Правда и ложь. Трактат второй

Глава 1.

"Вульф"

…Память возвращалась неравномерно, рывками. Походило на пробуждение после глубокой пьянки – тут помню, тут не помню… ну, а здесь вообще всё, как у тумане…

Нет, Бейрут он помнил отчетливо. И Бейрут, и спасшего ему жизнь Стрельцова… Но во почему он там оказался – в Ливане, а не Лондоне, как планировалось?

– Горелый, – лаконично сказал Стрельцов, фактически не покидавший палату бывшего сослуживца, – Его-то хоть помнишь? Ты же лично вколол его девке сыворотку…

И "Вульф" вспомнил. Полное ужаса (и по этой причине утратившее всяческую привлекательность) лицо молодой женщины, визг ее младшего брата (слегка отстающего в развитии, как тогда показалось "Вульфу")… и их со Стрельцовым, в черных лыжных масках, вооруженных десантными ножами, имеющими при себе мотки толстых веревок и, разумеется, медицинский арсенал – пара ампул "антистресса" плюс "сыворотка правды" (амитал натрия и кофеин).

И, безусловно, набор одноразовых шприцев.

…– А… Ли? – неуверенно спросил "Вульф", – Она тоже – плод моей неуемной фантазии?

Стрельцов отвел глаза.

– Нет, она не плод твоей фантазии, – сказал после короткой паузы, – Правда, после Ливана вы с ней уже были не вместе. Неужели ты действительно все настолько капитально забыл?

– Со временем память восстановится, – пробормотал "Вульф", борясь с очередным приступом дурноты, что накатывали на него регулярно, – Так врач сказал. И это же говорила Анна…

– Анна? – озадаченно переспросил "Стрелец", – Кто-то из медперсонала?

"Вульф" отрицательно мотнул головой. "Кто-то из моих снов", – вот что следовало ответить. Очередной загадочный персонаж -женщина с синими озерами глаз и сказочно нежной кожей. Женщина, являющаяся супругой…

– Алекс! – "Вульф" слегка приподнялся в кровати, невольно скривившись от боли в раненом бедре, – Ты можешь выяснить телефон некоей госпожи Васнецовой, супруги президента "Бета-банка"?

– Президента "Бета-банка"? – повторил Стрельцов отчего-то немного замороженным голосом, – Если ты имеешь в виду Горицкого…

– Именно, – у "Вульфа" внезапно пересохло во рту от нахлынувшего крайне дурного предчувствия, – Так его жена…

– Его жена погибла, – мягко сказал "Стрелец", глядя на "Вульфа" едва ли не с жалостью, – Погибла давным-давно. Горицкий уже лет десять вдовец. И, по слухам, в ближайшее время повторно жениться не собирается.

"Вульф" сделал глубокий вдох и протяжно выдохнул.

– Откуда ты все это знаешь? – голос звучал глухо.

– Так он недавно обращался к нам в агентство. С просьбой обеспечить охрану единственному сыну. Мы ему "сосватали" Ваньку Сидорчука… неужели тоже не помнишь? Этакий красавец, просто Арамис… и не подумаешь, что когда-то его рекомендовали в подразделение "Л"…

Арамиса, точнее – актера Старыгина "Вульф", конечно же, помнил. Правда, скорее, по фильму "Доживем до понедельника", нежели дурацкому водевилю, испохабившему (по его мнению) великое произведение Дюма.

Но что касается президента "Бета-банка"… увы, о нем он "помнил" совсем иное…

* * *

Банкир

…Когда Станислав Георгиевич Горицкий (вдовец, преуспевающий финансист, президент банка) вошел в квартиру единственного сына (дверь, как обычно, открыл ему Сидорчук (мистически похожий на Мики из "Адъютанта его превосходительства"), то увидел Егора лежащим ничком на диване. В дорогом костюме, помять который, вероятно, его отпрыск ничуть не опасался.

Ботинки, впрочем, аккуратно стояли в прихожей (об этом, без сомнения, позаботился охранник). Обо всем прочем он, увы, заботиться нужным не счел. Лишь известил банкира по телефону, что его единственный отпрыск, будучи отвергнут профессорской дочкой, направился прямиком в бар, где и накачался спиртным до положения риз. Пока не начал заваливаться на стойку.

Разумеется, Иван Сидорчук взвалил на плечо охраняемую персону, доставил ее до дома, аккуратненько положил на диван и даже снял с нее, этой персоны, дорогие штиблеты.

