ТВОРЦЫ ИЗ ПУСТОТЫ ИЛИ ТЕНЬЮ-2
ИГОРЬ Щербаков
ТВОРЦЫ ИЗ ПУСТОТЫ ИЛИ ТЕНЬЮ-2
ГЛАВА ПЕРВАЯ: ЧЕРТЕЖНИК АПОКАЛИПСИСА
Город назывался Старгород, но это было место, где новое умирало быстрее всего. Заброшенный завод микроэлектроники, который они выбрали следующим якорем, был идеальным местом для их безумного плана. Не только из-за остатков редкоземельных металлов, но и потому, что здесь десятилетиями копился сбойный, агрессивный фон от неудачных экспериментов с квантовыми процессорами. Это был не чистый холст, как в Фоменково, а грязная, исцарапанная стена. Идеально для того, чтобы спрятать в ней свой собственный рисунок.
Работали в режиме паранойи. После нападения Охотников-автоматов, Мая усилила ментальный щит, но цена была видна невооруженным глазом: она почти перестала спать, её руки тряслись, а в углу рта постоянно выступала кровь от внутреннего напряжения. Её пассажир, древний дипломат, трудился на износ, создавая слои иллюзий: для спутников это была просто разруха, для случайных сталкеров – ощущение невыносимой тоски, гнавшей прочь, а для систем «Афобоза» – стабильный, ничем не примечательный фон.
Тим, с головой ушедший в расчёты, стал связующим звеном между видением Кирилла и грубой силой Лекса. Он переводил геометрические бредни из левого глаза Кирилла в инженерные схемы, которые Лекс мог воплотить в металле и проводах. Их пятым негласным членом экипажа стал сам Хозяин. Его присутствие ощущалось постоянно – как тяжёлый, одобрительный взгляд со спины, как золотая нить в глазу Кирилла, которая теперь не просто указывала направление, а пульсировала в такт их работе, словно проверяя пульс у зарождающегося существа.
«Сегодня закладываем центральный узел Контура», – объявил Кирилл, стоя перед огромной, проржавевшей плазменной печью в главном цеху. Его левый глаз горел таким ярким синим светом, что отбрасывал на стену длинную, искаженную тень. – «Не якорь для него. Капкан. Он должен думать, что это супер-усилитель, способный вывести его голос на всю страну. Но на самом деле это будет петля. Точка невозврата».
Лекс, обливаясь потом, уже тащил к печи огромную медную катушку, снятую с какого-то досоветского генератора.
«А если он почует подвох?» – хрипло спросил он, не останавливаясь.
«Он не почует, – ответила за Кирилла Мая. Она сидела на корточках, рисуя прямо на запыленном полу странные символы своей собственной кровью. – Его пассажир… мой старый… ведёт с ним переговоры. Мы продаём ему идею конечного шедевра. Все великие художники мечтают об одном – о произведении, которое завершит их путь. Мы предлагаем ему такую возможность. Вечный, самодостаточный мир-созерцание. Это для него как нирвана. Слишком сладкая приманка, чтобы от неё отказаться».
Тим что-то быстро набирал на планшете, подключенном через клубок проводов к старому серверу завода.
«Есть проблема. Для петли нужна обратная связь. Зеркало. Чтобы его собственный сигнал, усиленный в миллион раз, возвращался к нему же, замыкаясь. Но для этого нужен… проводник сознания. Чистый, незамутненный „просветленный“, который станет живым ретранслятором и одновременно предохранителем. Если что-то пойдёт не так, петля схлопнется на нём, а не на нас».
В цеху повисла тяжёлая тишина. Они все понимали, о чём речь. Им нужна была свежая жертва. Человек, недавно прошедший «Афобоз», с молодым, голодным пассажиром внутри. Приманка.
«Мы не можем, – тихо сказала Мая, но в её голосе не было убежденности, только усталость. – Мы не Охотники».
«Мы – выжившие, – холодно парировал Кирилл. Его собственный пассажир, творец, ликовал при мысли о таком изящном, жутком решении. – И мы строим тюрьму для бога. В стройке всегда есть несчастные случаи. Найдём того, кто уже на краю. Кого его пассажир уже почти съел. Дадим ему смысл. Сделаем мучеником нашего нового мира».
