Волшебная лавка Гаспара Ренуа. История, произошедшая в кондитерской

19 марта, Антверпен

Вчера в редакцию позвонил человек и сообщил, что хочет поговорить с отделом журналистских расследований. Что именно он намеревается расследовать он не сказал. Не люблю такие запросы – на поверку 90% из них оказываются историями совершенно не интересными общественности.

«Бунтенфарб, поговорите с ним.» – сказал мне шеф. Он всегда называет меня по-фамилии, «Бунтенфарб». Его можно понять: моя фамилия и правда «говорящая»1 и легко запоминается. Не то что имя – Стефан.

В отдел журналистских расследований в основном обращаются жертвы мошенничества или сталкинга. Бывают также потерпевшие от действий чиновников или какой-нибудь крупной компании, бороться с которой в одиночку человеку не под силу. Поэтому я за глаза называю таких людей «потерпевшими».

Этот потерпевший, Лукас Хаан, назначил мне встречу в каком-то невнятном заведении с американской кухней. Я погуглил сию ресторацию, «Счастливый бургер» (от «гамбургер», а не «горожанин», чтобы вы понимали), и слегка напрягся – единственным местом, где в ней можно сидеть, была высокая барная стойка, идущая вдоль панорамного окна. Окно выходило на узкую, слепую улочку, так что в этом случае «панорама» представляла собой заднюю стену аптеки и еще какого-то заведения. М-да, не лучшее место для доверительной беседы.

Субботний день выдался тёплым. С утра накрапывал мелкий весенний дождик, а к обеду умытые мостовые Антверпена осветило солнце. Я припарковал велосипед недалеко от входной двери и вошел внутрь. Оказалось, что в Счастливом бургере практически никого нет. Единственным посетителем был некий господин средних лет в свитере красно-кирпичного цвета. Он сидел у окна и как будто что-то высматривал на стене противоположного здания.

– Вы Лукас Хаан? – спросил я его.

– Угу. – он энергично закивал головой и повернулся ко мне на высокой барной табуретке.

– Стефан Бунтерфарб из В.А. – представился я, протягивая ему визитку.

Мой собеседник взял визитку и довольно-таки долго её рассматривал. Было такое ощущение, что такой формат знакомства ему не привычен.

– Спасибо, что согласились со мной встретиться. – проговорил он наконец, поднимая на меня выразительные карие глаза. – Что-нибудь закажете? – спросил он, указывая на меню.

– Пожалуй, что нет. – ответил я. – Я выпил кофе с утра, а обедать мне еще рановато. – По правде говоря, меня отнюдь не вдохновляла идея отведать американского гамбургера или чего-то в этом роде.

– А вот я – ранняя пташка. – сказал Лукас со смешком. – Самое время подкрепиться. Я ведь, знаете ли, работаю в порту. Я – моряк, хожу в рейсы на разных судах.

Он и вправду был похож на хрестоматийного моряка: загорелое лицо со слегка обветрившийся кожей, немного засаленные каштановые волосы и густая, коротко стриженная борода. Дополнял картину толстый, плетёный свитер, надетый поверх поджарого торса.

Тут Лукасу принесли его гамбургер, который он, видимо, заказал до моего прихода.

– Вы точно ничего не хотите? – спросил он, шурша бумажной оберткой. – Я угощаю! Всё-таки вытащил вас из дома в выходной день.

– Спасибо, но я пас.

– Вы, может быть, вегетарианец?

– Да нет.

– Просто здесь есть вегетарианские бургеры.

Я понял, что ему будет неловко есть одному и решил капитулировать.

– Ладно. Пожалуй возьму рыбные наггетсы. – Хотя на самом деле я собирался позже съесть где-нибудь пат-тай с креветками.

– Отлично. – обрадовался Лукас. – Маэль! – крикнул он кому-то за прилавком. – Одну порцию рыбных наггетсов, пожалуйста!

