Призраки из прошлого

«Путешествуй только с теми, кого любишь» (Эрнест Хемингуэй. «Праздник, который всегда с тобой»)

Жизнь – это и есть самое увлекательное путешествие. Мы рождаемся в точке «А». Заключаем договор с Творцом о тех событиях и пунктах назначения, которые мы проживем согласно утвержденному сценарию, и уходим со сцены ровно в тот час, о котором договорились. Герои, сопровождающие нас в пути, сменяют друг друга. Кто-то входит в ленту событий, скажем, в поезд, прибывающий в то или другое место согласно расписанию. Кто-то встречает на перроне, в аэропорту… Мы до дна испиваем чашу совместных событий, расстаемся с ненавистью или любовью и верим, что госпожа Удача подарит новую встречу. И вот она точно будет иметь Happy end. Но!!! Неожиданно лица из прошлого вновь возникают на нашем пути и начинается путаница. Как размотать этот клубок, известно только Творцу. Но и наше сердце знает, что делать, чтоб нейтрализовать силу призраков.

Тук-тук-тук… Стучат колёса поезда, отправившегося в мои светлые дали тридцатилетней давности. Воспоминания ласкают сердце: вот они мои родные возлюбленные москвичи, иссык-кульские ночи, полные тайн, которыми я щедро делилась с сестренкой Олей… Вот Ницца, Париж, Санкт-Петербург, любимая Атушечка. С каждым призраком я когда-то реально улетала к звёздам. И вот он снова здесь и сейчас для того, чтобы окунуть меня на глубину моего сердце для того, чтобы понять, зачем, для чего мне нужна была эта встреча.

Я пишу книгу, развалившись в шезлонге в своём ароматном яблоневом саду. Ветерок с Алатау навевает сладкие грёзы, в сердце и в животе порхают бабочки. Я беременна призраками. И к родам готова: призраки рождаются ночью, потому как это тени, светотени, но какие же они яркие…

Тук-тук-тук… Возвращает сердце в шезлонг, напоминая, что до полёта у меня еще есть время и есть уже назначенные встречи…

…Я спокойно сажусь в поезд, ожидая встреч с попутчиками. Я буду представлять их по мере того, как они входят в мою жизнь. И встреча с каждым из них – отдельная история, дарующая ключ, открывающий дверцу сердца, запускающий внутренний диалог сознания с биологической системой организма, в процессе которого создаются смысловые коды, способствующие проживанию ситуаций в формате семь «Д» с ощущениями и возможностями попасть однажды туда, куда вас ведёт сердце.

Моя любимая Оля

Оля – моя сестрёнка. Она – мое продолжение, моя вторая половинка. Причём самая весёлая, прикольная, жизнерадостная.

В детстве мы были неразлучны, как лучшие подружки: без умолку смеялись, делились сокровенным. Оля была приёмником радости, она же – и подушкой, жилеткой, в которую я проливала слёзы обид и разочарований.

В какой момент мы отдалились друг от друга, не помню. Возможно, это случилось тогда, когда моё место возле неё занял её избранник. Для меня замужество Оли было настоящей трагедией. Я словно осиротела. Мне не хватало её искромётного юмора, шалости, игривости. Словно тучи закрыли солнце, словно кончилось лето, и дождь лил как из ведра сутками напролёт. Это рыдала моя душа. Только с Олей я закатывалась от смеха: хохотала так, словно меня щекотали до икоты за пятки. Я не могла смириться с тем, что у меня буквально выкрали Олю.

Счастью не было конца, когда мы наконец выбрались, как это бывало, в горы. Вдвоём! Идём по тропе, ромашки нюхаем, белкам умиляемся. И почему-то не хочется говорить об Олином муже и о моих новых романах. Так это всё кажется мелко и не важно. Есть только я и моя сестрёнка. Подъём, еще подъём. И вот перед нами роскошное плато, залитое солнцем. Внизу бурлит горная река, взор упирается в снежные вершины гор. Энергия жизни возвращается, и я чувствую, что именно сейчас Оля скажет что-то очень важное. И я становлюсь просто ушами.

