Реквием

Мама умерла как-то быстро и сразу, просто в один момент её больше не стало и всё. По сумме причин и следствий итог получился один – вычитание. На этой улице, в этом городе, на этой планете, в этом доме на одного живого человека стало меньше. Мне позвонила мамина подруга – её соседка по подъезду и сказала, что у мамы второй день и вечер горит свет на кухне и в комнате, а дверь она не открывает и на телефон не отвечает. Я уже тогда с каким-то спокойным предчувствием понял, осознал и принял – это конец. Она ушла. Ушла, не попрощавшись и навсегда. Я схватил дежурного водителя и полетел к ней домой. Соседка встречала нас у подъезда. Ключ повернулся в замке только в сторону запирания двери, значит, дверь заперта изнутри на щеколду – так просто в квартиру мы не попадём… Квартира мамы на первом этаже, но окна расположены высоко – так просто не дотянуться и не посмотреть, надо было изловчиться. На уровне примерно метра от земли дом опоясывал выступающий ряд кирпичей, этакий бордюр на стене, он то нам и помог. Водитель подсадил меня сзади, я «уцепился» за этот бордюр ногой и, подпрыгнув, ухватился руками за подоконник. Вот так, удерживаясь мысами ботинок на этом узеньком кирпичном пояскев стене и уже уверенно ухватившись руками за охранявшую от незваных гостей оконную решётку,я уже мог заглянуть в окно…

Мама лежала в комнате на своём диване, который она так любила и считала чуть ли не своим закадычным другом, скрашивающим её одинокие, длинные, осенние и зимние вечера. Весну и лето она предпочитала проводить на даче.Мама лежала на спине, как пишут в протоколах: «в естественной позе», мирно и спокойно отдыхающего человека. Казалось: она спала. Но опытным взглядом, по мелким признакам, не стану сейчас их здесь расписывать, я уже определил: её больше нет. Она ушла, навсегда, бросив здесь, на диване, не нужное ей большетело, разбираться с которым предстоит теперь нам: её родным,патологоанатомам,и мне больше всего. Сразу стало как-то холоднее и неуютнее, наверное, я просто немного подмёрз, держась голыми руками за холодный металл решётки и в расстёгнутой куртке.Спрыгнув на обледенелый асфальт тротуара, примыкающего к стене дома, я объявил присутствующим: «Она там». Дальнейшие слова были излишни, да и,как это сейчас принято называть, «профессиональная деформация» давно уже отучила меня от излишней эмоциональности в подобных случаях. Обычное дело, дальнейшие шаги давно математически выверены и известны. Здесь для меня было лишь одно «но»… Но оно никак уже не влияло на ход ни прошедших, ни последующих теперь вслед за этим событий и холодный рассудок достал свой калькулятор и начал быстро просчитывать самый простой и быстрый алгоритм дальнейших действий, впрочем, давно уже известный и понятный. Я связался с дежурным по городу и попросил прислать дежурного участкового и вызвать МЧС– квартиру надо было как-то вскрывать… Пока квартира не открыта, скорую вызывать для констатации смерти смысла не было – у них и так дел по горло, а сколько придётся ждать, никому пока не известно. Да и каким образом я попаду в квартиру, чтобы открыть дверь изнутри – пока тоже. Придётся ли срывать тросом решётку с окна и бить стекло или срезать дверь с петель? Насколько всё будет раскурочено? Придётся отпрашиваться с дежурства и охранять опустевшую без хозяйки квартиру до утра и уже утром думать и искать возможности для устранения таких вот «вандальных» вмешательств и последствий. Мрак. А ещё ведь и оформление кучи документов, разрешение на захоронение и прочее, и прочее… Когда всё успеть?

– Ладно, разберёмся, – так всегда говорит мне мой холодный рассудок, чтобы я не накручивал внутри себя то, чего пока что ещё нет. И знаете, как и всегда, он бывает прав.

