Механическое сердце. История, которая покажется знакомой всем

Автор Дмитрий (Эвангелос) Эммануилович Тзанидаки

Соавтор Артём Анатольевич Аксёнов

ISBN 978-5-0064-9070-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Шепот Сломанного Механизма

Мир проплывал мимо сквозь мутное стекло. Не стекло даже, а скорее – пелену. Мир за ней был размыт, словно кто-то небрежно провел по нему гигантской кистью, стирая краски и оставляя лишь бледные, дрожащие тени. Я видел расплывчатые силуэты спешащих людей, серые контуры домов, мутно-голубое пятно неба. Все это существовало где-то за гранью, куда мне, кажется, никогда не добраться.

Моя жизнь протекала внутри стеклянного куба. Точнее – внутри стерильной больничной палаты. Но стены ее казались мне прозрачными, как и все вокруг. Я был заперт здесь, в своем хрупком теле, словно бабочка в стеклянной банке. Бабочка с большими крыльями надежды, бьющимися о невидимые преграды.

Шестнадцать лет. Смешной возраст, правда? Другие в это время штурмуют вершины, влюбляются, дерзят миру. А я… Я слушал шепот собственного сердца. Слабый, прерывистый ритм, похожий на тиканье старинных часов, которые вот-вот остановятся навсегда.

Не нужно так, Антош, – голос мамы всегда действовал успокаивающе, даже когда она говорила из другого конца палаты. – Доктор Иванов говорил, что тебе нужен покой.

Мама… Её любящий взгляд, морщинки у глаз, всегда чуть влажные от слез. Она старалась быть сильной, но я видел, как дрожат её руки, когда она поправляла одеяло на моей груди. Она знала. Знала, что время утекает сквозь пальцы, словно песок. Знала, что надежды почти не осталось.

Мам, я не хочу покоя, – прошептал я, чувствуя, как слова обжигают губы, – я хочу жить.

Мама опустилась на стул у кровати, взяла мою руку в свою. Её прикосновение было теплым и настоящим в этом призрачном, зыбком мире.

Ты живешь, Антош. Мы все живем.

Не так, – я отвернулся к стене, чувствуя, как жжет глаза. – Не так. Как все.

Мама ничего не ответила. Она просто гладила мою руку, а в тишине раздавался лишь шепот моего больного сердца.

Доктор Иванов был человеком из стали. Характер у него был под стать фамилии

– твердый, несгибаемый, как сталь. Впрочем, как и его руки. Руки хирурга, привыкшие держать скальпель, делать то, от чего у других бежали мурашки по коже.

Антон, – доктор говорил коротко, четко, словно отдавал приказы невидимой операционной бригаде. – Мы получили разрешение.

Разрешение? – я не понял, нахмурившись.

На операцию.

Слово повисло в воздухе, гулко отдаваясь в моей груди. Операция… Сколько раз я слышал это слово, сколько раз мечтал о нем, как о чуде. Операция, которая могла подарить жизнь.

Но… – мама замерла, в её глазах плескался страх, – это же экспериментальная методика…

Это шанс, – твердо поправил её доктор Иванов. – Единственный шанс.

Он говорил о пересадке искусственного сердца. Но не простого, механического насоса, перекачивающего кровь. Нет, это было нечто невероятное, то, о чем писали только в фантастических романах. Сердце, созданное по новейшей биотехнологии, способное не только поддерживать жизнь, но и… чувствовать.

Страшно? Конечно, было страшно. Мысль о том, что у тебя в груди будет биться неживое, искусственное сердце, пугала. Но еще больше пугал бескрайний океан тишины, который ждал меня.

Я согласился. Без колебаний. Потому что выбирать было не из чего.

Очнувшись после операции, я первым делом прислушался к себе. Тишина. Никакого привычного с детства шума, скрежета, боли.

Работает, – голос доктора Иванова звучал глухо, словно издалека.

Работает? – прошептал я, не веря своим ушам.

Твое новое сердце.

Я с трудом поднял руку, положил ладонь на грудь. Там, под кожей, чувствовалась легкая вибрация. Незнакомый, ровный ритм.

Оно… не бьется?

Доктор Иванов усмехнулся:

Оно работает, Антон. Вот что важно.

Я провел в больнице еще несколько недель. Долгий, мучительный период восстановления. Но с каждым днем я чувствовал себя все лучше, сильнее. Словно вместе с новым сердцем во мне просыпалась новая жизнь.