– Милая, у меня к тебе просьба, – говорит Оля, приподняв очки. Глаза у неё небесно-голубого цвета, добрые, весёлые. Я впиваюсь в Олю жадным взором, ожидая узнать очередную истину: Оля для меня – проводник, гуру и просто любимая сестра. Я представляю, что мы всегда с Олей будем шагать в одной цепочке: Оля – впереди, я за ней. И больше никого. Оля налила чай из термоса, достала пирожки, бутерброды…

– Тяжело было подниматься, но зато какой вид. Мы достаём до облаков. Чувствуешь, мы растворяемся в прозрачном воздухе.

Я ощущаю, что через меня действительно идёт поток любви. Я так благодарна миру, что у меня есть сестрёнка. Я благодарю Вселенную за родство с Олей. Мы сидим рядышком. Мы едины. И мне не хочется услышать что-то из серии, что может причинить мне какое-либо беспокойство. Но есть какое-то томление на душе, переживание. И выдохнув весь воздух из лёгких, решаюсь спросить.

– Ты хочешь о чём-то попросить?

– Да, у меня есть просьба. Мне надо целиком погрузиться в семью, ты бы не могла научиться жить без меня: не звонить, не планировать встреч. Жить так, как будто бы меня нет.

– Но ты же есть, – я обняла Олю, прижалась.

– Это ты так думаешь.

Мы часто говорили с Олей о том, что всё реальное настолько изменчиво и часто нереально, что трудно понять, кто есть, кто и что есть что. Но я не могла представить, что Оля, как и все мы, – частичка Вселенной, и, возможно, плод моего воображения, мой внутренний голос, отражение моей интуиции, которую я олицетворила.

Оля расхохоталась по-детски.

– Мы привыкли, что мы друг у друга ЕСТЬ. Но теперь есть ОН. Я словно слилась с ним. Причём меня захватила пучина, буря. Я как золотая рыбка в бурном потоке: или на крючок попадусь, или мимоходом проглотит акула. Прости… Похоже, кончилось детство. Нам нужно учиться жить так, как будто бы кроме нас никого в мире нет.

– Как будто бы тебя у меня нет?

Что это? Голос с небес? Но это точно не Оля сказала. Мы есть. Я взяла Олину руку. Олино обручальное колечко искрилось под лучами солнца и словно подмигивало: «Любовь – кольцо». А мне подумалось: золотая рыбка попала в сети.

– Милая, ты всего месяц замужем, а мы с тобою от рождения вместе. Ты уверена, что ты сможешь жить без наших посиделок, хохм, чатов.

– Так надо… Я учусь жить самостоятельно, и ты учись. Говорят, когда научишься жить сам, любить себя, то и весь мир вокруг тебя сомкнётся, и любовь настоящая проявится. Это я о тебе забочусь. И о себе тоже: хочу всю себя себе и мужу – моей половинке – посвятить.

      Оля опустила руку в рюкзачок, достала красивый магнитик и протянула мне: «Мы всегда рядом». Как легко Оля сказала о том, о чём я думала всегда: как можно быть вместе, если по природе каждый из нас одиночка – приходишь в мир один и уходишь один. А в течение жизни учишься жить самостоятельно. Вот Оле это удаётся легко.

