.
Чёрный экран, надпись «Конец», музыка обрывается победным аккордом – завклубом со смешной фамилией Тяпко (тот самый, что руководил репетицией театрального кружка) отлично справился с обязанностями тапёра. Демонстрация новой кинокартины «Голубой экспресс» закончена.
– Я-то думала, фильм будет звуковой… – Голос Маруси полон разочарования. – А он вовсе даже немой, старьё!
– Как ты можешь так говорить? – возмутилась Оля. – Фильм только в этом году снят. Карась говорил – режиссёр какой-то знаменитый, из Москвы…
– Илья Тауберг. – подсказываю. «Голубого экспресса» я в той, прошлой жизни не видел, но имя режиссёра, снявшего трилогию о Максиме» и «Новый Вавилон», конечно, помнил.
– Да ну… – Маруся наморщила носик. – Я вот слышала, что в Харькове фильмы показывают, заграничные, так там актёры прямо на экране говорят!
– Зато как интересно! – оборвала подруг Татьяна. – Поезд задерживают из-за англичанина, который едет договариваться с угнетателями китайского народа против восставших рабочих. Но не тут-то было: запертые в тюремном вагоне арестованные революционеры поднимают бунт, освобождаются, завладевают оружием тюремщиков – и вместе с пассажирами третьего класса, такими же, как они, рабочими и крестьянами, захватывают экспресс! Англичанин и его приспешники сопротивляются, но ничего не могут сделать – и поезд летит вперёд, к победе революции! Вот бы и мне туда, помогать китайским товарищам бороться с угнетателями! Уж я бы…