После чего сын президента "Бета-банка" возжелал проблеваться прямо на ковер… но Иван опять же пресек досадный конфуз, транспортировав парня прямиком в туалет.

– Короче, возни было много, – слегка удрученно закончил Сидорчук свой рассказ-отчет, – Видно, сильно девчонка его расстроила…

– Ты сам-то ее видел, эту девчонку? – буркнул Горицкий, распахивая одно за другим окна в квартире, где стояло такое амбре от Геркиного дыхания, что смело можно было вешать топор – так и остался бы болтаться в воздухе. До утра.

– Видел, – сокрушенно вздохнул Сидорчук, – Такая способна расстроить, уж поверьте.

– Посмотрим, – коротко бросил Горицкий, после чего дал охраннику строгое указание не спускать глаз с незадачливого "Ромео" до приезда Лебедева вкупе с медиками и пообещав Сидорчуку (после того, как все уляжется, если, конечно, уляжется) премию в размере оклада (причем, без налогов).

Иван лаконично кивнул. О том, что может с ним произойти, если что-то случится с Егором, говорить не требовалось. И Сидорчук, не сделавший карьеры в Первом управлении КГБ СССР лишь потому, что лет на двадцать опоздал родиться, отлично это знал.

* * *

Банкир и его отпрыск

(продолжение)

– А, явились, господин штурмбанфюрер, – скрипучим голосом приветствовал сын президента "Бета-банка" президента "Бета-банка".

Находился Егор (в данный момент) в отцовском особняке, одну из комнат которого пришлось переоборудовать – условно, всего лишь условно! – в больничную палату. И, конечно, надзирала за мальчиком классическая сиделка – дама лет сорока с большим опытом работы (и внушительными габаритами).

Отправку сына в психоневрологический диспансер (на чем весьма настаивал его лечащий врач) Горицкий решил отложить. Как говорится, еще не вечер. В любом случае, если и возникнет необходимость поместить Геру в клинику, это будет лучшая швейцарская (а, может, и курорт в Ницце), но никак не отечественный дурдом (пусть даже с палатами для VIP-ов).

…На явную (и грубую) колкость сына Станислав Георгиевич ничего не ответил. Раз ёрничает – значит, ему уже лучше (в течение первых трех дней после алкогольной детоксикации) Гера вообще молчал, тупо пялясь в навесной потолок.

Посему, поддернув брюки, банкир опустился в кресло напротив сыновней кровати.

– Как самочувствие, Георгий?

Георгий скорчил мину, не иначе долженствующую означать отвращение (больше, правда, это походило на то, будто ему, под видом яблока или абрикоса, дали раскусить недозрелый лимон).

– Прекрасно, mein Herr. Wunderbar. Jahwol! – выбросив вперед правую руку в издевательски-нацистском приветствии, парень, по-видимому, исчерпал свои слабые силенки (сказалась суточная подпитка организма глюкозой посредством капельницы) и, устало откинувшись на подушку, прикрыл глаза.

– Ну да, – слегка задумчиво согласился Горицкий-старший, – Методы воспитания у меня и впрямь…

– Концлагерные, – со вкусом закончил его фразу любящий сын.

"Жаль, поздновато я их применил", – едва не вырвалось у банкира в пылу досады.

Однако, взяв себя в руки, он почти невозмутимо произнес:

– В самом деле? Следовало, значит, позволить тебе спиться? Или даже подсесть на иглу?

Гера промолчал, демонстративно отвернувшись к стене.

– Разговаривать, выходит, не желаешь, – вздохнул Станислав Георгиевич (в это мгновение он, цветущий сорокалетний мужчина, ощутил себя едва ли не дряхлым и беспомощным стариком), – Ладно, отвергла тебя какая-то пигалица…

– Не говори о ней так, – прошипел Егор в стену, – Вообще, не смей судить о том, чего не знаешь! – рывком повернулся к отцу, ошпарил разъяренным взглядом воспаленных ("Плакал он, что ли?" – мимоходом ужаснулся банкир) глаз, – Сначала ты мать довел до могилы, теперь, видимо, мой черед?

Горицкий ощутил удушье. Даже машинально ослабил узел галстука и расстегнул на рубашке пару верхних пуговиц.

– С этого места, пожалуйста, поподробней, – сдавленно произнес Станислав Георгиевич, – Каким образом, я, по-твоему, довел твою мать?