Лёгкость Оле досталась от папы. Кстати, отцы у нас с Олей разные. И мы во многом отличались друг от друга. Но вот сердце, похоже, всё же у нас одно на двоих: уж очень тонко она чувствовала меня. Оля не по годам была мудрой с детства, уравновешенной, милой, нежной девочкой. У меня характер – не сахар: вспылить могла по всякому пустяку. Оля была такая очаровашка. Я пыталась копировать её во всём, вплоть до дыхания. Вот только с мужем Оле не повезло. Злая фортуна вмешалась в самый тонкий момент: когда Оля стояла перед выбором – то ли счастье, то ли для опыта. Оказалось – второе. Но спокойное море не рождает талантливых моряков: каждому даётся по силам. Главное – принять вызов жизни и высветлить все моменты, где есть тьма и печаль. Свет и любовь – туда, где они нужны больше всего. Потому и никак не назовёшь выбор опрометчивым. Мы выбираем, нас выбирают. А между нами госпожа Фортуна. Так должно быть! Это жизнь, мои дорогие.

Но детские воспоминания никто не вправе у меня отнять. В детстве я называла Олю «Мудрый Каа», а она меня – «Большой ребёнок». Росли мы порознь, но расстояние только укрепляло нашу привязанность друг к другу. Вот и сейчас прямо перед глазами наши обнимашки-посиделки-хохот в моменты наших встреч.

Когда я в восемнадцать лет уехала из дома, Оля приезжала ко мне на каникулы. И вот тут счастье лилось рекой: не было ему ни начала, ни конца. Мы вспоминали свои детские шалости, передразнивали родных, изображая каждого, преувеличив какую-либо особенность.

Самым любимым был прикол про сноху, которой природа не подарила пышных волос и красоты отмерила, как кот наплакал. Она очень походила на мартышку. И мы соревновались в изображении её обезьяньих повадок – ужимок и прыжков… И глазки таращили, и попки демонстрировали. И заливались смехом от удачных постановок. Да пусть простит нас сноха. Но вот такие мы были шаловливые сестрицы. А называли сноху между собой «лысой Анфиской». Еще раз тысячу извинений.

Это сейчас мне стыдно за то, что мы чудачили, передразнивали, посмеивались над близкими. А тогда я просто входила в раж, возглавляя целую команду братьев и сестёр, бывавших у нас в гостях по разным поводам. Мне как зачинщице попадало по полной программе. Бывало больно и обидно, но при каждом новом поводе похулиганить во мне вновь просыпался чертёнок.

      А как мне нравились наши поездки на Иссык-Куль. Мама терпеть не могла это холодное, по её словам, озеро, и предпочитала оставаться дома. А мы – народ не пуганный, толпой прибывали в этот чудесный край и наслаждались солнцем, водой, дружбой. Весёлых романтических историй, в которых главной героиней как всегда была я, и здесь случалось немало. Особо интересны истории с москвичами, для которых я была неизвестно почему каким-то центром притяжения. Иссык-Куль не стал исключением.

За одним из таких романов Оля наблюдала со стороны. Но вердикт вынесла быстро:

– Не пара.

      И не ошиблась. Отношения как родились спонтанно, так же рухнули, как бумажный домик.

Через год в Турции мне выпал второй шанс выйти замуж за москвича. Но и эта встреча оказалась не судьбоносной. Оля резюмировала:

– Не твой.

– А где он мой?

Вскоре я познакомила Олю с новым ухажёром – Дарханом.

– Любит он тебя, – коротко одобрила Оля. Как я благодарна сестрёнке за чуйку и искренность.

А ещё у Оли особая способность притягивать к себе всё самое невероятное. За ней волочатся и харизматичные особи мужского пола, и шикарные коты-потеряшки, и всё, и вся самое-самое… У моих же ног вьются только такие, как мой любимец Беляшик: кому нужен особый уход и заботливые руки. Я, конечно, забочусь с любовью, а они наглеют, орут диким голосом, требуя мяса, молока, сметаны, игнорируя то, что им положено по штату – кошачий корм. Как говорит Оля: «Из грязи – в князи, а вьют из тебя верёвки». Подпольная кличка у моего котэ «Брежнев». Не только за его характер так нарекла, но и потому, что у него в молодости брови были чёрные, широкие: как картинная рама обрамляли белую мордочку.

