Забавушка и Змей Горыныч

1

– Сегодня мы устроим пир горой, пригласим гостей заморских да знатных, – молвит мне мой дядюшка, князь Владимир Красно Солнышко.

– Почто, дядюшка? – спрашиваю его, а у самой сердечко так и обмирает.

Ведает оно, за каким лихом он всё это затеял.

– А чтобы сыскать тебе мужа хорошего, племянница моя ненаглядная, Забавушка. Хорошего да богатого, – подходит ко мне мой дядя, нежно лелеет да голубит меня по щёчке румяной.

Вспыхиваю я вся огнём жарким от ласк его смущаясь.

– Будешь ты при муже жить да поживать, – берёт он моё лицо в свои ручки белые, поднимает его вверх да смотрит свои соколиным взором в глазоньки мои лазоревые. – Будешь под присмотром да под охраною у него, моя Забавушка, – прижимает он меня к себе, к сердцу буйному, да только чую я, что не по-отечески он меня опекает да выговаривает.

Сердце его ретивое стучит под золотом расшитым кафтаном шёлковым с соболиной оторочкою, губы его сладкие да алые близёхонько ко мне, так и тянутся поцеловать мои уста сахарные.

Нету сил и мочи мне сопротивляться князю знатному да могучему, ножки мои подкосились, рученьки опустились, сердце в груди так и замерло. Как птичка в клетке притаилось.

А мой дядя Владимир, сводный брат батюшки моего покойного, шепчет мне речи жаркие прямо в ушко, речи жаркие да непристойные:

– Знай, Забавушка, что мила ты мне и дорога, с первых дней как я тебя увидал. Хоть и племянница ты мне по брату, да хоть великую ты во мне пробудила, девонька. На старости лет сердечко моё взыгралось ретивое. Не могу с тобой быть вместе на виду у народа честного, будешь ты моей навек при муже живом, – соблазняет меня и речи такие паскудные ведёт, прижимает меня к груди своей могучей.

Трепыхаюсь я как синичка в лапах у лиса, да нету силы у меня супротив дядиных объятий стальных да булатных.

– Сыщу мужа тебе богатого, да дряхлого. Дряхлого и немощного, чтобы уд его был слаб и бессилен, – шепчет страстно мне свой грех в ушки дядюшка. – Будешь ты с ним жить-поживать, бед не знать, как у Христа за пазухой, а я буду твоим тайным мужем и полюбовником.

Чую я, как хоть в моём дядюшке великая поднимается, обуяли меня страх и робость перед ним. Дрожь все мои чресла охватила, понимаю я, что ждёт меня беда неминучая.

Беда девичья да бесчестье великое.

– Сыграем тебе свадьбу весёлую да богатую, – сладкие речи так и льются из уст его поганых, уст змеиных. – Ни в чём нужды знать не будешь. Сошьём тебе платье да сарафан тонкого шёлка и парчи, кокошник с каменьями драгоценными справим, только выбери себе мужа по душе.

– Из кого же мне выбирать, дядюшка?! – вскрикиваю я в сердцах, не удержавшись.

– Да хоть краля французского Пипина Короткого бери себе в мужья, – молвит искуситель мой. – В молодости, говаривают, был он горяч да могуч, но под старость лет совсем его хворь хранцузская сгубила, немощен он мудями своими, да со мной зело породниться хочет.

– Дядюшка мой дорогой, не губи ты меня, – слёзки жемчугом из очей моих капают, прямо на кафтан его багряный. – Не хочу в расцвете лет с дряхлым стариком постель стелить! Пожалей ты годы мои младые, – плачу я, рыдаю, сердце его похотливое разжалобить хочу.

– Так зачем тебе с ним постель делить, моя голубка? – гладит он мои косы русые. – Я с тобой каждую ночь возлежать буду, останетесь жить в моём тереме высоком. Пока не наиграюсь я не натешусь с тобой вдосталь. Приданого за тобой десять сундуков злата отсыплю. Поедешь в град Париж хранцузской королевою, – молвит он речи такие льстивые, а глаза у самого сверкают и блестят от похоти великой.

– Только ты со мной дядюшка недолго потешишься, немного поиграешься, а мне век свой потом коротать девичий в землях далёких да со стариком дряхлым и больным, – плачу я, слезами заливаюсь, на колени пред князем падаю, оземь челом бьюсь.

– Что ж, не желаешь со стариком дряхлым, выбирай себе принца молодого, да ретивого, – соглашается мой дядюшка.

И надежда, как огонёк лучины, в моей груди пылать начинает.