– Очень просто, – невозмутимо ответил отпрыск, – Не уделял ей должного внимания. Практически ее игнорировал. Плевал на нее. Да ты и женился-то лишь ради денег!

Горицкий прикрыл глаза, стиснул челюсти… и мысленно начал отсчет от десяти до нуля (именно в таком порядке). На цифре "три" осознал, что снова может взять ситуацию под контроль. И холодно посмотрел на сына.

– Да, кое в чем ты действительно прав. Благосостояние родителей Валерии, твоей матери, действительно сыграло немалую роль в том, что мы с ней… сошлись. Но что касается этих абсурдных обвинений, о том, что я, якобы, не уделял ей внимания… ты, дорогой мой, вероятно, повторяешь слова бабули по материнской линии, – по тому, как Егор густо покраснел, Станислав Георгиевич понял, что угодил в яблочко. Кто, как не бывшая теща с ее склочной натурой, могла пытаться настроить сына против отца? – Да, я был поглощен финансовыми делами, не спорю. А как иначе я мог сделать карьеру? Достичь высокого положения? Наконец, иметь то, что сейчас имею? Или ты предпочел бы папашу-тюфяка? Тряпку, лодыря, не способного обеспечить не только семью, но и себя самого? По-твоему, таких не бывает?

– Хватит вбивать в меня прописные истины, – буркнул Егор, снова намереваясь спрятаться в свою раковину (иначе, натянув одеяло по самую макушку, отвернуться к стене), – Может, ты и гений в области финансов, но в отношениях с людьми, – снова обжег отца воспаленным взглядом, – Ты, папа, извини, просто сухарь. Нельзя всех мерить одной гребенкой!

– Меркой, – машинально поправил сына Станислав Георгиевич. Похоже, депрессия – штука коварная и заразная… иначе отчего он сам вдруг ощутил апатию и резкий упадок сил?

А главное, в сознание забралась провокационная мыслишка: "Может, Герка не так и неправ? Ради чего, собственно, я старался, если единственный сын ни в грош не ставит мои усилия?"

– Ну, и что я, по-твоему, должен сделать? – устало спросил Станислав Георгиевич, глядя на отпрыска – бледного, осунувшегося, несчастного "гадкого утенка" со смесью жалости и… легкого разочарования ("Для Егора отказ пигалицы, на которую он положил глаз, самое страшное, что может случиться в жизни. Разве это нормально?"), – Привести к тебе живого слона? Или, может быть, тигра?

– Почему слона? – растерянность слегка оживила бледное лицо сына, – При чем тут слон… или тигр?

– Классиков надо бы знать, Георгий, – Горицкий постарался изгнать из собственного голоса назидательные интонации (не хватало еще, чтобы Гера подумал, будто отец намерен прочесть ему мораль), – В частности, я имею в виду рассказ Куприна. О богатенькой девочке, угасающей от хандры (Гера снова начал краснеть), которую мог развеять разве что слон. Да, живой, натуральный, цирковой слон.

– И что? – с любопытством спросил Егор, приподнимаясь на локте, – Ее повели в цирк?

– О, нет, – Станислав Георгиевич усмехнулся. Невольно. – Это к ней привели слона. Да, не удивляйся, к ней, на дом. Сколько такой эпатаж стоил ее отцу, в рассказе не говорится, однако…

– И так ясно – немало, – в голосе Геры вновь проскользнула тоска, – Но я-то не прошу слона, пап. Я вообще ничего не прошу… только оставь меня в покое, ладно?

– И дать тебе спокойно покончить с этой постылой жизнью? – невозмутимо поинтересовался Горицкий, – Мало того, что на мне до сих пор лежит вина за случившееся с твоей матерью… хоть, строго говоря, не настолько я виноват, как тебе внушает бабуля… (Егор опустил глаза и даже начал покусывать губы) Нет, тебе я пустить жизнь на самотек не позволю. И не надейся.

– Так на черта мне эти врачи, таблетки, сиделки! – пылко воскликнул Егор, рывком садясь на кровати, – Приведи слона, папа! – на впалых щеках заалели пятна лихорадочного румянца, – Точнее, не слона, сдался мне этот слон… Ты знаешь, кто мне нужен, – добавил, понизив голос, единственный отпрыск президента "Бета-банка", – Знаешь… Ну, так и докажи, что ты не сухарь и не ходячий арифмометр, как тебя называют за глаза. Убеди ее, – губы парня растянулись в невеселой улыбке, – Как убеждаешь деловых партнеров. Как вы, бизнесмены ("Это слово в устах Герки звучит хуже ругательства", уныло отметил Станислав Георгиевич), умеете убедить… любого. Ну, так и ее убеди!