Но по сравнению с Олиным котэ Серджем в рыжей отпадной шубке мой – просто белая поганка. Прости ты меня, Беляшик. Люблю тебя всем сердцем. Но мы с тобой – не Оля с Серджем. Похоже, каждому – своё. И я довольна всё равно. Я вообще всем довольна, но расставаться с Олей даже на время мне совсем не хочется. Для меня Оля – истина в последней инстанции. Вот и про наши отношения с котэ Оля говорит так, что никогда не забудешь:

– Человек культурен настолько, насколько он способен понять кошку.

Да, это сказал Бернард Шоу, но услышала-то я это от Оли.

Раньше я думала, что истина – это набор непререкаемых постулатов, одинаковых для всех. Я часто обижалась на тех, кто жил не по правилам. Особенно меня раздражали родные, которые, как мне казалось, простых истин не понимают. Злилась, возмущалась, если они не принимали то, что я советовала им для их же блага – прочитать книгу, посмотреть фильм, сходить на семинар и т.п. Одна Оля меня выслушивала, понимала и успокаивала:

– Истина у каждого своя. Во что ты веришь, то и истинно. И принять от других можем только то, что слышим, что похоже на нашу истину. А если не откликается сердце, значит – пока у нас пути разные. А дорог в лабиринте жизни тьма тьмущая. Включаем фонарик и подсвечиваем свой Путь, растанцовывая свои новёхонькие танговые туфельки и напевая таркановский «Kiss-kiss».

И вот мы с Олей идём вдоль реки. Горная река шумит, а мы идём с Олей молча. Держим паузу. Как-то надо переварить предстоящее расставание. Но что со мной поделаешь: не верю я в расставания. Это очередная Олина шутка. По крайней мере я так думаю, и эта мысль помогает мне вернуть свою детскость, беззаботность. Действительно, как можно потерять этот бесценный дар природы – детскую беспечность? Ну к чему эти гнетущие мысли, отвлекающие от настоящего удовольствия – наслаждения жизнью? Вот белка скачет с ветки на ветку, а вот ворона по-царски вышагивает, а вот скворец весну обещает… Ой… Весна? Тук-тук… Сердце встрепенулось.

– Оля, какой бы мне сарафанчик сшить к весне? Может быть, как у тебя? В горошек? Да нет же. Зачем мне сарафанчик. Я же лечу в Италию к Серджио. Он знает мой вкус: узкая юбочка к талии рюмочкой. И душа уже на Тирренском море. Пою во весь голос:

Прочь все заботы,

Прочь все печали,

О, мой Неаполь –

Чудные дали.

Радость безмерная –

Нет ей причины.

Санта Лючия!

Санта Лючия!

Оля подхватывает, и мы как итальянские подруги, взявшись за руки, стоим на берегу реки и поём в один голос. Точно знаю, жизнь как река. Течёт по своему руслу. И мне это очень нравится.

Узелок на память

Арбат – моё любимое место. Не потому что мне очень нравятся кафешки и булочки. Мне нравится атмосфера Шёлкового пути, на котором можно развязать мирской узелок, а можно завязать узелок на память о новой встрече.

Кто и когда помог мне приоткрыть дверцу в сердце и оставить его открытым, не помню. Но вот то, что в нём хватает места для старых и новых друзей, мне нравится. Как нравится и то, что нет у этого органа границ. Оно легко расширяется, наполняется, развивается, улыбается, мается, стучит, радуется.

– Тук, тук, – волнуется моё сердце, глядя на моего нового-старого знакомого. По-моему, я влюбилась. Сидим с милым – глаза в глаза, сердце к сердцу. На столиках красные абажуры, вокруг – шуры-муры, а моё сердечко мурлычет.

Потягивая Чёрный принц, smart man больше молчит и наслаждается моим щебетаньем. И меня несёт. Словно сорвало плотину, и всё, что накопилось на душе, как из ведра вылилось на рыцаря моего сердца.