Это была логика монстра. Но логика, выкованная в пещере, где они прятались от более страшных чудовищ. Они молча согласились. Не потому что хотели, а потому что иного пути к спасению, к свободе, к обычной жизни с тенями, падающими под правильным углом, уже не видели.
Через три дня узел-капкан был готов. Он представлял собой кошмарное сооружение из меди, стекла и кусков сырого, светящегося синим кварца, привезенного из Фоменков. Он висел в центре цеха, как паук в паутине из высоковольтных проводов. И он жаждал живого сердца.
И тогда их нашёл Он.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ: СКВОРЕЦ
Его звали Артём. Ему было девятнадцать. Он прошёл «Афобоз» полгода назад, чтобы избавиться от панических атак перед экзаменами. Избавился. И приобрёл кое-что другое. Его пассажир был не любопытным художником, как у Кирилла, и не древним дипломатом, как у Маи. Он был стаей. Роевым разумом, состоящим из тысяч крошечных, голодных сущностей, которые он в шутку называл «скворцами». Они не творили и не договаривались. Они потребляли. Мелкие, быстрые, они выедали у него из памяти эмоции, крали обрывки мыслей, оставляя после себя ветер и звон в ушах. Артём был пустой скорлупой, которую медленно, методично долбил изнутри чужой клюв.
Он нашёл их сам. На каком-то форуме для «просветленных», где Тим оставил цифровую метку – зашифрованное послание о «месте, где тихо». Артём пришёл пешком, с одним рюкзаком и глазами, в которых плескалась только всепоглощающая, тихая жажда покоя.
Когда он вошёл в цех, все они почувствовали это. Воздух наполнился тихим, назойливым щебетом, которого не было слышно ушами, но который скрежетал по нервам. Тень Артёма на стене не была цельной – она распадалась на сотни мелких, суетливых пятен.
«Вы… вы те, кто может помочь?» – голос у парня был плоским, без надежды.
Кирилл смотрел на него своим двойным зрением. Правый глаз видел изможденного мальчика. Левый видел бурлящий, нестабильный улей, идеальный проводник для хаоса. И идеальное зеркало для петли. Сигнал Хозяина, отразившись от такого сознания, запутается в его внутренней стае и увязнет навеки.
«Мы можем дать тебе тишину, – сказала Мая, сделав шаг вперёд. Её голос звучал с материнской нежностью, которую она, казалось, откопала в себе с огромным трудом. – По-настоящему. Но для этого тебе придётся стать… мостом. Всего на несколько минут».
«А потом?» – спросил Артём, и в его глазах мелькнула искра чего-то живого – страха? надежды?
«А потом ты уснёшь, – честно сказал Кирилл. – И твои скворцы уснут с тобой. Навсегда».
Он солгал. Они все это знали. Артём не уснёт. Он станет вечным резонатором, живой батарейкой в машине, которую они строили. Но мальчик кивнул. Для него это всё равно было спасением.
Процесс подготовки занял сутки. Артёма подключили к узлу-капкану с помощью десятков датчиков и странных, острых как иглы, проводников из того самого синего кварца. Тим настроил систему, Лекс обеспечил энергией, Мая своим пением убаюкивала рой в голове мальчика, усмиряя его. Кирилл же вёл главную работу – через свой левый глаз он вписывал Артёма в геометрию Контура, делал его точкой симметрии, живым фокусом.
И всё это время золотая нить Хозяина в его глазу пульсировала все сильнее, нетерпеливее. Сущность чувствовала, что готовится нечто грандиозное. Его одобрение было слышно как далёкий, мощный гул, от которого дрожала земля.
Наконец, всё было готово. Артём сидел в кресле в центре установки, его тело было окутано проводами, а лицо выражало странное, умиротворенное ожидание. Он смотрел на Кирилла.
«Скажите, а там, после сна… будет страшно?»
Кирилл, встретив его взгляд, впервые за долгое время ощутил не холод расчёта, а что-то другое. Укол. Что-то острое и человеческое, пробившее ледяной панцирь.
«Нет, – снова солгал он. – Там будет тихо».
Он дал сигнал. Тим запустил последовательность.