"В чем? В выгоде брачного союза с моими деньгами?" – едва не вырвалось у Горицкого в пылу досады. Похоже, совсем скверно у его сына со знанием русского фольклора.

В частности, изречение насильно мил не будешь ему определенно не известно.

* * *

ИНТЕРЛЮДИЯ

Кто такая Ли?

"Вульф" давно заметил любопытную закономерность – в полудреме слух несомненно обостряется. Посему разговор между мужчиной и женщиной, стоящими за дверью его палаты, он слышал весьма отчетливо.

– Он действительно ничего не помнит? – настороженно и в то же время с затаенной надеждой на обратное спросил женский голос.

Голос, показавшийся "Вульфу" знакомым.

– Частично все-таки помнит, – приглушенный баритон принадлежал Стрельцову (тут уж "Вульф" был уверен), – Правда, когда я упомянул о тебе, Лика…

"Лика? – мимоходом удивился Волконский-"Вульф", – Не слишком ли фамильярно?"

…– он, похоже, забыл, при каких обстоятельствах ты от него ушла…

…Ушла? Вернувшееся воспоминание словно факельной вспышкой озарило своды одной из множества пещер, пещер, где хранилось прошлое капитана госбезопасности Сергея Волконского…

И когда дверь больничной палаты, наконец, распахнулась, он увидел именно ту, кого ожидал: хрупкую, невысокую, темноволосую женщину лет тридцати с евроазиатским лицом. Женщину, неуловимо напоминающую актрису Самойлову в ее самой известной роли, которую та исполнила на пару с Баталовым.

Женщину с раскосыми глазами и тревожной улыбкой.

–Здравствуй, Ли, – "Вульф" (стараясь не кривиться от боли) приподнялся в кровати.

– Здравствуй, Серж, – прошелестел мягкий голос… однако, подойти к нему ближе Лика (Анжелика или просто Ли) не захотела.

Или не смогла.

– Неужели ты и впрямь поверила этому иезуиту, – Волконский бросил короткий взгляд на потупившегося Стрельцова, – Что я хоть на минуту мог о тебе забыть?

В темных глазах Ли мелькнула растерянность… почти страх.

"Она всегда была немного пуглива, – вспомнил "Вульф", – Как неприрученная белка или куница…"

При образе юркого зверька с закругленными ушками он вдруг ощутил смутную тревогу. Нет, вовсе не Ли сравнивал он с куницей… Кого-то другого.

Другую.

Только кого?

Здесь его память, увы, раз за разом давала осечку…

Чтобы не зацикливаться на том, что вспомнить пока не мог, Волконский-"Вульф" заговорил, опять обращаясь к Ли.

– Нет, я не виню тебя в том, что ты захотела уйти. Это твой выбор. Единственное, в чем ты не имела права меня упрекать – так это в том, что я был с тобой недостаточно откровенен. При моем прошлом роде занятий я и не мог быть с тобой откровенным. Ты умная, Ли, умнее многих, и уж это-то должна понимать…

Ли порывисто шагнула к его кровати, горячие пальцы с силой (определенно, вызванной волнением) сжали правую руку "Вульфа".

– Я… – в темно-серых, миндалевидных глазах задрожали слезы, – Раз ты все помнишь… ты помнишь и причину, Серж. Ведь помнишь?

Он молча, в знак согласия, кивнул. И в свою очередь легонько сжал ее руку.

…Да, он помнил. И как, забеременев, она решила от него уйти… И как он уговорил ее остаться, пообещав, что, вернувшись из богом проклятого Бейрута, непременно оформит с ней отношения официально…

И что эти планы полетели в тартарары, он тоже помнил. Не по ее (либо его) вине, а всего лишь по стечению обстоятельств.

…Переведя взглял с Ли на сконфуженного Стрельцова, "Вульф" понял и то, что доселе было ему неизвестно.

– Теперь ты с ней, Алекс? И как давно?

Лика густо покраснела. Резко высвободила свою руку из пальцев бывшего возлюбленного и опять отошла от Волконского на безопасное расстояние.

– Вероятно, с того момента, как я расстался с Анжеликой, так?

