Координаты безусловной бесконечности

Глава 1. В тени шестерёнок

1802 год. Лондон.

Томас Рейт был мастером старой закалки – одним из тех лондонских часовщиков, чьё имя знали все ценители такого тонкого и ювелирного ремесла. Его мастерская располагалась в невысоком доме в центре Лондона, на тихой улочке в районе Кларкенуэлл – всегда славящемся искусными ремесленниками.

Смерть жены стала для Томаса глубокой раной. Хелен скончалась во время родов, оставив в память о себе крохотное чудо. Элизабет.

Томас не знал как быть отцом маленькой девочке – он умел чинить часы, а не убаюкивать младенцев. Но Томас смотрел на эту малышку и прекрасно понимал, что должен сделать для неё всё и даже больше, ведь это не просто его дочь, но и единственная память о Хелен – любви всей его жизни.

К Элизабет Томас относился с трепетной осторожностью. Научился быть тем самым отцом, с которым не страшны любые невзгоды. Элизабет всегда ждали и подогретое молоко, и самые убаюкивающие колыбельные, которые отец придумывал на ходу. Томас качал колыбель с новорожденной Лизи так, чтобы ритм напоминал тиканье надежного механизма.

Когда дочь подросла, он показал как держать отвёртку, как слушать бой часов, как различать разные пружины по звуку. Иногда, глядя, как дочь с любопытством разглядывает разобранный механизм, он замечал в её чертах что-то от жены – изгиб брови, манеру наклонять голову. Тогда сердце сжималось, но он тут же отвлекался на дело. Показывал как слушать часы: по звуку тиканья можно было определить, всё ли в порядке с механизмом.

Однажды, когда Элизабет – ещё девочка лет десяти – с любопытством разглядывала разобранный механизм старинных напольных часов, Томас, не отрываясь от полировки маленькой шестеренки, произнес:

– Видишь, Лизи, часы – это не просто стрелки и колёса. Это упорядоченное движение времени. Каждая деталь знает своё место и свой ритм. Без малейшего зубчика весь механизм даст сбой.

Элизабет осторожно коснулась хрустальной линзы, отражающей утренний свет:

– Но время идёт само по себе, папа. Зачем его “упорядочивать”?

Томас отложил инструмент, выпрямился и посмотрел на дочь с тёплой улыбкой:

– Потому что время – как река. Оно течёт, несёт нас, но мы не можем повернуть назад. Часы же… – провёл он пальцем по гравировке на латунной пластине, – часы дают нам точку опоры. Они позволяют измерить, разделить, даже предсказать движение времени. Но знаешь, что самое удивительное?

Он сделал паузу, словно взвешивая слова и сомневаясь, что такое юное создание поймёт смысл его слов:

– Если бы мы смогли понять как именно время “сцепляется” с материей – как зубчики этих колёс, – возможно, мы научились бы не просто измерять время…Возможно…мы смогли бы…настроить его. Как настраивают ход часов.

Лизи замерла. В её воображении возник образ: механизм, где вместо стрелок – сами эпохи, вместо шестерёнок – события, а человек, как мастер, поворачивает рычаг и выбирает, куда направить поток времени.

– Ты думаешь…это возможно? – прошептала она.

Томас мягко закрыл крышку корпуса часов, посмотрел на дочь с мягкой улыбкой:

– Наука – это вопрос “как?”, а не “можно ли?”. Если время подчиняется законам, как любой механизм, значит эти законы можно изучить. А изучив – использовать.

Слова отца засели в сознании Лизи глубже, чем любые учебники.

В возрасте 16 лет Элизабет официально стала подмастерьем отца – не по бумагам (девицам в Лондоне редко выдавали подобные бумаги), а по сути: Томас доверил ей настоящие заказы и позволил работать с механизмами без постороннего надзора.

Первым серьёзным заданием для неё стали карманные часы с поврежденной пружиной. Томас положил перед дочерью разобранный механизм и сказал:

– Ты знаешь как выглядит здоровая спираль. Найди дефект и исправь. Если сомневаешься – спрашивай. Но попробуй сначала сама.

Элизабет провела почти час, разглядывая детали под лупой. Она заметила микроскопическую трещину, подобрала аналог из запасников, аккуратно установила – и с волнением завела механизм. Тиканье было ровным. Отец, наблюдавший со стороны, улыбнулся, положив руку Элизабет на плечо, давая ей знать, что она всё сделала верно.