– Принц фландрийский и хорош собой, и телом могуч, борода вороная, очи – что звёзды твои яркие на небе пылают, – речь свою ведёт мой дядюшка.

Да только чую я, что есть подвох. Не отдаст он меня молодому да пригожему без потаённого умысла. Раз себе меня желает сохранить для утех царских ночных и забав княжеских.

– Только люди говаривают, до содомского греха он падок, – что песнь поёт, соловьём заливается дядя мой Владимир с ухмылкою весёлой и лукавой на устах. – Не девы красные по сердцу ему, а молодцы младые да пригожие, – поднимает он меня с колен на ножки белые. – Ты при нём и при муже будешь, и в полной сохранности для меня, – не таит он радости своей потаённой.

– Так зачем ему жену себе тогда искать в землях наших?! – восклицаю я, не удержавшись.

– Потому, моя Забавушка, моя любушка ненаглядная, сердечко моё ненасытное, что ни один молодец, каким бы пригожим да ретивым он не был, ни один петушок, как бы он не кукарекал, бремени не понесёт, да яичка не снесёт! – смеётся во весь голос, не тая веселья своего, князь Владимир. – Так что по любому быть тебе моей, девонька. Не противься воли моей и желанию великому, и смирись, моя красавица, – снова подступает ко мне дядюшка, снова стан мой гибкий к своей груди могучей прижимает, шепчет жарко мне: – Готовь свадебку да фату свою девичью, Забавушка. Суждено её мне порвать первому, первым отворить и войти в твои врата девичьи…

2

Вот стою я, в объятиях дяди своего, словно птичка в клетку поймана, не ведаю, как мне из лап его ястребиных вырваться. Душит он меня своим любосластием да похотью, сил моих нет на ножках устоять…

Да тут входит в светёлку моя тётушка, Рогнеда, смотрит на супруга своего кротко, тот лишь вздыхает в ответ тяжко. Опускает меня князь светлый. А я стою, глазки в пол потупив, жду гнева праведного супружницы законной.

Дядя мой – шасть в дверь, и был таков, а я взор свой поднять не смею на Рогнеду Святославовну.

– Тётушка моя добрая, тётушка моя родимая, – молвлю я словечко в свою защиту. – Не подумай ты про меня ничего дурного, не виновата я. Сам он пришёл, – вздыхаю тяжело, а у самой слёзки из глазок жемчужинками на пол сыплются. – Разве могу я что сделать против мужа твоего могучего и великого, против самого князя Красно Солнышко…

Падаю я перед ней на колени, не в силах унять свои рыдания. Со всех сторон я виновата получаюсь!

– Не кручинься, не печалься, моя ягодка, – вдруг я слышу голос родной и ласковый, и моё сердечко так и обмирает от удивления. – Разве я не ведаю, что с тобой творится! Кому как не мне знать своего супруга сластолюбивого и похотливого?! Ужели ты думала, Забавушка, что не известно мне про его гаремы тайные?! Вот и до тебя коршун мой ненасытный когти свои дотянул, кобелина грязная и блудливая!

Молвит так моя тётушка, и в изумлении великом я её слушаю, взор свой на неё устремляю, а она меж тем дальше речь свою ведёт:

– Не тебе Забавушка, не тебе, моя лилия чистая, предо мной на коленках ползать. Знаю я, что цела ты и непорочна. Встань на ножки свои белые, не у меня тебе пощады просить надобно…

Обнимаю я свою тётушку, а она меня ведёт к себе в покои, сажает на лавку широкую, велит принести мне чаёв медовых да душистых, угощает меня ими, варенья сладкие накладывает, заморские гостинцы из стран жарких достаёт: пахлаву да орешки миндальные, чурчхелу да козинаки заморские, и рассказ свой так начинает:

«Знай, Забавушка, ведь и меня Владимир силой взял совсем девочкой, против воли моей и воли моих родителей. Была я тогда девой невинной, сватался ко мне варяжский князь Родмир, статный – как самый высокий терем, лицом красен – как самая яркая звезда на небе, а сильный – как самый могучий дуб в лесу.

Брови соболиные, губки алые сладкие да спелые, как яблочко наливное сахарное, так бы и целовала его в них до самой смертушки.

Любила я его шибко, аж души в нём не чаяла. Сосватали меня за него да стали собирать приданное, к свадебке готовиться. Жених мой Родмир был в ту пору далече: в своих землях порядок наводил, чтобы привезти меня как жену законную в свою крепость неприступную у морей диких северных.