Сначала ничего не произошло. Потом кварцевые иглы, воткнутые в тело Артёма, засветились изнутри. Мальчик вздрогнул, его глаза закатились, оставив только белки. Из его открытого рта вырвался не крик, а звук – чистый, пронзительный, высокочастотный звук, в котором слышался и щебет тысячи птиц, и скрежет ломающегося стекла.
В тот же миг золотая нить в глазу Кирилла вспыхнула ослепительно. Мост был открыт. Канал от Хозяина хлынул в установку, встретив на своём пути сознание Артёма – идеальное, хаотичное зеркало.
И тут началось то, чего они не предвидели.
Скворцы Артёма не уснули. Они обрадовались. Наконец-то пришёл Большой Поток, Великий Источник, который можно было клевать, который можно было поглотить. Рой в его сознании бросился на сигнал Хозяина не как на отражение, а как на добычу. Он начал его пожирать.
Хозяин на другом конце взревел от ярости и боли. Он не ожидал нападения. Его чистый, геометрический паттерн начал разрываться на клочки, поглощаться алчной, бессмысленной стаей.
Установка взвыла. Лампы лопались одна за другой. Медные катушки раскалились докрасна. Воздух заполнился запахом озона и паленой плоти. Артём в кресле забился в конвульсиях, его тело начало неестественно вздуваться, кожа светилась изнутри синим светом, который то вспыхивал, то гас, словно в нём бушевала война.
«Отключай!» – закричала Мая, но Тим уже бил по клавишам, его лицо было искажено ужасом.
«Не могу! Обратная связь! Он сам себя питает! Петля… петля стала хищником!»
Кирилл стоял как вкопанный. Его левый глаз видел всё. Он видел, как золотая нить Хозяина, его величественный канал, превращается в окровавленную артерию, по которой из глубин Фоменково высасывается сама сущность. Он видел, как скворцы Артёма, насыщаясь силой древнего бога, мутируют, становятся больше, агрессивнее, начинают вырываться из своего контейнера.
И в этот момент он увидел нечто новое. В самой сердцевине хаоса, в центре разрываемого сознания Артёма, родилась искра. Не Хозяина. Не скворцов. Чистая, незамутненная, человеческая воля. Последняя мысль мальчика, который хотел только тишины.
И Кирилл понял. Понял, как можно всё исправить. Или уничтожить окончательно.
Не раздумывая, он шагнул вперёд, к бьющемуся в конвульсиях Артёму, и прижал ладони к его вискам. Не физически. Своим левым глазом. Своим намерением. Он протянул тот последний лучик человечности изнутри мальчика и вплел его в центр петли.
«Ты хотел тишины, – прошептал он сквозь грохот и вой. – Так стань ею».
Искра вспыхнула. И погасла. Но в момент своего исчезновения она издала команду, понятную на всех уровнях бытия: ЗАТКНИСЬ.
На долю секунды воцарилась абсолютная, невозможная тишина. Ни гула, ни щебета, ни треска. Даже свет замер.
А потом петля, наконец, сработала. Но не как ловушка для Хозяина. Как ампутация.
С оглушительным, немым хлопком канал оборвался. Золотая нить в левом глазу Кирилла погасла, оставив после себя лишь тлеющий шрам в восприятии. Установка рухнула, рассыпавшись в пылающий мусор. Артём в кресле обмяк, его тело стало просто телом – пустым, холодным, без единого признака жизни или скворцов.
В далеком Фоменково, в своём колодце, Хозяин издал вопль, который не услышало ни одно ухо, кроме тех, что были связаны с ним. Вопль потери, ярости и… страха? Было ли такое возможно? Его отрезали. Украли часть его силы, его внимания. И запечатали в ничто.
В цеху пахло смертью и пеплом. Мая рыдала, уткнувшись лицом в руки. Лекс стоял, сжимая монтировку так, что пальцы побелели. Тим смотрел на дымящиеся обломки, и по его лицу текли слезы.
Кирилл отшатнулся от тела Артёма, глядя на свои дрожащие руки. Он не чувствовал победы. Он чувствовал себя могильщиком. Он подошёл к краю их великого плана, заглянул в бездну и столкнул туда не только бога, но и мальчика, который просто хотел спастись.
Золотая нить исчезла. Хозяин больше не водил им как марионетками. Они были свободны. Ценой, которая оказалась гораздо выше, чем они могли себе представить.