Через полгода Элизабет самостоятельно восстановила старинные настенные часы с лунным календарём. Механизм был сложным: три цепи, пять шестерёнчатых передач, индикатор фаз. Она потратила три недели, сверяясь с чертежами отца. В итоге часы заработали с точностью до секунды.

Томас, проверив результат, молча поставил на полку её именной набор инструментов – миниатюрные отвёртки с гравировкой “E.R.”, лупу на гибкой стойке и шкатулку для мелких деталей. Это было негласным признанием: теперь она – не ученица, а полноценный помощник.

В свободные часы Элизабет начала применять знания иначе. Наблюдая как механизмы преобразуют энергию (пружина-колёса-стрелки), она задумывалась: можно ли создать систему, где движение будет “замыкаться” во времени? Она вела отдельный блокнот, где эскизы часов соседствовали с набросками гипотетической машины – с кольцами из кварца, медными катушками и загадочными “регуляторами фаз”.

Отец, замечая эти записи, не мешал. Однажды он лишь пробормотал:

– Часы измеряют время. А ты хочешь им управлять. Будь осторожна, Лизи. Время не любит, когда его дёргают за усы.

Но в его глазах светилась гордость.

Элизабет прекрасно понимала, что чтобы “дёрнуть время за усы” недостаточно быть просто дочерью часовщика. Её тянуло к знаниям, которые были ей не доступны. Доступ в университет для девушек был практически закрыт. Но Элизабет Рейт не собиралась сдаваться – её жажда знаний и отцовское воспитание (“Если механизм не работает, ищи обходные пути”) подсказали ей нестандартное решение.

Она начала с малого:

-раздобыла мужской костюм – поношенный сюртук, широкие брюки и фетровую шляпу с опущенными полями;

-выучила “мужские” манеры: сдержанную походку, привычку держать руки в карманах, короткий кивок вместо поклона;

– выбрала открытие лекции по физике и математике, куда пускали всех желающих за небольшую плату.

Садилась в последних рядах, записывала тезисы мелким почерком в блокнот, спрятанный под полой сюртука. Однажды, профессор Кембриджского колледжа, заметив её усердие, даже похвалил:

– Молодой человек, вижу, вы всерьёз увлечены теорией волн. Не думали о научной карьере?

Элизабет лишь молча пожала плечами, боясь раскрыть голос.

На лекции по электростатике Элизабет задержалась, чтобы рассмотреть демонстрационный прибор – электрофорную машину. Она интуитивно поправила контакт, и механизм заработал ровнее. Это заметил профессор Уильям Уотсон, руководитель лаборатории при Королевском институте.

– Вы разбираетесь в контактах? – спросил он.

– Немного, – ответила Элизабет, стараясь говорить ниже. – В часах есть похожие соединения.

Уотсон, любивший пытливые умы, предложил ей помочь с настройкой оборудования. Так она впервые переступила порог лаборатории – всё ещё в мужском облике, но уже с правом касаться приборов.

Через месяц тайных визитов Элизабет решилась на откровенность. Однажды после работы она сняла шляпу и сказала:

– Прошу прощения, профессор. Я не тот, кем кажусь. Моё имя – Элизабет Рейт. Я дочь часовщика, и мне отчаянно нужны знания, которых нигде не получить открыто.

Уотсон помолчал, затем усмехнулся:

– Значит, это вы чинили мой электрофор? Что ж, если ваши руки так же точны, как ваш ум, мне нет дела до вашего пола. Но условия таковы: 1.В лаборатории вы – “мистер Эрл Рейт”; 2.Никаких разговоров о вашем присутствии с другими ассистентами; 3.Вы ведёте двойную документацию: официальную – для отчётов, личную – для ваших записей и экспериментов.

Элизабет молча кивнула, с трудом удерживая волнение, которое её накрыло с ног до головы.

Через год обучения Элизабет самостоятельно собрала гальваническую батарею, которая давала стабильное напряжение дольше аналогов. Уотсон, проверив результаты, сказал:

– Мистер Эрл Рейт, или как вас там…Вы только что опровергли теорию о рассеивании заряда в длинных цепях. Если это опубликуют, вы станете знамениты.