От одних историй пахнет ванилью, корицей, кружевами (когда я вспоминаю бабушку Веру). От других – кровью. Тончайший лазер словно вскрывает моё сердце и прямо из глубины вырывается детский крик: «Держи меня, держи». Но никто не держит: нет магнита, нет притяжения.

И вдруг инсайт: поняла, почему бабушка Вера так моей маме помогала избавляться от меня. Ведь она – мама моему отчиму, взявшему женщину с довеском (со мной, то есть, и куда деваться, так получилось) к себе почаще меня забирала. Дескать, пусть молодёжь счастье строит. Понимаю и то, почему меня, ребёнка, девочку с капроновыми бантами, в платье с юбочкой плиссе, хохотушку неугомонную, любимицу воспитателей и нянь детского сада мама не знала, куда приткнуть. Я как песчинка в босоножке – вроде маленькая, но так мешала ходу истории. И пока мама пыталась построить новую семью без осколков старого, меня передавали из рук в руки.

– Выпьем за любовь, – приподнимает фужер милый.

– А як же, – подхватываю я.

И мы пьём на брудершафт.

– Не знаю, любила ли мама моего отчима. Но бабушка Вера любила своего сына. А я – археологический продукт развалившихся отношений – оставалась как бы за кулисами этой пьесы и пыталась понять свою роль.

– Твоя роль прекрасна. You are wonderful. За тебя, дорогая.

От игристого напитка мне становится так тепло и уютно. Наш столик – у окна. И я вижу, как воркуют голуби, воробей купается в фонтане. Птичка-синичка, недолго покружив над зелёной изгородью кафе, спланировала на центральную фигуру фонтана, олицетворяющего картинку счастливого детства.

– А что, неплохо бы в прошлое провалиться и всё по-новому развести! Как бы я хотела сейчас оказаться на кухне у бабы Веры. Я бы так забежала и бросилась бы к ней со всех ног.

Картинка нарисовалась отчётливо. Зимние каникулы. Мы с бабой Верой хлопочем на кухне. Готовимся к празднику. Запах варёной сгущёнки и ванили витают в воздухе – пахнет детством. Печём орешки, обильно наполняем половинки сгущёнкой. Вафельные коржи смазываем той же сгущёнкой, выкладываем вишенки, клубничку из варенья, посыпаем вафельной крошкой, орешками. Вот тебе и торт. Как мы его называли – Мишка на севере. Ммммм, пальчики оближешь. Сладкие воспоминания. Сейчас бы я первый кусочек поднесла маме. Как-то мучает меня совесть: что же сделать могу, чтобы мы с мамой близкими стали? На край свет пошла бы, чтобы найти магнитик, который бы притянул ко мне маму. Так хочется её обнять. Видно, не хватило ей тепла в детстве, не научили любить себя саму, детей своих, близких. Вот и страдает она от холода, сердце – льдинка, а не растает: не нашёлся такой человек, который согреет мою маму. А ведь бабушка Вера посылала светлые лучики своей невестке. Только не заметила их мама, не приняла.

– Баба Вера говорила, что путь к сердцу мужа лежит через желудок.

– Правильно говорила, а ты умеешь готовить?

– Конечно. Сейчас с этих проблем нет. Продукты – какие хочешь, рецепты со всего мира в интернете найти можно. Такого ассортимента в восьмидесятые не было.

И меня снова уносит в дом бабушки Веры. Помню, как тётя Надя с дядей Витей из Москвы к Новому году прислали посылкой нам в подарок ёлку искусственную и стеклянные баночки с грибами-лисичками. Моему восторгу не было предела. Собирали и украшали ёлку все вместе. А ночью баба Вера и дядя Костя (пока я спала) умудрялись незаметно положить под подушку два подарка.