Наггетсы мне принесли очень быстро, так что мы принялись за еду, считай, одновременно. Мне не терпелось приступить к делу. Закинув в рот очередной рыбный кусочек, я принялся раскладывать на стойке свои вещи: диктофон, часы, ручку и блокнот для записей.

– Не обращайте внимания, – пробормотал я. – Я пока что всё подготовлю.

Когда с гамбургером было покончено, Лукас принялся за свой рассказ.

– Наверное стоит рассказать обо всём по-порядку… – начал он издалека. – У меня есть жена, Агата. Хотя мы всю совместную жизнь прожили в Антверпене, она родом из Прованса. Её родители до сих пор живут на ферме неподалеку от Марселя.

– Француженка? – спросил я.

– Да. – кивнул Лукас. – Когда Агата только приехала в Бельгию, она здесь никого не знала. Она окончила университет в Брюсселе, а потом переехала в Антверпен и устроилась на работу в одну из местных школ. Она – учительница, преподаёт естественные науки. В первые годы её работы здесь мы и познакомились.

– Как долго вы уже вместе? – спросил я. «Видимо эта жена играет важную роль в этом деле, – подумал я про себя, – раз он так подробно о ней рассказывает.»

– Чуть больше двадцати лет.

– У вас есть дети?

– Нет. Не сложилось… – Лукас окинул меня взглядом, в котором читалось сожаление. – Так вот. Поначалу жене здесь было одиноко. По правде говоря, она не шибко общительный человек. Сейчас про таких модно говорить «интроверт». Я не знаю, что это означает, но Агате всегда было тяжело с кем-либо подружиться. Но тут однажды у них на работе появилась новая учительница. Знаете, эдакая массовица-затейница…. Веселая хохотушка. Но это не важно, – Лукас махнул рукой, – а вот важно то, что эта хохотушка организовала у них на работе что-то вроде группы подружек из тамошних сотрудниц. Они стали часто встречаться за пределами школы, устраивать посиделки. И тут моя Агата прямо расцвела. Придет, бывало, с этих посиделок в хорошем настроении и давай мне пересказывать, о чем они там говорили. Я, конечно, был рад, что у неё появился свой круг общения. Она стала реже пилить меня по мелочам. М-м-м, так вот… – он сделал паузу словно ныряльщик, набирающий побольше воздуха перед погружением на глубину. – И вдруг однажды она приходит домой и рассказывает следующее… Мол, одна из этих учительниц посетила какую-то там обалденную кондитерскую и была под сильным впечатлением. А мне что? Я и сладкое-то не очень люблю, так что я забыл об этой истории в тот же день. Но тут Агата на следующий раз мне опять рассказывает об этой кондитерской. Уже вторая их подруга туда сходила и, якобы, после этого с ней произошло что-то необычное.

– «Произошло что-то необычное»? – переспросил я. Журналистский рефлекс заставил меня уточнить нечетко сформулированную информацию. – Что вы имеете в виду?

– В том-то и дело, что я о той учительнице подробностей не помню. Поначалу я не обращал внимания на рассказы жены об этой кондитерской. Но после третьего или четвертого раза меня это стало напрягать. Я сказал Агате, что пусть не надеется – я с ней туда не пойду. Сказал, что если хочет, то пусть сходит туда сама. Если ей так интересно… – Лукас замолчал и потупил взгляд.

– И что же ваша жена, пошла туда?

– Вот тут и начинается самое важное. – проговорил он с толикой драматизма и подался чуть ближе к микрофону, который лежал между нами, словно желая убедится, что эта часть рассказа будет записана. – Агата сходила туда всего один раз. И после этого её как подменили – она стала другим человеком.

Я нахмурился. Формулировка была до тошноты субъективной и расплывчатой.

– Погодите, г-н Хаан. – сказал я. – Когда вы говорите, что вашу жену «как подменили», что вы имеете в виду? По каким именно признакам вы это поняли?