Ребята с МЧС приехали быстро. Молодцы. Следом за ними подтянулся и участковый.Один из прибывших спасателей быстрым и профессиональным взглядом осмотрел дверь, попросил указать место, на котором с той стороны установлена задвижка и что она из себя представляет, и… Я не стану описывать здесь, как он это сделал, пусть это останется тайной для посвящённых. В цирке же вам не объясняют суть фокуса, вы видите только само представление, хотя и так всем понятно, что это дело рук, техники и никакого мошенничества. Вот и сейчас. В общем, как в фильме про Будулая: «Не нарушив замка, не сломав печати…», мы попали в квартиру. Это уже заметно облегчало мой завтрашний день и значительные, непредвиденные финансовые потери. Теперь можно вызывать и скорую, а вслед за ними и ритуал, пока участковый описывает труп и выписывает постановление. Для него это дело тоже уже привычное, а потому быстрое.

Скорая не устанавливает причину смерти, может лишь предположить. Фельдшер предположил, что сердечко не выдержало, и я с ним согласился. На то у меня были свои причины. Тихо ушла, незаметно. Просто легла спать или отдохнуть и не проснулась. Лёгкая смерть, как говорят, быстрая, незаметная. Хоть в этом Он пощадил тебя. А могла бы ещё жить и радоваться каждому новому наступающему дню. Если бы… если бы не череда предшествующих всему этому событий…

Ритуальщики взяли составленные участковым документы и на том же покрывале, на котором лежала мама на диване, аккуратно вынесли тело в машину, чтобы затем отвезти её в холодную пустоту застывшего до утра морга и оставить там, среди таких же, как и она сама. Квартира как-то сразу опустела без хозяйки и стала немного колючей, всё в ней, вдруг, стало немного чужим, холодным и бездушным. Жизнь и всё, что её наполняло, ушло отсюда, остались лишь предметы и их сухая геометрия. Я ещё раз, будто прощаясь, осмотрел комнату, задержал взгляд на поверхности дивана, и направился к выходу. Здесь, на сегодня, всё было сделано, и пора было возвращаться. Я запер теперь уже безжизненную квартиру, сел в УАЗик и мы поехали в ОВД. Что происходило у меня внутри? Да, пожалуй, ничего. Ничего такого, как говорят, душераздирающего. Снова сработала внутренняя блокировка, и холодный рассудок просто вычерчивал на белом листе свои обычные алгоритмы. Я стоял у окна и смотрел, как в темноте наступающей ноябрьской ночи медленно кружится снег и не торопясь падает, ложится на мёрзлую землю, закостеневший асфальт, будто пухом укрывая его жёсткую, обледенелую, чёрную наготу и хоть чем-то заполняя наступившую вдруг пустоту. Ко мне подошёл дежурный и тихо произнёс: «Сдавай оружие и иди домой. Твоя смена на сегодня закончилась». Я не стал возражать, так и сделал. Но отправился я не домой, а туда, откуда только что вернулся. Мне хотелось побыть там одному и не торопясь подумать тихо и спокойно о чём таком своём. И ещё, мне хотелось понять причину: почему я так спокоен и холодно-рассудителен? Неужто, моя профессия за все эти отданные ей годы вычеркнула из меня все эмоции, способность остро воспринимать всю трагичность момента и произошедшего вот хотя бы сегодня? Быть может там, в опустевшей теперь квартире во мне что-то повернётся, и я по настоящему почувствую всю острую боль от случившейся в моей жизни огромной потери? Я шёл туда. Конечно, в квартире не оказалось ни призраков,ни раскачивающихся пугающе занавесок,ничего особенного. Я включил свет и прошёл в комнату. Вот здесь, на диване, ещё лишь час назад, лежала она. А теперь она ушла, ни взяв с собой ничего, даже пылинки, потому, что теперь это всё ей не нужно и обременительно, всё, чем она так дорожила при жизни и берегла, оказалось для неё вдруг пустым, никчёмным и выглядело осиротевшим. Я же спешил, спешил прочувствовать не растаявшее ещё во времени ощущение её присутствия здесь, в этой квартире, на этой Земле, в этом мире. Предметы останутся, но вот это ощущение, оно померкнет, изотрётся в череде дней и с каждым разом будет всё слабее и слабее, пока совсем не исчезнет и пропадёт. Странно, но и здесь, сейчас, я остался спокоен и рассудителен. Вновь вспомнился фрагмент лекции на аудиокассете из моей юности, кажется по Блаватской. Там говорится примерно следующее: «Не желайте покойнику: «Пусть земля тебе будет пухом». Не привязывайте его к земле. Душа должна быть свободна. Говорите: «Лети высоко, лети далеко». Только этим пожеланием вы по настоящему можете помочь усопшему». Не знаю, так это или нет, но в юности эта лекция здорово перевернула моё сознание, и с тех пор я всегда желал усопшим лишь одного; «Лети высоко, лети далеко».Вот и сейчас я отпускал маму от себя легко и просто с этими словами. Всё закончилось. Для тебя здесь всё закончилось. Мы ещё поживём. И помолимся за тебя. А плакать я, наверное, давно уже разучился, даже и не вспомню, когда это было в последний раз, должно быть где-то далеко в глубоком детстве. Я уже и не помню. Но вот сделать для тебя я, возможно, кое-что ещё могу…