Стрельцов глаз не отвел. Разве что взгляд его немного похолодел.

– А разве не сам ты, Серж, ее отпустил? Не ты ли сказал, что не станешь ее удерживать?

– Прекратите, – почти простонала Ли, закрывая лицо ладонями, – Хватит… – и быстрым шагом направившись к двери, вышла из палаты, не оглядываясь.

"Вульф" устало посмотрел на бывшего сослуживца.

– Ну, хоть здесь память меня не подвела, верно, Ал?

– Все же кое в чем ты – изрядная сволочь, Волконский, – глухо сказал "Стрелец" и пошел за Ли следом, вероятно, в надежде ее догнать.

"Вульф" расслабленно откинулся на подушки. Что ж, во всяком случае один фрагмент его прошлого теперь до конца прояснился. Если бы так же легко вспомнились и другие…

…Увольнение из Конторы с "волчьим билетом", как раз после командировки в Ливан…

Подозрение (так ли уж необоснованное?) в связях с французской разведкой…

Неопределенное положение бывшего "комитетчика", когда он брался за любой (даже сомнительный) приработок…

Наконец, визит Кравченки, предложившего ему войти в долю касаемо охранно-сыскного агентства…

Волконский вновь подскочил в кровати пружиной (и если б не раненое бедро, напомнившее о себе острой болью, встал бы и на ноги) – память раскрыла очередной "файл".

Кравченко (да, именно Кравченко, грузный, усатый толстяк, его компаньон) заставил "Вульфа" надеть бронежилет, когда некий аноним назначил ему встречу на одной из центральных площадей города…

Словно знал, что произойдет.

…А Стрельцов его, "Вульфа", страховал. И именно он снял киллера до того, как тот мог продырявить не только бедро, но и башку беспечному шефу агентства "Кондор"…

…Похоже, теперь все частицы "паззла" успешно соединились.

Кроме одной.

При чем тут синеглазая девочка лет восемнадцати, Сергей все же не понимал. Она единственная не вписывалась ни в один фрагмент. Она вызывала смутную тревогу.

И он до сих пор не мог вспомнить ее имени.

Увы, никак не мог.

* * *

Дэн

– Денис! – когда у моей матушки начинается мигрень (а она ее одолевает минимум раз в неделю), ее голос становится донельзя противным – одновременно надтреснутым и скрипучим. Как у старухи (хоть до старухи моей маман далеко. В определенные моменты, когда она приводит себя в порядок (прическа, макияж, элегантное платье), чтобы выйти вместе с отчимом "в свет". ей можно дать от силы тридцать пять лет).

Но сейчас маман выглядела на все свои сорок два. И ее голос звучал так, что, честное слово, хотелось зажать уши ладонями. Или просто вставить в них затычки.

– Ты опять уткнулся в свои дурацкие книжки? Я же просила тебя сходить в магазин!

– O'kay, – буркнул я, с неохотой закрывая толстый талмуд, такой внушительный, что далеко не каждый мой ровесник взялся бы за его чтение (разве что упертый ботаник, каким сам я когда-то был. До знакомства с Настей).

Но самое забавное (или, точнее, парадоксальное), это то, что именно она рекомендовала мне эту книгу. И данного писателя (о котором я раньше, признаться, не слышал).

Фамилия мэтра была Джон Фаулз. А роман, который меня буквально поглотил, назывался "Коллекционер".

Для несведущих (если и впрямь таковые найдутся) поясню – речь в данном выдающемся опусе идет о некоем молодом английском джентльмене, энтомологе-любителе, который влюбляется в юную английскую леди (или, проще говоря, девушку-художницу), красивую – глаз не отвести.

Несмотря на то, что Джон Фаулз добросовестно описывает ее внешность – длинные светлые волосы, серые глаза и прочее в том же духе, я почему-то немедленно начинал представлять себе другую девушку – темную шатенку с глазами больше синими, нежели серыми. Но в любом случае тоже красавицу.

Конечно же, я имею в виду Настю. Настеньку. Настасью (но, к счастью, не Филипповну).

Но возвращусь к роману. Итак, поначалу у джентльмена (хотя, какой он джентльмен? Мещанин, мелкий клерк, вдобавок со странностями) шансов завоевать свою симпатию не было никаких (разве что время от времени любоваться ею со стороны), но потом он выиграл офигительно большие деньги в лотерею (такое действительно возможно лишь в романах, да и то зарубежных, согласны?), оставил службу, приобрел огромный дом (с огромным подвалом), а заодно – крытый фургон. На котором и разъезжал, выслеживая свою пассию.