Возвращение домой было похоже на рождение. Мир встретил меня яркими красками, запахами, звуками. Все было таким острым, настоящим, что кружилась голова. Я видел то, чего не замечал раньше: игру света в каплях дождя на стекле, тонкие прожилки на лепестках цветов, узоры изморози на замерзшем асфальте.

Нравится? – спросил Макс, мой лучший (и единственный) друг.

Это… невероятно, – прошептал я, не в силах оторвать взгляд от осеннего парка, полыхавшего багрянцем и золотом.

Мы гуляли по аллеям, вдыхая свежий, слегка морозный воздух. Мне казалось, что я впервые по-настоящему чувствую вкус жизни. Вкус свободы.

А как оно? – Макс, как всегда, не церемонился, задавая прямые вопросы.

Что «оно»?

Ну, это… сердце твоё новое.

Я потрогал грудь. Легкая вибрация. Ровный, неутомимый ритм.

Оно… работает.

Макс нахмурился:

А чувствуешь ты что-нибудь?

Покалывание, – честно признался я. – Иногда кажется, что у меня в груди маленький моторчик работает.

Ничего, привыкнешь, – Макс хлопнул меня по плечу. – Главное, что ты теперь с нами.

«С вами…» Легкое тепло расплылось в груди. Не то чтобы совсем незнакомое чувство, но какое-то… другое. Не такое, как у всех.

В школу я вернулся через месяц. С тревогой и надеждой. Тревогой – потому что боялся косых взглядов, шепотков за спиной. Надеждой – потому что хотел нормальной жизни. Жизни, в которой я не буду отшельником, запертым в стеклянном кубе.

Первой меня заметила Света Петрова, первая красавица и главная сплетница нашего класса. Её взгляд – пронзительный, оценивающий – заставил меня поежиться.

Смотри-ка, кто к нам вернулся, – протянула она, и её голос, как всегда, привлек внимание всех вокруг. – Франкенштейн воскрес из мертвых.

Вокруг раздались смешки. Я опустил голову, чувствуя, как горит лицо.

Оставь его в покое, Света, – рявкнул Макс, вставая рядом. – Не смешно уже.

А что, я не права? – Света презрительно прищурилась. – Ходит тут, гремит своим железом…

Отвали, – Макс сжал кулаки.

Я положил руку ему на плечо. Не нужно, Макс, бесполезно. Они никогда не поймут. Никогда не примут.

Пошли отсюда, – пробормотал я, и мы вышли из класса.

Школа… Место, где я мечтал быть как все, но где всегда ощущал себя чужим. После операции это чувство только усилилось. Я был другим. Не таким, как все.

Дома я заперся в своей комнате, рухнул на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Боль и обида душили, не давали дышать. Почему я? Чем я отличаюсь от них?

Легкая вибрация в груди. Ровный, спокойный ритм. Моё новое сердце работало исправно, без сбоев. Но почему-то именно сейчас я впервые ощутил всю его чужеродность. Оно было словно стеклянная стена между мной и миром. Стена, через которую я мог видеть, но не мог чувствовать.

Антон? – в дверь постучали. – Ты как? Нормально, – буркнул я в подушку.

Можно к тебе?

Мама вошла в комнату, присела на край кровати. Её рука легла мне на голову, и я почувствовал, как её пальцы ласково гладят мои волосы.

Они жестокие, – прошептал я. – Они никогда не поймут. Не все, – тихо сказала мама. – Не все такие.

А ты? Ты понимаешь?

Мама на мгновение замолчала. Потом вздохнула и сказала:

Я принимаю тебя таким, какой ты есть. Ты мой сын, и это главное. Но я… Я другой.

Да, ты особенный, – улыбнулась мама. – У тебя есть то, чего нет ни у кого. Сердце, которое…

…не умеет чувствовать, – закончил я за неё.

Не правда, – мама взяла мою руку в свою. – Оно уже научилось чувствовать боль. А значит, сможет научиться и другому. Я верю в это.

Её слова прозвучали так уверенно, что я невольно улыбнулся. Мама… Она всегда умела найти нужные слова, даже когда казалось, что их просто нет.

Шли дни. Жизнь постепенно входила в привычное русло. Я учился жить со своим новым сердцем. С его необычным ритмом, с его странными ощущениями. Это было непросто. Иногда я чувствовал себя роботом, механизмом, лишенным души. Но потом ловил на себе взгляд мамы, полный любви и надежды, и понимал: я жив. И это главное.