Элизабет промолчала. Слава ей была не нужна. Ей нужно было время…и знания, чтобы его покорить.

Беда пришла оттуда, откуда Элизабет её не ждала… Томас слёг с тяжёлой лихорадкой. Жизнь Элизабет раскололась на две реальности. Днём – университет и лаборатория, где она под именем “Мистера Э.Р.” погружалась в мир формул и опытов. Вечером – дом, где она становилась дочерью – сиделкой: меняла компрессы, варила бульоны, читала отцу вслух, чтобы отвлечь его от боли.

Когда отец засыпал, Элизабет спускалась в мастерскую. Там при свете керосиновой лампы, она превращала университетские знания в прототип машины времени.

В ночь, когда Томас впервые за неделю уснул спокойно, Элизабет решилась. Она собрала установку.

Дрожащими руками она повернула рычаг. Установка засияла красным свечением, катушки загудели. Стрелки часов начали двигаться рывками – то ускоряясь, то застывая. В воздухе появился запах озона и… чего-то ещё – как будто пахло скошенной травой и машинным маслом.

На секунду ей показалось, что в установке мелькнул силуэт – будто она увидела себя, но старше на 10 лет. Она дёрнулась. Отключила питание. Воцарилась тишина.

Утром, проверяя отца, она нашла в кармане клочок бумаги с её же почерком: “Не бойся, ты почти у цели”. Но Элизабет не писала эту записку…и уж тем более не клала её сама себе в карман. Сердце ушло в пятки…

Элизабет спрятала листок в свой блокнот. Теперь она знала: машина работает. Осталось понять – как.

После первого пробного запуска Элизабет не спала несколько дней. Тот миг, когда стрелки часов дрогнули, а в устройстве мелькнул неясный силуэт, убедил её: машина работает – но хаотично, неуправляемо. Теперь ей предстояло превратить случайный всплеск в осознанный процесс.

Время шло, а её отцу лучше не становилось. Работы по машине были приостановлены. Элизабет проводила у кровати отца большую часть свободного от учёбы времени. Она понимала, что его конец близок. Поэтому она всё больше хотела наверстать упущенное и не дать отцу одному покинуть этот мир.

Томас интересовался всеми подробностями её работой над машиной времени. Элизабет рассказывала ему о том, как она устроена, какие аномалии в её работе она наблюдала. Томас с удовольствием слушал как дочь с восхищением рассказывает ему о своём “детище”. Он понимал, что это работа всей её жизни и что как только дочь завершит работу над ней – её ждёт очень интересная и многогранная жизнь. Единственное от чего ему было грустно, так это от того, что он не сможет быть рядом с дочерью.

В комнате стояло пронзительное безмолвие – такое густое, что казалось, что его можно потрогать. Лишь тиканье отцовских карманных часов на тумбочке разбивало эту тишину на ровные, безжалостно отмеренные отрезки.

Элизабет сидела на краю кровати, сжимая руку отца. Его ладонь, когда-то сильная и загрубевшая, теперь была холодной и невесомой. Она помнила, как в детстве эти руки поднимали её к потолку, как будто к звёздам, а теперь она сама нуждалась в опоре.

Он открыл глаза – выцветшие, но всё ещё ясные. Уголок рта дрогнул в улыбке, которую она знала наизусть. Томас крепче сжал её руку, посмотрел в глаза и произнёс:

– Лизи, прошлое – не склад забытых вещей. Это фундамент, на котором стоит настоящее. Не пытайся переложить камни: дом рухнет. Никогда не возвращайся в своё прошлое. Всегда двигайся только вперёд.

Отец закрыл глаза. Его дыхание замедлилось, стало почти незаметным. Элизабет прижала его руку к своей щеке, чувствуя, как уходит тепло. Она хотела что-то сказать о любви, о благодарности, о страхе, – но слова застряли внутри.

Последний вздох был тихим как падение листа. Пальцы в её ладони расслабились. Часы на тумбочке также прекратили свой бой.

Она осталась сидеть, не отпуская его руку. Горячие слёзы полились на руку отца. Комната наполнилась сумерками, но Элизабет не замечала темноты. В голове звучали его последние слова.

И тогда она поняла: он не просто с ней прощался. Он давал ей ключ – не к прошлому, а к тому, как жить дальше.