– Знаешь, семейные традиции – это так важно. Чтобы в доме пахло пирогами. Чтобы вместе ужинали, праздники отмечали, старших почитали, подарками обменивались, рассказывали друг другу о том, что за день произошло, обнимались при встрече. Чтобы была полная семья. Мне нравилось, что новая семья мамы меня приняла тепло, я ведь не виновата в том, что у неё так сложилась жизнь, и она, всё время пыталась куда-нибудь меня пристроить. Я была ей в тягость. Ей вообще по жизни никто не нужен, кроме мужа.

Но однажды дяди Кости не стало, как не стало и бабы Веры. Люблю их очень, хотя были моменты, когда мне было мучительно больно от того, что с рождением моей сестрёнки обо мне словно все забыли, отодвинули в сторону. Но своего ангела-хранителя бабу Веру я до сих пор вспоминаю с любовью. В её доме я впервые почувствовала тепло, заботу, детскую радость. Она для меня – луч света в тёмном царстве.

И каждый раз, когда я вспоминаю бабушку, я вижу картинку Нового года, чувствую аромат ёлки, мандаринов и так хочется набросить ей на плечи пуховый платок, подарить ей кусочек своего сердца. Я вижу её улыбку, внутреннее свечение, гармонию жеста и ритма, вокруг неё свежий прозрачный воздух. Она собой наполняет всё пространство. И мы в нём. Становится так хорошо и уютно. И я знаю, так баба Вера меня благословляет на счастье, на любовь и удачу.

– А как же иначе? А еще баба Вера верила в мой талант. Робертино Лоретти был для неё путеводной звездой. Сначала она хотела, чтобы её сын был таким же «золотым мальчиком», затем на внучек возлагала надежды. Но мне не хотелось петь. Мне больше хотелось танцевать страсть, любовь. Танцевать так, чтобы пол пылал под ногами, искры уносились в небо. И зажигались новые звёзды.

Мы, не сговариваясь, посмотрели в окно. Ночь. На небе ни звезды. Но я-то знаю, что самая близкая ко мне звезда – Вера, моя милая баба Вера, мой ангел.

Мы вышли из кафе. На Арбате кто-то играл на гитаре, кто-то – на скрипке. Звучал аккордеон: «Сердце, тебе не хочется покоя…». Баба Вера любила эту песню, она всегда пела: чаще грустные песни, лирические. И мы тянули за ней. Я бросила монетку в шляпу арбатного музыканта, затем достала купюру покрупнее: пусть играет музыка подольше. Баба Вера её слышит. Бегут белогривые лошадки. И нет ответа на вопрос, куда, ну куда же уходит детство…

Чёрное ожерелье

Я сижу у подоконника и перебираю ракушки. Эта вот со Средиземного моря, эта – с Адриатического, а эта – с Индийского океана. Вот беру в руки самую крупную и слушаю. УУУУУ – шум моря, ветер, плеск волны, а вот вода бьёт фонтаном на все стороны моря. Кит усатый бороздит просторы морские. А вот блондинка плывёт среди дельфинов. Молодая, красивая, в бирюзовом купальнике. Мои задумчивые пальцы перебирают ракушки как чудесные черепки давно ушедших дней, хранящие тайну морских событий. Что там было на песчаных берегах – только им и известно.

Мамин свёкр – не мой дедушка. Это была вторая мамина попытка стать счастливой, и меня она тащила за собой как чемодан без ручки. Своя ноша… Но нести её маме было нелегко: всё пыталась куда-нибудь этот чемодан пристроить. Как-то неудобно ей было тащить свой груз в министерскую семью. Здесь-то всё чин по чину должно быть. Должно быть, но никто не обещал. Работать отчим не привык: и так в доме всё есть – от икры до заморских тряпочек. Об отдыхе его и моей мамы тоже заботились старики. Меня, конечно, с собой не брали. Какой отдых с ребёнком? Вот и в те дни я сидела у подоконника и перебирала морские камушки, ракушки. Очень хотелось представить маму счастливую. Вот она в шезлонге свежий сок потягивает, а вот украшения из жемчуга выбирает. Как ей к лицу чёрные драгоценные горошины. Королевский камень имеет особую силу: он способен оберегать от несчастий. В это верил и Александр Македонский, и Александр Сергеевич Пушкин, и корону Екатерины II украшали тридцать бусин, как и императора Австрии.