Однажды вечером я сидел у окна, смотря на улицу. Шел снег, кружась в воздухе белыми хлопьями. Внезапно я почувствовал легкое тепло в груди. Нет, это была не боль, не покалывание. Это было что-то… другое. Незнакомое.

Я замер, боясь пошевелиться. Тепло нарастало, растекалось по всему телу, словно солнечный луч. И вдруг я понял. Это была… радость. Тихая, спокойная радость от того, что я живу. От того, что вижу, как падает снег. От того, что рядом моя мама.

Моё механическое сердце училось чувствовать.

Глава 2. Сталь и Надежда

Шли дни, недели, месяцы. Жизнь текла по новому руслу, огибая острые края моей новой реальности. Я учился жить с механическим сердцем, как учатся жить с протезом, шрамом на пол-лица, чужой кровью в венах. Это было частью меня, но частью чужой, непонятной, пугающей.

Поначалу тишина в груди казалась блаженством. Не стало изматывающей боли, удушливой слабости, постоянного страха. Но постепенно я начал ощущать эту тишину как пустоту. Словно внутри меня образовалась бездна, которую ничем не заполнить.

Друзья, конечно, старались. Макс, как всегда, шел напролом, пытаясь рашевелить меня, вытащить из скорлупы.

Ты же мечтал об этом, Антоха! – восклицал он, пиная мяч на площадке. —

Говорил, что дашь фору любому, если бы не эта твоя… болячка. А теперь что?

Я молчал, наблюдая, как в сизом небе кружат вороны.

Не могу, – наконец пробормотал я. – Не чувствую… ничего.

Это временно, – успокаивала мама, поглаживая меня по голове. – Доктор Иванов говорил, что со временем…

Но что он говорил, я уже не слушал. «Со временем», «постепенно», «нужно набраться терпения» – эти слова стали навязчивым рефреном, который не давал надежды, а лишь подчеркивал мою «инаковатость».

В школе я стал призраком. Ходил на уроки, сидел за партой, делал вид, что слушаю учителей. Но все это было словно в тумане. Между мной и остальными выросла стена, невидимая, но непреодолимая. Стена из стали и проводов.

Единственным человеком, с которым я мог говорить относительно свободно, была Лена. Она училась на класс младше, писала стихи и носила смешные очки с толстыми линзами. Мы познакомились в больнице, где Лена лежала с пневмонией. Я тогда только перенес операцию, был слаб и напуган. Лена, наоборот, казалась полной жизни, любопытства, какой-то тихой мудрости, не свойственной ее возрасту.

У тебя доброе сердце, – сказала она мне однажды, глядя своими огромными глазами. – Я чувствую.

Я усмехнулся:

Оно у меня… механическое. Лена покачала головой:

Неправда. Механизмы не умеют грустить.

Мы стали друзьями. Не теми друзьями, что делят сигарету за углом школы, обсуждают девчонок и гоняют в футбол до седьмого пота. Друзьями душ, которым было интересно просто быть рядом, разговаривать о книгах, мечтах, о том, что волновало нас в этом странном, непостоянном мире.

Тебе нужно его слушать, – сказала мне Лена однажды, когда мы сидели на скамейке в парке. – Свое сердце. Оно пытается тебе что-то сказать.

Оно молчит, – пожал я плечами.

Нет, оно шепчет. Просто ты не прислушиваешься.

Я не спорил. Я знал, что Лена права. В глубине души я чувствовал эту легкую вибрацию, этот ровный, неутомимый пульс. Он словно звал меня куда-то, пытался что-то сказать. Но я боялся услышать.

Однажды вечером я обнаружил у себя на рабочем столе странный подарок. Это была небольшая шкатулка из темного дерева, украшенная резным орнаментом. Внутри, на мягкой подкладке, лежало что-то маленькое и холодное.

Я осторожно взял это «что-то» в руки. Это оказался ключик. Не простой, дверной, а миниатюрный, изящный, словно из старинной музыкальной шкатулки. На одной из его граней была выгравирована надпись – «Слушай».

Рядом лежала записка: «Найди место. Время: завтра, рассвет». Подпись: «Л.» Лена… Откуда она знала? Как поняла?

Всю ночь я не сомкнул глаз. В голове роились догадки, предположения, безумные фантазии. Что это за ключик? Куда он ведет? И как с этим связана Лена?

С первыми лучами солнца я уже был на улице. Город еще спал, улицы были пустынны, воздух – чист и прозрачен. Я шел по знакомому маршруту, мимо спящих домов, закрытых магазинов, пустых остановок. Но сегодня все казалось другим. Словно я видел свой город впервые.