«Что мы наделали…» – прошептала Мая.
Кирилл поднял голову. Его левый глаз, лишённый связи с колодцем, видел теперь только холодные, пустые схемы разрушенной машины. Но в его правом глазу, человеческом глазу, отражалось нечто иное. Отражение того самого, последнего, человеческого света, который он поймал и использовал.
«Мы сделали то, что должны были, – его голос звучал чужим и пустым. – Мы выиграли время. Он ранен. Он будет зализывать раны. А мы… мы теперь знаем, как его убить».
Он обернулся к своим спутникам. В его взгляде не было ни ликования, ни отчаяния. Была только ледяная, нечеловеческая решимость. Они перешли Рубикон. Они убили часть бога и принесли в жертву человека. Теперь обратной дороги не было. Только вперёд. К полному уничтожению Хозяина. Или к тому, чтобы самим стать чем-то похожим на него.
В развалинах цеха, среди дыма и пепла, лежало тело мальчика-скворца. Первой жертвы в войне, которую они только что начали. И тишина вокруг него была самой громкой вещью на свете.
ГЛАВА ВТОРАЯ: ОСКОЛКИ БОГА
Свобода пахла пеплом и озоном. Они покинули Старогорск на рассвете, бросив фургон и угнав разбитый грузовик с соседней свалки. Теперь за ними гнались не только Охотники «Афобоза», но и, как они чувствовали, сама раненая ярость Хозяина. Связь оборвалась, но Кирилл иногда просыпался посреди ночи от ощущения, что из тёмного угла на него смотрит одна-единственная, полная ненависти точка. Колодец помнил. И он хотел мщения.
Без золотой нити, ведущей к «компонентам», они оказались в свободном падении. План с Великим Контуром лежал в руинах вместе с установкой. У них не было цели, кроме одного – выжить и понять, что делать дальше. Им нужно было новое убежище, новая информация, новое оружие.
Их вывел из ступора Тим. Спустя два дня блужданий по просёлочным дорогам, он, постоянно мониторя тёмные форумы и закрытые каналы, нашёл слабый, но повторяющийся сигнал.
«Ребята… тут кое-что. Не Охотники. Не Хозяин. Что-то… третье. Они говорят на нашем языке. О пассажирах. О Тенях. Но их терминология… она другая. Они называют это не „одержимостью“, а „симбиозом“. И они ищут „осколки“».
«Какие осколки?» – мрачно спросил Лекс, не отрывая глаз от дороги.
«Не знаю. Но их координаты… они ведут в закрытый город. Совино-17. Бывший наукоград. Судя по всему, там теперь такая же аномальная дыра, как Фоменково, но другого типа».
Мая, сидевшая на заднем сиденье с закрытыми глазами, вдруг пошевелилась.
«Мой старый… он встревожен. Он чувствует… родственное присутствие. Но не того же вида. Другой ветви. Как будто дерево одно, а сучья растут в разные стороны».
Решение поехать в Совино-17 пришло само собой. У них не было других вариантов. Это была либо ловушка, либо шанс. Шанс найти союзников. Или, на худой конец, понять, против чего на самом деле они воюют.
Совино-17 встретило их стеной. Не физической – полевой. На подъезде к городу пространство начало «плыть». Дорога изгибалась, знаки меняли надписи на бессмысленные символы, а в небе над городской чертой висело неподвижное, матовое пятно, словно кусок реальности был заклеен серой плёнкой. Это было не творчество Хозяина, не его геометрическая красота. Это был барьер. Грубый, мощный, созданный для изоляции.
«КПП впереди, – сказал Лекс, притормаживая. – И люди».
Это не были военные. Это были… обычные люди. В гражданской одежде, но с пластиковыми браслетами на запястьях, слабо светящимися зеленым. Они стояли у шлагбаума, и в их глазах не было ни страха, ни агрессии. Была усталая бдительность. Один из них, мужчина лет сорока с лицом учителя физкультуры, подошёл к окну.
«С пассажирами?» – спросил он просто, без предисловий.
Кирилл кивнул.
«У меня их два. Один старый, один молодой и голодный», – добавила Мая, высунувшись.
Мужчина изучающе посмотрел на них, потом на их тени, которые под странным светом этого места вели себя спокойно.