Сейчас эти бусины пылятся в шкатулке, иногда мы их с сестрой примеряем. Только не радуют они никого. Маме наряжаться на работу не хотелось: все мысли о том, как бы заработать побольше, да семью обеспечить. Любимый, с которого она пылинки сдувала, – не только бездельник, но и вор – бесцеремонно залазил в мамин карман и тратил на себя любимого.

А я держу сейчас в руках бусинки, перебираю. И как горошины нанизываются факты двадцатилетней давности. Ну зачем мне вот эти люди с министерскими чинами, пришедшие проводить отца отчима в последний путь? А затем, что мне обидно за маму, родившуюся для счастья и пресмыкавшуюся перед этими чужими людишками, забывшую про нас, про сон, про саму себя. Обидно и за то, что жизнь не позаботилась о маме, позволив сестре отчима распродать всё состояние родителей и махнуть за рубеж, оставив маму с носом. Есть у этой истории своя правда. «Возлюби ближнего своего как самого себя…» Нет, не любила мама ни себя, ни детей своих. А о любви с мужчинами я судить не берусь. Слушаю вот ракушки морские: они-то знают мамины тайны. Только как их достать с морских глубин? Да и мир так огромен. Крутится, вертится, хочет упасть… Просто рухнуть хочет, уйти из-под ног. Только кто позволит ему? Мы-то на палубе, рулим. Алые паруса, светлые дали. И что мне чужие ракушки перебирать? Всё решено: на новогодние праздники – в круиз. И зачем это по интернету разговоры вести? Есть приглашение Вильяма в Австралию. Принимаю. У нас зима, а в Сиднее – знойное лето. Тихий океан, акулы… Они способны проглотить всё, что моя душа уже переварила и готова выплеснуть за борт.

И вот я в Австралии. Теперь я понимаю, почему именно сюда привела меня душа. Вильям – не парень моего романа, он – просто родная душа. И как приятно, что он всё равно пытается ухаживать. Пока общались по Скайпу он предложил:

– Приезжай. Приглашаю. Ты – мой гость, а дорогу я оплачу.

И вот я в Сиднее. Идём по берегу, камешки бросаем. Удивляюсь, столько воды вокруг, а купаются австралийцы в бассейнах.

– Океан – пространство для акул.

– Обидно, ведь вода – моя стихия.

– Но у воды есть память. Она может как любить, так и убить за неразумные действия.

Она реагирует на высокие и низкие вибрации. А может вообще исчезнуть. Вот в Индии была такая река Сарасвати. Была и сплыла, когда её люди стали нечистотами наполнять. Сейчас Ганг, священная река, начинает возмущаться. И кто знает? Драконы – ангелы воды, отомстят человеку, если осознанность не окрепнет.

– Но с водой можно договориться и вернуть ей волшебство. Она как человек способна меняться. Вот мы. Верно ведь говорят: «Посеешь привычку – пожнёшь характер». А вода с измененной структурой, наполненная информацией, ароматами хвои, розы, другой растительности, флюидами любви, благодарности, и нам добавит силы и радости. И в наших жилах потечёт кровь по-другому. И голова заварит новые мысли, а в сердце расцветут розы, лотосы – у каждого свой цветок.

– Согласен. Ведь Творец из воды вино делал. Думаю, не в прямом смысле, а в смысле возможности: что творишь, то и получишь. Но в контакт с водой лучше входить на рассвете. У солнца в этот момент особые вибрации. Нужно попросить у воды прощение за действия людей, обратиться к ангелу воды с просьбой очистить водоём от инфогрязи и наполнить его своей любовью. Самое важное в жизни человека – находиться во всемирном равновесии жизни и в горе, и в радости.