За окном зажглась первая звезда. Элизабет медленно положила его руку на одеяло, накрыла своей, закрыла глаза и сделала глубокий вдох. В этот момент машина времени, стоявшая в соседней комнате, тихо загудела и озарила помещение красным свечением – будто откликнулась на перемену в мире. Но Элизабет этого даже не заметила. Сейчас её путешествие только начиналось – не сквозь годы, а сквозь собственную боль, к тому будущему, которое он хотел для неё увидеть.

После смерти отца Элизабет заперлась в мастерской – той самой, где с детства впитывала запах дерева, металлической стружки, масел. Первые дни она лишь бездумно перебирала инструменты, но постепенное горе сменилось решимостью: настало время довести до ума её главный проект.

Элизабет начала с тщательной диагностики. Она составила список проблем, выявленных во время единственного пробного запуска.

Месяцы ушли на устранение возникших проблем, Элизабет даже пришлось прибегнуть к консультации своего профессора – Уильяма Уотсона. Тот был бескрайне удивлен порывам Элизабет, но видя, как она горит этим делом, не смог отказать ей в помощи. Ночами они совместно снова и снова занимались то переработкой энергосистемы машины, то калибровкой временного вектора. Ночи за таким увлекательным занятием проходила очень быстро. Но все эти труды этого стоили.

И вот, в очередной понедельник, Элизабет проснулась с полным ощущением и осознанием близости завершения её трудов. Она зашла в мастерскую и словно в последний раз осмотрела верстак отца, пересмотрела его последние работы. Она знала, что он хотел, чтобы она завершила работу до конца и отправилась исследовать неизведанный для неё мир. И душу грело то, что она как никогда близка к его желанию.

Завершив последнюю проверку машины, Элизабет встала рядом с ней, повернула последний рычаг. Машина загудела, озарила комнату ярким красным свечением, и пространство вокруг неё начало искривляться.

Глава 2. Мир 215

Активируя машину Элизабет отбросила прочь эмоции. Она сконцентрировалась на мысли, что где-то в далёком будущем должен существовать “узел”, где хронопоток стабилизирован, где её технология стала обыденностью.

Пространство рвануло её сквозь слои времени. Элизабет ожидала, что почувствует боль, растяжение времени, но вместо этого ощутила лишь скольжение по невидимым рельсам. Перед глазами мелькали голографические карты времени, силуэты людей с какими-то приборами на запястьях, здания, чьи фасады меняли облик в зависимости от “временного потока” вокруг.

Затем – мягкий толчок. Свет. Тишина. После мягкого толчка Элизабет оказалась в просторном зале с перламутровыми стенами, переливающимися, словно поверхность мыльного пузыря. Воздух был напитан едва уловимым ароматом озона и чего-то ещё – будто запах старой бумаги смешивался с прохладой горного ручья.

Перед ней стояли пятеро в белоснежных одеяниях с мягкими складками, напоминающие потоки воды. На запястьях каждого мерцали хромографы – устройства из переплетённых золотых нитей и кристаллов, пульсирующих в такт невидимому ритму.

Впереди выступила женщина лет 30 с пронзительно-синими глазами и коротко подстриженными пепельными волосами. Её хромограф светился ярче остальных.

– Элизабет Рейт, – произнесла она без тени вопроса. – Мы ждали вас. Ваш код активации совпал с архивными данными проекта “Исток”.

– Кто вы? – голос Элизабет прозвучал тише, чем она ожидала.

– Я – Ария, координатор хроноэтики. А это, – она обвела рукой своих спутниц, – хранители узлов. Мы следим, чтобы время оставалось цельным.

– Что значит “чтобы время оставалось цельным”? – спросила Элизабет.

Ария слегка наклонила голову, и её хромограф на запястье вспыхнул мягким золотистым светом.

– Представьте реку, Элизабет. Широкую, полноводную. В ней есть своё течение, свои пороги, свои тихие заводи. Это и есть время.

Она сделала паузу, словно подбирая слова, затем продолжила:

– Теперь представьте, что кто-то бросает в реку камни – большие, тяжёлые. Они создают водовороты, меняют направление потока, разбивают его на мелкие ручейки. Это – хроноразрывы. Последствия необдуманных вмешательств, попыток переписать историю.

Элизабет невольно сжала пальцы:

– Но разве машина времени сама по себе не камень в реке?