Я прошёл в другую комнату и достал из серванта церковные свечи. Они всегда там лежали. Не знаю зачем, просто были и всё. В этой квартире всегда было много того, что просто есть, а для чего – неизвестно. Выбрав одну свечу, я вставил её в маленький подсвечник и достал из кармана зажигалку. Поставив подсвечник с горящей свечой в центр обеденного стола, я уселся напротив, в кресло: «Посижу здесь с тобой, пока не догорит свечка – пусть тебе Там будет хоть немножечко теплее и не так одиноко, как может быть, бывает в таких случаях. И не страшно. Как там будет и как происходит, я, конечно же, не знаю, но по какому-то внутреннему наитию, мне захотелось, чтобы было именно так – чтобы свет и тепло этой маленькой свечи согревал тебя и там, как и я чувствовал сейчас тепло этого маленького огонька, даже находясь в полутораметрах от него, а мои мысли неслись за тобой, догоняли и отгоняли от тебя весь тот захвативший тебя в плен ужас. Ужас одиночества,неизвестностии неопределённости. Ты не одна в пустоте, мои добрые мысли о тебе с тобой, значит, всё будет хорошо. Я в это верю. «Лети высоко, лети далеко…». Пресвятая Богородица, помоги ей. Возьми под своё крыло. Защити и направь. Не оставляй своим вниманием и милосердием. Я не знаю молитв, кроме «Отче наш», мысли как-то сами складывались в слова, во что-то такое доброе, тёплое,даже нежное, что текло, летело и, надеюсь, догоняло уходящую от меня навсегда маму. Ещё сорок дней я буду практически каждый вечер приходить сюда, зажигать по свечке и сидя в полумраке тихо думать о ней и вспоминать, вспоминать… Мы видим мир каждый по своему, «со своей колокольни», а вот каким видела его она? Мне, наверное, не узнать этого никогда до конца, что-то я непременно упустил или намеренно отбросил, не посчитав нужным и излишним для себя. Запас свечей был не так велик, и я прикупил ещё, с расчётом, чтобы хватило минимум на сорок дней, вернее – вечеров, и каждый вечер, раз за разом, сидя в опустевшей квартире, по ощущениям даже, теперь заброшенной хозяйкой,я пробовал своими мыслями, воспоминаниями поддержать её там, откуда она уже не вернётся.Но мысли…мои мысли дотянуться и до туда. Я это знаю. Я в это верю.