– Ну, такое ощущение, что её восприятие нашего города, меня, всей нашей жизни перевернулось вверх дном – только из-за одного посещения этой кондитерской! У неё в голове поселилась навязчивая идея вернуться к родителям в Прованс. Она только об этом и говорит, что, мол, в Антверпене темно и мрачно, а в Марселе было так хорошо и солнечно… «Агата, – говорю ей. – Все эти годы тебе здесь нравилось. Тебя всё устраивало. Что же теперь изменилось?» «Всё изменилось!» – говорит она мне. Она и вправду стала совсем другой. Раньше у неё никогда не было амбиций… желания что-либо сделать или куда-нибудь уехать. Я сейчас совершенно не узнаю свою жену. Словно ей промыли мозги или что-то в этом роде.

Я потер подбородок.

– А почему вы так уверены, что перемена в вашей жене связана с посещением кондитерской? – спросил я.

– А-а-а, я же упустил один важный момент! – воскликнул Лукас. – Хозяин этой кондитерской – француз. И оказалось, что он не просто француз, но еще и земляк моей жены. Она отправилась в эту кондитерскую, поговорила с владельцем о Марселе. Так потом его мне нахваливала… Ну то есть хозяина, – едко сказал Лукас. – И после этого всё изменилось.

Я невольно вздохнул. История, а вернее интрига, ради которой он меня позвал, выглядела просто «пшиком». Какой-то тип из кондитерской подкинул жене одного моряка идею вернуться во Францию. Что тут было расследовать.

– Так в чем именно вы обвиняете хозяина этого заведения? – спросил я. Я решил дать Лукасу последний шанс «продать» мне свою историю.

– Это не так-то просто выразить, г-н Бунтенфарб. – сказал он. – Скажу вам так: после этой перемены в Агате я решил побольше узнать об этом типе. Сперва попытался припомнить всё, что она мне о нем рассказывала. Он – француз, сам держит эту кондитерскую, и сам в ней работает. Якобы, с рассказов Агаты, все кто к ним когда-либо приходил, потом отмечал резкие перемены в жизни. Как-будто потом с человеком происходило что-то невероятное и чуть ли не мистическое.

– Не могли бы вы привести пример?

– М-м-м, сейчас. Но я не смог вспомнить детали тех предыдущих историй. Тогда я сделал вот что – я нашел в записной книжке Агаты телефон её коллеги, которая им впервые рассказала об этой кондитерской. Я позвонил ей тайком от жены и притворился, что меня тоже заинтересовало это место. Эта коллега также оказалась одержимой этим Ренуа, или как его там, – ну то есть хозяином заведения. Она сказала мне, что у него есть «необычная способность менять жизни людей». Так и выразилась. Я, конечно, ей не поверил, но решил разузнать как можно больше, чтобы понять, что же произошло с Агатой. Возможно жене захотелось чуда в жизни и она надумала, что должна изменить свою жизнь после похода в кондитерскую. Кто знает? – Лукас пожал плечами.

«Кондитер-гипнотизёр внушает доверчивым посетителям, что те должны оставить свою прежнюю жизнь» – промелькнул в моей голове нелепый заголовок.

– Так вы в итоге поняли что произошло с вашей женой? – спросил я.

– В итоге я только больше запутался. От той учительницы я узнал имена некоторых других людей, чью жизнь якобы изменил Гаспар Ренуа – да, вот его полное имя! Я поговорил с двумя из них, и это меня совершенно сбило с толку! Теперь я даже не удивляюсь, что Агата стала «ку-ку» после похода к нему. Да, знаю, вы ждете от меня конкретики, – сказал он, кивая мне головой. – Но я не смогу пересказать вам все эти истории. Думаю, вам лучше услышать их все самому. Честное слово, этот тип, Ренуа, какой-то странный. Всё это слишком странно, чтобы быть правдой. Либо они все массово врут. Либо я сошел с ума и уже ничего не понимаю. Либо… я даже не знаю.