Тосковала я по нему крепко, аж мочи не было разлуку терпеть. Да был у меня лик на лубке моего ненаглядного припрятан: подарил мне он перед отъездом мне свой портрет масляными красками заморским мастером писанный. Да так искусно сделанный, что словно предо мною сам живым сидел.

Вот глядела я на лик его светлый с утра до ночи, любовалась да Богу молилась, чтобы поскорее он ко мне воротился, деньки до нашей скорой встречи считала…

Долго ли коротко ли, да проведал про красу мою неземную князь Владимир.

Шёл он тогда дружиною своею мимо нашего княжества Псковского, да злые льстивые люди нашептали ему про меня, что есть у тамошнего князя Святослава дочь красоты писаной – Рогнеда. Не мог князь Владимир побороть искушения на красавицу такую полюбоваться, развернул он войско своё в нашу сторонку, да прибыл в наши земли скоренько…

Мой батюшка встречал его как гостя дорогого, знатного, велел ему покои отдельные убрать шелками алыми да постелью мягкою пуховою, баню царскую истопил на семи печах, да угощал его в своём зале кабаном целым запечённым да лебедями царскими на блюдах серебряных. Сладкое вино заморское сам черпал, из чарки золотой гостя дорогого потчевал.

Только ведал мой батюшка про блудливый нрав Владимира – молва по всему свету эту весть носила, заранее велел он мне сидеть в глухой светёлке и на свет Божий не показываться.

Вот сидит за столом Владимир печальный, будто думаю какую таит невесёлую.

Спрашивает его тогда мой батюшка:

– Отчего ты мой друже, невесел? Али встретил я тебя не как полагается? Али угощение тебе не по душе? Всё что лучшее есть в моих землях тебе отдал, кабана сам стрелою пронзил на охоте давеча, лебёдушек сам изловил тебе в угощение.

Отвечает ему князь великий:

– И кабанчик и лебёдушки хороши, вино твоё сладкое и хмельное, да только чую я, что утаил ты от меня красу неземную… Сказывали люди добрые, что солнце она затмевает днём. А луну – в ночи. Почто скрываешь такое чудо то меня? Аль не веришь ты мне, не доверяешь? – сказал так и зыркнул на батюшку моего грозно…

– Верю я тебе, великий княже, как я мог такое помыслить супротив тебя! Утаить красу редкую, зная, как ты до неё падок!

– Так вели свою дочь сюда позвать, Рогнеду, чтобы я ею всласть налюбовался!

Вот мой батюшка велит простую девку в дорогие одежды наряжать, губки ей свекольным соком красить, да бровки чёрным углем подводить. Нацепили на неё каменья самоцветные, жемчуга речные дорогие, да велели на пир идти, да в ножки князю кланяться…

А меня всю сажей да золою измазали, как девку дворовую, простой сарафан драный на меня напялили, да в чулане тёмном при кухне спрятали, чтобы и подумать искать меня никто там не смел…

3

Вот выходит в зал девка простая да под княжну ряженая, глазки в пол опустила, плывёт павушкой, не колышется. Глядит на неё князь Владимир, не налюбуется, а батюшка мой ему знай всё вина жаркие да сладкие в чарку подливает.

– Подь ко мне, моя девонька, подь ко мне, моя голубушка, – ласково князь её привечает, к себе подзывает.

Идёт к нему девка, встаёт рядом с ним, глаз не поднимает, вздохнуть не решается.

– Что же ты, никак меня боишься? – молвит тут князь Владимир со смехом. – Да не серый волк я, не съем я тебя, красная ягодка, – берёт её за личико белое, всё мукой густой обсыпанное, да заглядывает ей в глазки от страха прикрытые.

А мой батюшка ему чарку за чаркой хмельную подливает, да знай всё приговаривает:

– Выпей, мой гость дорогой, винагорячего! Разбавь свою кровушку буйную!

Берёт девка ту чарку златую и подносит её князю Владимиру, пьёт он её до дна, всё пьянее и пьянее становится. Бросает её об оземь и алые уста свекольные девы поцелуем медовым запечатывает.

Целует её долго, сладко, оторваться не может, а сам всё тело её мнёт, как тесто сдобное пышное. Пир горой вовсю идёт, уже вся дружина князя гуляет громко: нагнал к ним мой батюшка девиц младых да дерзких целый терем, пир полным ходом гремит.

Дёны с себя сарафаны скидывают, на молодцев добрых верхом садятся, да скачут на них вовсю, как на жеребцах лихих. Свальный грех уже идёт вкруг без разбору: один молодец девицу в уста лобзает, перси её обнажает, да титки её мнёт, а второй уже её калитку сзади отворяет, да своего конька-горбунька алого ей во двор под уздечку заводит, да скачки дикие на ней устраивает.