– Может быть и камнем, – согласилась Ария. – А может – плотиной, которая направляет поток, не давая ему разрушить берега. Всё зависит от того. кто управляет ею и с какой целью.

Она подвела Элизабет к одной из голографических панелей. На ней возникло изображение сложной сети светящихся линий – словно паутина из жидкого золота.

– Это хроноструктура нашего мира. Каждый узел – ключевое событие. Каждая нить – возможный вариант развития. Когда кто-то пытается изменить прошлое, нити рвутся, а узлы смещаются. Время становится фрагментированным.

– И вы… “чините” его? – осторожно спросила Элизабет.

– Мы не чиним, – мягко поправила Ария. – Мы помогаем ему самовосстанавливаться. Как организм заживляет раны. Наша задача – не менять события, а устранять искажения, которые нарушают естественный ход вещей.

Элизабет коснулась одной из светящихся нитей. Та на мгновение вспыхнула ярче, а затем выровнялась, слившись с соседними потоками. Элизабет задумалась, глядя на переливающуюся сеть:

– Но как понять, где вмешательство необходимо, а где – губительно?

– Послушайте время, – просто ответила Ария. – Не ушами, а сердцем. Если вы чувствуете, что ваш поступок – это попытка убежать от боли или исправить ошибку, остановитесь. Если же вы ощущаете, что действуете ради сохранения целостности мира, а не ради своих желаний – тогда действуйте.

Она повернулась к Элизабет и посмотрела ей прямо в глаза:

– Вы уже сделали главное – остановились, когда был соблазн вернуться в прошлое, насладиться моментами проведёнными с отцом, отказались от попытки спасти мать. Это и было первым шагом к тому, чтобы время осталось цельным. Теперь вам предстоит решить как использовать время дальше.

Хромограф на руке Арии замерцал, и в воздухе возникло полупрозрачное изображение: Элизабет в своей мастерской, склонившаяся над чертежами. Рядом – её отец, который улыбается и что-то объясняет, указывая на схемы.

– Это не прошлое и не будущее, – пояснила Ария. – Это возможность. Момент, когда вы можете выбрать, каким станет следующий шаг.

Элизабет протянула руку к голограмме, но та растаяла, оставив лишь лёгкое свечение в воздухе.

– Помните: цельное время – это не застывшая статуя. Это живой поток, который нуждается в бережном отношении. И вы – одна из тех, кто может помочь ему течь дальше.

Первые недели в 2150 году Элизабет провела в комнате тишины – месте, где время словно замедлялось. Ария объяснила:

– Прежде, чем касаться хронопотока, нужно научиться не касаться. Услышать его ритм без желания что-то изменить.

Элизабет садилась в центральное кресло, окружённое кольцами хромографов, и пыталась уловить “голос” времени. Она слышала, то нарастающий, то затихающий гул,похожий на дыхание океана, то вибрацию, которую она сначала приняла за шум оборудования, но позже распознала как пульс хроноструктуры.

Ария корректировала:

– Не пытайся расшифровать. Время говорит не словами, а состояниями.

С помощью хромографа Элизабет училась “видеть” хронопоток. Как-то она заметила зарождающийся разрыв у узла 1941 и смогла сгладить его, направив энергию через хромограф. Это было первое успешное упражнение.

Ария занималась наставничеством Элизабет. В основном, она предлагала ей этические кейсы:

“Вы видите, как человек из 2070-го пытется спасти возлюбленного из прошлого. Ваши действия?” или “Хроноразрыв угрожает стереть город 1880-го, но это событие – часть причинно-следственной цепи. Как быть?”.

Элизабет училась отвечать не “да/нет”, а “как сделать минимально необходимое”.

Ключевой парадокс хронокоррекции: чтобы сохранить целостность времени, нельзя «вмешиваться» в привычном смысле – то есть менять события, переписывать прошлое или навязывать будущему иной сценарий. Вместо этого хранители работают со структурой хронопотока, устраняя искажения, но оставляя содержание событий неизменным.

Благодаря наставничеству со стороны Арии Элизабет поняла, что акт хронокоррекции без вмешательства – это искусство бережного сопровождения. Как сказала Ария:

– Ты не судья времени. Ты – его слушатель. И иногда – его тихий помощник.

Элизабет чертит схемы на голографической панели. Ария наблюдает, скрестив руки.