Я давно уже простил тебя. За многое. А взамен я забрал себя от тебя. Там где начиналось моё личное я, вход тебе был воспрещён. Может поэтому у нас и были достаточно ровные, миролюбивые отношения, что я не позволял тебе перешагнуть границу нейтралитета, ту стену, которую воздвигал между нами сам, и которую на первых порах ты так безжалостно пыталась таранить, стараясь установить своё верховенство. Ещё с детства тебе было ка-то безразлично, что происходит у меня внутри, я не мог с тобой ничем поделиться, и я выкарабкивался сам, ища ответа у других, кому доверял и чью поддержку чувствовал и понимал. С тобой же у нас всё было по-другому. Я не был обделён, был одет, накормлен, у меня было всё вроде самое необходимое, но вот… я завидовал многим своим друзьям. Некоторые жили много проще, даже, если уж на чистоту, беднеенас, но вот когда их обнимали мамы, как смотрели, какие слова говорили, у меня всё внутри сжималось пружиной – я понимал самое высокое значение слова «мама» и понимал, что у меня такого никогда не было, нет и не будет, наверное, никогда. От меня требовалось быть хорошим, послушным, исполнительным сыном, должно быть для того, чтобы доставлять меньше хлопот, мне же хотелось простой, но такой необыкновенной материнской любви, какая была у моих друзей. И я мечтал, что скорее когда-нибудь вырасту и у меня всё это будет, пусть по-другому, но по-настоящему. Видимо из-за этого я в последующей жизни всегда искал в женщинах именно любви, понимания и ласки, не взирая на их материальное положение и другие материальные прелести, чем причислен был к лику романтиков и трубадуров. Но это мне всегда даже нравилось, это много лучше, чем прослыть расчётливым и меркантильным ловцом удачи.Мама, мама… как же мне хотелось в детстве, чтобы ты обняла меня и прижала к себе, и посмотрела на меня такими глазами, чтобы я почувствовал всю твою настоящую любовь ко мне. В детстве. Потом я перестал ждать этого и даже вычеркнул вероятность такого из головы и из сердца. Нет, так нет – обойдёмся как-нибудь сами. Не маленькие. Вот что я хорошо запомнил из детства, так это то, что у меня всегда были нерушимые обязанности. Начиная от своевременного выноса мусорного ведра, до обременительных, ритуальных походов на огород, с копкой земли, прополкой, окучиванием и сбором урожая этого противного во всех отношениях колорадского жука, от которого потом с трудом отмывались руки, и было нестерпимо жаль потраченного на это драгоценного времени, тем более, что вторым кругом шло всё тоже самое в деревне у деда и бабушки. Ты хотела, чтобы я был безропотным исполнителем твоих желаний, мне же нужен был весь мир. Я учился жить, и мне нужны были люди, с их опытом, мыслями, интересами, мне хотелось заглянуть в самые отдалённые уголки их души и люди открывались передо мною. Меня же, как бычка за кольцо в носу, вечно тянули на трудовые подвиги, в качестве сельхозтехники или ещё кого. Даже когда я стал жить один, от меня требовали, требовали, требовали, совершенно не считаясь с моими интересами и планами на предстоящие дни. Просто объявляли, что, например, завтра… и так далее. Помнишь ли ты тот день, когда я вполне официально объявил о начале возведения великой китайской стены между нами? Я его хорошо запомнил. Это был кайф,которому предшествовала трудная и мучительная борьба самим с собой в первую очередь. Мне,как и всегда,без права на обсуждение и возражения, было объявлено, что завтра я еду сажать картошку. Не интересовались моими планами, ни желанием, просто поставили перед неотвратимым фактом и всё. Точка. Без запятых и междометий. Как же меня в тот раз всё это возмутило. Казалось, чаша моего терпения переполнилась и начала переливаться через край.Снова такое пренебрежение к моей незаурядной персоне и моей личной жизни. И я с вечера решил бороться. Залезть утром на броневик и гордо заявить о своих правах и своей свободе!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.