Я облизал губы. Есть у меня такая дурацкая привычка – облизывать губы от раздражительности. С одной стороны, Лукас производил впечатление здравомыслящего человека. С другой стороны, его рассказ был очень неконкретен. Что мне было с этим всем делать?

– А чего вы ожидаете от меня? – спросил я вслух.

– Послушайте, г-н Бунтенфарб, – с чувством сказал Лукас. – У меня есть контакты этих людей. Ну то есть тех, с кем якобы что-то произошло. Не могли бы вы поговорить с ними? В рамках журналистского расследования.

– А что там за истории? Они чем-то похожи на то, что произошло с вашей женой? Если так, то это вряд ли тянет на сенсацию. – возможно, я был слишком прямолинеен, но мне хотелось всё прояснить, прежде чем назначать еще одну бессмысленную встречу.

– Нет-нет, это не так. – Лукас замахал руками. – Услышав эти истории, я по-другому взглянул на то, что произошло с Агатой. Они не такие банальные, как её внезапно возникшее желание переехать в Прованс. Поверьте мне. Вам лучше всё услышать самому!

23 марта, Антверпен

Лукас дал мне контакты двух других человек, которые, якобы, также попали под влияние Гаспара Ренуа. Одним из них оказался некто Ларс Ван дер Берг: молодой человек 25 лет, по профессии программист.

«Ну этот хотя бы должен различать вымысел и реальность,» подумал я.

– Да. – кратко ответил торопливый голос в телефоне.

– Здравствуйте! Это Стефан Бунтенфарб из В. А., отдел журналистских расследований…

Мы поговорили кратко и по делу. У Ларса быстрая речь, и он не менее шустро соображает. Как шахматист, пытающийся выиграть партию наименьшим количеством телодвижений, он сообщил мне свой график, выяснил мой, и назначил встречу. К счастью, на этот раз в каком-то хипстерском кафе с обилием салатов и закусок.

Когда я упомянул Гаспара Ренуа по телефону, мне показалось, что Ларс Ван дер Берг улыбнулся. Конечно, я не мог видеть его выражения лица, но его голос стал каким-то… тёплым. «А-а-а, вы хотите поговорить о том случае? – сказал он, вроде бы улыбаясь. – Хорошо, давайте.»

Я уже было почти поставил крест на этом деле, но после разговора с Ларсом появилась надежда получить годный материал.

Мы встретились в рабочий день, ближе к вечеру. На город надвигались сумерки, и на некоторых улицах уже зажглись фонари, всё еще мало заметные на фоне синего вечернего неба.

На первый взгляд Ларс показался мне адекватным. Светловолосый, худощавый, стильно одет. Носит очки с роговой оправой, которые однако нисколько не делают его «ботаником», скорее наоборот. Выражение лица расслабленное и умиротворенное. Словно всё в его жизни прекрасно и идёт так, как ему этого хочется.

Я попытался прикинуть, каковы шансы, что он всю эту историю приукрашает единственно от скуки – от монотонной безоблачности, царившей в его жизни. Но в итоге я решил не гадать. Скоро и так всё прояснится.

Мы заказали еду. Ларс – только кофе, а я – салат из овощей с двумя видами орехов (который стоил примерно вдвое больше обычного.)

Усевшись в кресло, обитое синим велюром, Ларс сказал, несколько смущенно:

– Вы только ничего такого не подумайте, господин Бунтенфарб. Я вам перескажу только факты, каковы они есть. А вы уж сами делайте выводы. – Я кивнул в знак согласия. – Просто, поверьте мне, я не страдаю ни провалами в памяти, ни дефицитом внимания, ничем таким… Поэтому то, что произошло в той кондитерской, меня ставит в тупик. Я даже после этого прошел медицинское обследование – оказалось, всё со мной в порядке. А кстати, моё имя будет упоминаться в вашей статье?