Другие девки, что побойчее, хуи молодцев из портков достают, да целуют их татарскими поцелуями жаркими, морок на воинов наводят. Лягви свои пред ними отворяют, да молодцев полакомиться приглашают. Вот они ебут девонек в их хотелки сладкие, целует их в губки похотливые, запивают всё вином хмельным заморским.

Я сквозь щель в подполе подглядываю за непотребством тем великим, и страх все мои члены сковывает. Чую я, не сберечь мне мою честь девичью для моего Родмира, соколика ясного. Чую я, найдут меня псы похотливые и оголтелые.

А князь Владимир меж тем девку княжной ряженую лобзает, мнёт, да под подол ей заглядывает. Голова у него чугунная да хмельная: что горшок глиняный пред ним поставь, и тот выебет, как деву красную…

А дворовая девка подменная его под белы ручки берёт, да шепчет ему жарко на ушко:

– Негоже, моя светлый князь, при всех нам с тобой любиться. Отведу я тебя в покои твои царские, уложу на перины пуховые, сниму с тебя кольчугу тяжёлую… – молвит так сладко-пресладко, а сама его ведёт в спаленку, как ей мой батюшка и велел.

Заводит его в покои княжеские, да тушит все свечи яркие: темень там, хоть глаз выколи.

– Погоди-ка, любушка, ты почто свет затушила? – молвит пьяный князь ей грозно. – Желаю на твою красу ещё полюбоваться-насмотреться.

А девка знай ему нашёптывает:

– Князь мой светлый, не обессудь! Девица я нецелованная и непорочная. Не смогу стерпеть я сраму такого, коли ты меня нагой увидишь. Коли хочешь меня – еби в темноте, от меня не убудет! А когда солнышко взойдёт – ещё налюбуешься на меня, насмотришься.

Молвит так девица хитрая, а сама знай с князя одежду сама снимает, да на постельку широкую его укладывает. Сама с себя одежды богатые скидывает, да рядом ложится, ножки раздвигает, как лягушонка в болоте.

Князь тяжёлый да хмельной на служанку забирается, да хуем своим в неё тычет, найти вход не может. А у девки той – пузырь овечий с кровью куриной в дырку засунут, вот своим штыком Владимир её хотелку протыкает, пузырь лопается, кровища хлещет, девка визжит, как свинья резаная, а князь, хоть и пьян, чует подвох великий.

– Как же так?! – молвит он грозно. – Коли дева ты чистая и непорочная, отчего же дырка у тебя, что с твоё решето? На край встань – и ногой болтай! Позвать сюда князя Святослава! – кричит на всю опочивальню. – Чую я, поблядушку он мне подсунул заместо княжны-дочери своей!

И вот его дружина прибегает, батюшку моего крутят да под белы ручки к князю на суд ведут…

4

Зыркнул князь Владимир грозно из-под век своих тяжёлых на батюшку моего, а сам такую речь ведёт:

– Что же ты, Святослав, удумал? Тухлым пиром меня угощать? Лежалым товаром меня потчевать?! Ты почто под меня девку грязную подложил?! Девку грязную и ненасытную? Али мыслил ты, что не узнаю я, что и так сгодится?! Мне, великому князю русскому?!

Понял батюшка мой, что не сумел он меня сберечь, повесил голову буйную себе на грудь, ответ такой даёт:

– Я ли тебе не поил, не кормил, князь мой светлый? Угощал хлебами лучшими, потчевал дичью свежей? На пуховую постель укладывал. Не отними ты у меня самое дорогое, что есть у меня – мою дщерь любимую! Забирай всё, что видишь: серебро, злато, меха и всю рухлядь, только позволь моей Рогнедушке оставаться в доме отчем. Ждать её суженого любимого, за которого она сосватана.

– Ах вот ты как заговорил! Смерд поганый, а не друг ты мне! – рассерчал пуще прежнего князь Владимир. – Не тебе решать, за кого дочь твоя пойдёт! Не тебе решать, кто землю твою вспашет! Вели Рогнеду сюда вести! – зло кричит на весь терем царский, громом глас его несётся по покоям княжеским…

Только я, как услыхала, что деется, сразу из подпола на двор выскочила, да в тёмный лес побежала, подальше от князя ненавистного…

Бегу, я ног под собой не чуя, во мхи мягкие проваливаюсь, через кочки перескакиваю, болота топкие перепрыгиваю…

Только слышу я позади себя громкий лай: то псы княжеские по моему следу бегут, всё ближе и ближе ко мне, вот уже дыхание их смрадное мне в затылок доносится…

Вдруг вижу я пред собой дуб высокий: хватаюсь за ветки крепкие, да залазаю на него, как белка юркая. Сижу, притаившись, дышать боюсь, а подо мною дружинники князя рыщут, со злости бесятся.