Лена ждала меня у ворот старого парка. Она стояла, прислонившись к облупленной скамейке, и читала книгу. На нее падали лучи восходящего солнца, и мне показалось, что она светится изнутри.

Ты пришел, – Лена улыбнулась и закрыла книгу. Пришел, – я протянул ей ключик. – Что это все значит? Лена взяла ключик, повертела его в руках.

Это твой шанс, – тихо сказала она. – Шанс услышать свое сердце. Но как? Куда он ведет?

Лена загадочно улыбнулась:

Скоро узнаешь. Пойдем.

Мы шли по аллеям парка, усеянным желтыми листьями. Солнце поднималось все выше, золотя верхушки деревьев. Я оглядывался по сторонам, пытаясь понять, куда мы идем, но ничего не узнавал.

Наконец Лена остановилась у старой беседки, полускрытой вьющимися растениями. Беседка была запущена, краска на ее деревянных решетках облупилась, а крыша прохудилась в нескольких местах. Но даже время не смогло уничтожить ее былую красоту.

Видишь? – Лена показала на неприметную дверцу в стене беседки.

Я подошел ближе. Дверца была маленькой, словно для гномов. На ней висел замок – такой же миниатюрный и изящный, как и ключик в моей руке.

Открой её, – тихо сказала Лена.

Я послушно вставил ключик в замок. Он повернулся с легким щелчком, и дверца приоткрылась. За ней скрывалась узкая лестница, уходящая вниз, во тьму.

Что там? – спросил я, чувствуя, как сердце в груди забилось чуть быстрее. Не метафорически, как раньше, а по-настоящему, с силой и напором.

Лена улыбнулась и протянула мне руку:

Спустимся и узнаем.

Я колебался. Страх, холодный и липкий, сковал грудь. Что ждет меня там, внизу? Тьма за дверцей манила и пугала одновременно.

– Не бойся, – Лена словно прочитала мои мысли. – Я с тобой.

Ее ладонь была теплой и удивительно сильной. Я сделал шаг, переступил порог, и мы начали спуск. Ступени оказались скользкими от времени и сырости.

Воздух становился все более спертым, густым, пропитанным запахом плесени и чего-то неуловимо знакомого, будто из детства.

Лестница вывела нас в узкий коридор, слабо освещенный мерцающими лампами под потолком. Я сразу узнал эти лампы – такие же висели в нашей городской больнице, наводя тоску и безнадегу. Но здесь, в этом странном подземелье, они вызывали скорее любопытство, чем страх.

– Куда мы идем? – прошептал я, боясь нарушить тишину.

Лена не ответила, лишь ускорила шаг. Ее легкая фигурка в простом платьице казалась неуместной в этом мрачном подземелье, словно заблудившийся луч света.

Коридор привел нас к тяжелой металлической двери. На ней не было ни ручки, ни замка, только маленький экранчик, мерцающий голубоватым светом. Лена приложила ладонь к экрану, и дверь со слышимым вздохом отъехала в сторону.

Комната, в которую мы попали, поражала воображение. Это была огромная лаборатория, заставленная странными приборами, колбами с разноцветными жидкостями, мигающими мониторами. В воздухе витали незнакомые запахи – химикатов, озона, еще чего-то неопределенного, но странно волнующего.

– Что это за место? – я остановился на пороге, не смея идти дальше.

Лена подошла к одному из приборов, накрытому белым полотном. Ее пальцы задрожали, когда она прикоснулась к ткани.

– Это место, где тебе дали шанс, – тихо сказала она. – Шанс жить.

Я понял все еще не до конца, но интуитивно почувствовал, что здесь, в этой лаборатории, кроется разгадка тайны моего нового сердца.

Лена сдёрнула полотно, и я вздрогнул. На металлическом столе лежало оно – мое старое сердце. Маленькое, сморщенное, покрытое шрамами, словно битвами, которые оно проиграло.

– Зачем… зачем ты привела меня сюда? – мой голос дрожал.

Лена подошла ко мне, взяла за руку. Ее прикосновение было теплым, успокаивающим.

– Послушай его, – прошептала она. – Оно хочет тебе что-то сказать. Я посмотрел на нее с недоумением.

– Но оно же… мертвое.

Лена улыбнулась одной из своих загадочных улыбок.