– Обычно мы изменяем имена героев. – сказал я.

– Ну супер. Просто если об этом узнают на работе, у меня могут быть проблемы.

– Я понимаю. Так что же всё-таки с вами произошло?

Ларс принял вид человека, который то ли пытается что-то припомнить, то ли ищет наиболее подходящие слова.

– М-м-м, в тот день я должен был лететь в Берлин на конференцию. – начал он свой рассказ. – Хорошо еще, что в качестве гостя, а не докладчика! Перед тем, как вызвать такси в аэропорт я решил выпить кофе. Обычно я захожу в Starbucks, но в тот день у меня оставалось мало времени. Я увидел вывеску с кружкой кофе в окне кондитерской, которая недавно открылась в нашем районе. Должен сказать, что я не делаю этого специально, но я всегда всё замечаю: где что покрасили, где что отремонтировали, где что появилось… Когда я вошел, в заведении никого не было, кроме одного сотрудника за прилавком. Я перекинулся с ним парой слов, и оказалось, что это – Гаспар Ренуа, владелец кондитерской. Я спросил, как быстро он сможет сделать мне кофе. Он ответил, «сию минуту». У них в центре кондитерской есть овальная барная стойка, которая также является витриной и прилавком. Я сел за один из стульев и стал проверять информацию о рейсе в телефоне. «Так что, вы сильно спешите?» – спросил меня хозяин заведения. «Да, мне нужно в аэропорт. Еду в Берлин на конференцию.» Он сделал мне чашку кофе, положил на блюдце два пакетика сахара и два макарон – зеленого и розового цвета – за счет заведения. Последнее, что я помню, это как он ставит чашку прямо передо мной, и что-то мне говорит. Я отрываю глаза от телефона, чтобы его поблагодарить, смотрю ему в глаза, а потом – бум! – и дальше информация как будто стерта. Я всего лишь смутно помню, что он спросил у меня что-то необычное, неожиданное. Мы с ним о чем-то разговаривали – о чем-то безумно интересном. Но я никак не могу вспомнить о чем.

«Любопытно.» – подумал я про себя. Этот человек, Ларс Ван дер Берг, который всё всегда замечает и запоминает, не может вспомнить о чем говорил с кондитером.

– И когда же к вам вернулась память? – спросил я.

– Погодите, я же вам еще самого главного не сказал. – ответил он, прямо как Лукас Хаан давеча. – Очнулся я уже на улице. Смотрю в телефон и не понимаю, почему я в него смотрю. Вспоминаю, что мне нужно ехать в аэропорт, но тут понимаю дичайшую вещь – мой самолет улетел два часа назад! Я пробыл в кондитерской более трех часов и совершенно не помню, что я там делал. Никогда – я вам клянусь – за всю мою жизнь со мной ничего подобного не случалось!

– Гм… – я почесал подбородок. – И как вы сами это можете объяснить? Вы пытались после этого поговорить с владельцем заведения?

– Пытался… Прямо тогда, на месте, но я не смог с ним поговорить. Первые пару минут я был в полной растерянности: перепроверил время на нескольких сайтах, почитал новости, замерил пульс… Я никак не мог понять, сплю я или бодрствую, и что такое со мной происходит. Моей первой мыслью было вернуться немедленно в кондитерскую и всё прояснить. Но когда я туда пришёл, роллеты уже были опущены, а внутри никого не было. Тогда я позвонил другу и рассказал ему вкратце, что случилось. Но решил не упоминать, что не помню произошедшего в кондитерской – просто сказал, что пропустил свой самолет. Разговор с другом меня еще больше вернул в реальность. Теперь я был уверен, что это не сон и что со мной всё в порядке: я помню все факты и события своей жизни, кроме трёх часов, проведенных у Гаспара Ренуа. Хм, но даже это еще не всё! – снова сказал Ларс.