Вдруг чую я, будто грудь мне что-то, как уголь жжёт, достаю я из-за пазухи лубок с ликом моего Родмира, только вижу я, что померк он, словно стёрся от дряхлости, а из глазонек его ясных будто кровавые слёзы льются. Чует мой суженый, что грозит мне доля страшная и опасность великая!

– Родмирушка мой дорогой, помоги мне в трудный час, – заклинаю я его так, умоляю, будто он сейчас придёт ко мне из земель своих далёких, прилетит на крыльях своих соколиных…

Только слышу я вдруг шипение да шуршание в ветвях густых, глядь – а из листьев дубовых змей зелёный ползёт ко мне.

Сижу я, не шелохнувшись, обмерев от страха, что делать мне, не ведаю: закричу, прогоню – поймают меня псы поганые, а останусь тута сидеть – укусит меня змей свои жалом ядовитым… Только змей вдруг молвит человечьим голосом:

– Не бойся, Рогнеда, приполз я от твоего суженого. Просил он помочь тебе, коли пожелаешь того. Прослышал он про твою беду великую, велел своему голубю верному лететь на всех крыльях в твою сторонушку, просить всех братьев его лесных о твоём спасении. Услыхал я его мольбу, приполз к тебе со своей подмогою. Смогу я сгубить князя Владимира тебе ненавистного, коли доверишься ты мне, ягодка сладкая…

Шипит так, а сам своим язычком двойным мои ножки трогает, будто лизнуть хочет.

– Как же ты поможешь мне, змей лесной? – спрашиваю я.

– А ты доверься мне. Раздвинь ножки свои белые, заползу я в лоно твоё девичье, как в норку узкую. Спрячусь там, до поры до времени. Вот поведут тебя к князю Владимиру в опочивальню, достанет уд он свой тугой молодецкий, да натянет тетиву, чтобы стрелу пустить в твоё срамное место, только вонзит в тебя своё жало ненасытное, я его и укушу за самый оселок! – молвит так змей-искуситель, а глаза его, как два рубина драгоценных сверкают.

Гляжу я на лик своего Родмира, а он всё слабее и слабее становится, вот-вот совсем пропадёт… Сердечко кровью моё обливается, что не увижу я своего любимого, не смогу сохранить для него свою верность девичью! Помню я, учила меня матушка не верить змеям искусителям, да нет у меня выбора никакого. Что огонь, что полымя.

– А коли я тебя не послушаю, не доверюсь я тебе? – спрашиваю я змея хитрого, только хвостиком он махнул да отвечает:

– А тогда я укушу тебя, моя девонька красная, погублю навек, моя ягодка сладкая…

А лай все громче, голоса слышны грозные: вот-вот меня найдут… Что же, делать нечего: раздвигаю я ножки свои белые, подползает змей зелёный к моему лобку, своими язычками его лижет, будто пробует: вкусно ли?

Обвивает меня кольцами тугими, заползает на моё тело лилейное, к сосцам моим малинкам присасывается, будто молочко из груди тянет… Сладко мне и жарко от ласк змеиных, да держусь я крепко за ветки толстые, чтобы не свалиться с дуба высокого.

Тянет, тянет соки из меня змей хитрый, хвостиком своим меня по животу ласкает, с моей щёлкой девичьей играет. Вот уже дышать мне тяжко от жара невыносимого, а змей знай по мне ползает, да о кожу мою трётся.

Вот он подползает к моим губам сахарным, вонзает своё жало раздвоенное мне в уста, впрыскивает свой яд сладкий колдовской мне в душу. Тяжело мне и томно, будто опоили меня вином заморским крепким, голова чугунная, руки-ноги болтаются без воли, меня не слушаются, что плети, пока змей-искуситель моим телом насыщается да играется.

Вот подползает он к моим вратам девичьим, да суёт туда свою головку изумрудную. Глубже, глубже в меня вонзается, пока весь не пропадает. Чую я, как клубками тугими он во мне сворачивается, ползает да места себе ищет, сладко мне и дивно, будто в пуховых перинках лежу. Сколько годков я жила, а такого не ведала, будто в сад дивный райский попала.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.