– Сердца не умирают, – сказала она. – Они продолжают жить в нашей памяти, в наших чувствах. И иногда… они могут говорить с нами.

Я послушно наклонился к своему старому сердцу. Прикоснулся к нему кончиками пальцев. Оно было холодным, твердым, словно выточенным из камня. Но вдруг… я почувствовал легкую вибрацию. Еле уловимый толчок. Ритм.

Это был не ровный, отлаженный ритм моего нового, механического сердца. Это был другой ритм – прерывистый, слабый, но такой знакомый. Ритм моей жизни.

И тогда я услышал его. Голос моего старого сердца. Он звучал тихо, словно шелест листьев на ветру, но я расслышал каждое слово.

«Не бойся чувствовать…»

Я не закончил, давай продолжим! Голос старого сердца разбудил во мне что-то дремавшее, забытое. Я чувствовал, как по венам разливается тепло, но не физическое, а какое-то другое, не имеющее названия. Это было чувство узнавания, принятия… себя.

Голос продолжал шептать, рассказывая о том, что чувствовал, когда я был еще ребенком. О первых шагах, о горьком вкусе лекарств, о радости от нового велосипеда, о боли от разбитой коленки. О волнении перед первым свиданием, о счастье от прикосновения маминой руки, о страхе перед операцией…

Каждое воспоминание, каждый отзвук прошлого проникал в меня, словно капля воды в иссушенную землю. Я понимал, что все это время, все эти месяцы после операции, я пытался отгородиться от этих воспоминаний, боясь боли, страха, слабости. Но именно они делали меня тем, кем я был. Тем, кем я стал.

– Слышишь? – Лена смотрела на меня с нежностью и грустью. – Оно помнит все.

– Да, – прошептал я, не отрывая взгляда от своего старого сердца. – Я слышу…

Вдруг голос оборвался. Вибрация стихла, оставив после себя звенящую тишину. Я испугался, подумал, что все закончилось, что я снова потерял его.

– Что… что случилось? – я вскинул голову, глядя на Лену с мольбой. Лена мягко улыбнулась:

– Оно успокоилось. Оно знает, что ты услышал его.

Я еще долго стоял рядом, слушая тишину. Тишину, которая теперь не казалась пустотой. Она была наполнена воспоминаниями, эмоциями, жизнью.

– Нам пора, – Лена коснулась моего плеча. – Уже поздно.

Мы вышли из лаборатории, закрыв за собой тяжелую дверь. Коридор показался мне не таким уж мрачным, а лампы под потолком – не такими уж тусклыми. Когда мы поднимались по лестнице, я остановился и обернулся.

– Откуда… откуда ты все это знаешь? – спросил я Лену. – Про это место… про мое сердце…

Лена загадочно улыбнулась:

– Я же говорила, – сердца не умирают.

И в этих словах было столько скрытого смысла, что я не осмелился задать больше ни одного вопроса.

Солнце уже поднялось высоко, когда мы вышли из парка. Я глубоко вдохнул свежий утренний воздух. Мир вокруг сиял яркими красками, словно я видел его впервые.

– Спасибо, – прошептал я, глядя на Лену. – Ты… изменила мою жизнь.

Лена пожала плечами:

– Ты сам её изменил. Ты просто научился слушать свое сердце.

Я прикоснулся к груди. Легкая вибрация. Ровный, отлаженный ритм. Но теперь я знал, что это не просто механизм. Это часть меня. Часть моего прошлого, настоящего и будущего.

Я готов был жить дальше. Чувствовать. Любить. И не бояться боли. Потому что боль – это тоже часть жизни. Часть моего сердца.

Глава 3. Эхо Незнакомых Чувств

Мир видел меня прежним – подростка с бледной кожей, вечно взъерошенными волосами и грустными глазами. Но я чувствовал, что изменился. Словно внутри проснулся кто-то другой, кто дремал долгие годы, запертый в клетке слабого тела. Кто-то с цепкими пальцами, хватающимися за жизнь.

Первое время после встречи с Леной и моим старым сердцем я словно ходил по облакам. Ощущение легкости, ясности, которое я испытывал тогда, казалось незыблемым, вечным. Но постепенно эйфория отступила, уступив место чему-то более сложному, противоречивому.

Я стал острее ощущать все вокруг. Краски казались ярче, запахи – насыщеннее, звуки – громче. Это было и прекрасно, и пугающе одновременно. Мир, который раньше был словно скрыт за матовым стеклом, теперь обрушивался на меня лавиной ощущений.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.