И в конце концов он ее выследил. Похитил. И поместил в свой огромный подвал. Замечу, не с какой-то особенной садистской целью. И даже не с целью сексуального надругательства.

Нет, он ее просто поймал. Как до этого ловил бабочек. Даже обеспечил ей относительно комфортные условия (насколько вообще может быть комфортно в подвале) – обставил помещение мебелью, приволок ей мольберт, чтобы могла рисовать (она же была художницей), покупал ей шмотки, вкусную еду, книги… не разрешал лишь бывать на солнце (если он ее и прогуливал, то исключительно по ночам).

Девчонка, конечно, пыталась его разжалобить, прибегала к разным ухищрениям, однажды чуть не проломила ему череп…

Но в конечном итоге закончилось все плачевно – она заразилась от своего похитителя гриппом, грипп перешел в воспаление легких, а поскольку врача ей парень вызвать не мог (равно как и отвезти в больницу), иначе выдал бы себя с головой, она умерла у него на руках.

Вот такая отвратительная (в общих чертах) история.

После Настя поинтересовалась моим мнением о прочитанном, и я честно ответил ей – "Гнусно". Тогда она по своему обыкновению чуть прикусила нижнюю губку и спросила, мог бы я сделать что-то подобное.

У меня едва не вырвалось: "По-твоему, я такой же урод?", но потом я просто решил отшутиться и ответил: "Только с твоего согласия. И, конечно, в подвале держать бы тебя не стал".

– И на том спасибо, – усмехнулась Настенька. Я в миллионный раз залюбовался ее тонкой, длинноногой фигуркой, точеным профилем и спадающими на спину темными локонами, на солнце отливающими золотом. Легонько подпрыгнув, она сорвала с яблони парочку наливных, розовобоких плодов (если мы хотели побыть наедине, то обычно уезжали на дачу профессора и совмещали приятное с полезным – то есть, кое-какую работу непременно выполняли, прежде чем уединиться в уютном домике), и, конечно же, одно яблоко бросила мне. Я поймал его на лету.

В свою очередь, притянул к себе Настю. Что было дальше, каждый может вообразить. Честно говоря, описывать в деталях наши с ней любовные игры я не собираюсь (не порнографический роман пишу, в конце концов). Одно скажу – нам было хорошо. Замечательно нам с ней было. И никто никого ни к чему не принуждал (Если б Настя сказала мне "стоп", я бы тут же остановился). Повторяю – все между нами совершалось на добровольной основе.

…Однако, потом, когда мы расслабленно возлежали на старой софе, застеленной хоть и не новыми, но неизменно чистыми простынями, Настя, по обыкновению потянувшись за своими Vogue, неожиданно спросила:

– А если б со мной случилось что-то дурное, Дэн… ты бы по-прежнему был со мной?

– В смысле? – я действительно поначалу не въехал. Но в груди тут же похолодело от нехорошего предчувствия. – Что значит дурное?

– Ну… – она неопределенно повела рукой с зажатой между пальцев сигаретой, – К примеру, мое лицо оказалось бы обезображено… а? – бросила на меня острый взгляд.

Обезображено? Такое лицо? Я ощутил мимолетную дурноту.

– Что ты несешь? Тебе кто-то угрожает? – приподнявшись с постели, я неосознанно схватил Настю за плечи. Видимо, слишком сильно, ибо она невольно поморщилась.

– Да никто мне не угрожает… Отпусти, Денис, синяки же останутся… (я тут же ослабил хватку).

Ее взгляд на миг сделался насмешливым. Как обычно. Впрочем, потом опять посерьезнел.

– Просто бытует мнение, что мужчина любит глазами. Получается, лет через десять-пятнадцать, когдя я постарею и подурнею…

Я зажал ее нежные губы ладонью.

– Чепуху не мели. Ты не подурнеешь, во-первых. А во-вторых…

– Что? – опять в ее взгляде зажглись хулиганисто-веселые искорки, неизменно меня завораживающие.

– Во-вторых, я тебя люблю не за одну красоту, ясно? "Хоть ты и чертовски красивая", – добавил я мысленно. Иной раз мне даже хотелось, чтобы Настенька не была такой… безупречной, что ли. Такой яркой.