– Если мы настроим датчики на частоту микро-вибраций, то сможем ловить сигналы за недели до разрыва. – задумчиво произнесла Элизабет.

Ария, наклонив голову, рассматривала схемы на панели:

– А если эти “сигналы” – просто хроно-шум? Мы начнём гасить то, что не угрожает.

Элизабет повернулась и посмотрела на Арию с ухмылкой:

– Ну, тогда хотя бы займёмся уборкой. “Хроно-клининг” – звучит как стартап!

Ария невольно засмеялась:

– Да, только клиенты у нас будут….нематериальные.

– Зато отзывы – вне времени! – не сдерживая слёз от смеха дополнила Элизабет.

Ария покачала головой:

– Ладно, шутница. Давай фильтр для “шума” придумывать.

Работа девушек кипела. Изредка они прерывались на кофе. Ария постоянно убеждала Элизабет, что кофе в турке – самый лучший, в то время как Элизабет недовольно ворчала и не понимала как девушка в таком развитом мире предпочитает кофе из кофемашины этот муторный процесс. И вот спустя месяцы работ и тестирования датчиков и фильтров шума датчик замигал зелёным.

– Получилось, – почти шёпотом сказала Элизабет. – Мы отловили его до того, как он стал разрывом.

Ария коснулась экрана на голографической панели:

– Как остановить лавину, сдвинув всего лишь один камешек.

– Ты сомневалась? – с ухмылкой спросила Элизабет.

– И была права. Но ты доказала, что моя правота – не истина, – улыбнулась Ария. – Впервые рада, что ошиблась.

Элизабет обняла её и тут же отстранилась, смущаясь:

– Прости…

– Не извиняйся. Это был хороший импульс. Как и наш датчик, – тепло ответила Ария. – Теперь надо подготовить презентацию и представить наше изобретению Совету. Что делаешь в свободное от работы время?

– Видимо, торчу здесь с тобой до ночи, чтобы успеть представить его к ближайшему заседанию? – подмигнула Элизабет.

– Ты так говоришь, как будто не рада моей компании. – засмеялась Ария.

– У меня нет выбора…Только с одним условием… – прошептала Лизи.

Ария приподняла бровь, показывая всю свою озадаченность и непонимание одним лишь взглядом.

– Не будь такой занудой, – вздохнув сказала Элизабет. – Я уже полгода с тобой нахожусь только в этом центре. Я не видела толком мир, в который попала. Давай сделаем хотя бы один выходной. Ты познакомишь меня с городом, покажешь самые интересные места…

Бровь Арии готова была улететь в другое измерение. Она на время замерла. И вспомнила, что не особо рассказывала Элизабет об их мире, а сразу загрузила её работой. Успокоившись и выдохнув Ария произнесла:

– Я совсем забыла, что тебе нужен гид по новому времени и миру…Давай присядем, начнём наше путешествие с азов…

Усевшись посреди белой комнаты Ария кратко ввела Элизабет в курс дела. Рассказала ей, что в мире 215 города давно перестали быть “сетью улиц и кварталов”. Они превратились в гиперструктуры – самодостаточные здания – организмы, где человек проходит весь жизненный цикл:

– рождается в медицинском секторе;

– учится в образовательных блоках;

– работает в исследовательских или операционных зонах;

– отдыхает в садах под искусственными куполами;

– уходит из жизни в тихих палатах ухода.

Единственное, что было необычно для данного мира – так это парки аномалий. Каждый парк таил в себе различные, ни на что непохожие явления. Но люди спускались туда довольно – таки редко, они предпочитали гулять в садах под куполами, нежели тратить время на всякие “вылазки”.

В мире, где люди предпочитали уютные купольные сады с предсказуемым климатом и безопасными тропинками, парки аномалий оставались загадочными “островками хаоса”.

Элизабет, с её неуёмным любопытством, буквально загорелась идеей их исследовать. Ария, поначалу сдержанная, постепенно поддалась энтузиазму подруги.

В первый, относительно свободный от работы, день Элизабет и Ария решились на вылазку в парки. Единственным условием Арии было: не все парки сразу. Она дала Элизабет карту с кратким описанием каждого. Для Элизабет выбрать всего два парка из огромного перечня – было целым испытанием. Но поразмыслив, она остановилась на двух, самых необычных для неё.