«Проходите. Следуйте за Марком. Он проводит вас в Карантин. Потом – на собеседование к Архивариусу».
Шлагбаум поднялся. К их машине подошёл молодой парень в очках – Марк – и молча сел на пассажирское сиденье, указывая дорогу. Город внутри барьера был странным. Он не был разрушен. Он был… замерзшим. Машины стояли у тротуаров с плоскими шинами, в окнах домов горел свет, но движение было только пешеходное, и все люди носили те же зелёные браслеты. И повсюду висели странные устройства – похожие на уличные фонари, но испускающие не свет, а тихую, пульсирующую вибрацию, которая щекотала зубы.
«Глушители, – пояснил Марк, заметив их взгляды. – Подавляют низкочастотный резонанс. Чтобы ваши… пассажиры… не буянили и не привлекали внимание снаружи. Здесь безопасно. Относительно».
Карантин оказался бывшим детским садом. Их разместили в отдельной комнате, накормили безвкусной, но питательной кашей, и провели медицинский осмотр. Врач, женщина с умными, печальными глазами, долго смотрела на показания своих приборов, глядя то на экран, то на Кирилла.
«У вас интересный случай. Двойная регистрация. Старая связь… оборвана, но шрам остался. И своя, новая, самодельная структура. Вы не просто носитель. Вы… инженер».
«Мы все тут немного инженеры», – хрипло сказал Лекс.
«В Совино-17 – да», – согласилась врач. – «Здесь собрались те, кто не захотел быть ни скотом для Охотников, ни игрушкой для… ну, вы знаете для кого. Мы учимся жить с этим. Контролировать. Использовать».
Через два часа к ним пришёл Архивариус. Так его все называли. Это был сухонький старичок в вылинявшем свитере, с глазами цвета старого льда. Но когда он вошёл, воздух в комнате застыл. Его пассажир был не сущностью, не тенью. Это была… библиотека. Кирилл видел это левым глазом – вокруг старика вились не силовые линии, а бесконечные, переплетающиеся потоки информации, упакованные в идеальные, кристаллические структуры. Он был хранителем. Не богом и не рабом. Архивариусом.
«Расскажите, – сказал старик, усаживаясь на стул. Его голос был тихим, но в нём слышалась такая мощь, что даже Лекс выпрямился. – Расскажите с самого начала. Про клинику. Про вашего первого босса. Про колодец. И про мальчика со скворцами».
И они рассказали. Всё. Даже то, в чём боялись признаться самим себе. Архивариус слушал, не перебивая, лишь иногда кивая. Когда они закончили, он долго молчал, глядя в пустоту.
«Вы убили не часть бога, дети, – наконец произнес он. – Вы отломили осколок от монолита. И этот осколок теперь живёт своей жизнью. Тот мальчик… его последняя воля, усиленная силой Хозяина и поглощённая его же паразитами… она стала семенем. Новым существом. Слишком юным, чтобы иметь волю. Но достаточно мощным, чтобы его искали».
«Кто?» – спросила Майя.
«Все, – вздохнул Архивариус. – Охотники хотят его уничтожить как аномалию. Хозяин хочет вернуть, чтобы исцелить рану. А есть… другие. Те, кто хочет его заполучить, чтобы вырастить из него оружие. Или нового бога». Он посмотрел на Кирилла. «Вы создали не проблему. Вы создали Приз. И теперь за ним начнется охота. А вы – единственные, кто знает, где он может быть».
«Он умер!» – выдохнул Тим. «Мы видели!»
«Сознание мальчика – да. Тело – да. Но осколок, сплав его последней воли, силы Хозяина и паразитического роя… это энергетический паттерн. Он не мог просто исчезнуть. Он отскочил. Как искра. И где-то заземлился. В другом носителе. Или в месте силы. Он ищет форму».
Кирилл почувствовал, как у него похолодело внутри. Их жертва не была концом. Она была началом чего-то нового, ещё более непредсказуемого.
«Что нам делать?» – спросил он.
«Для начала – остаться здесь. Учиться. Вы сильные, но дикие. Как первобытные люди с ядерной кнопкой. Мы научим вас основам. Что такое пассажиры на самом деле. Откуда они. И как с ними договариваться так, чтобы не терять себя». Архивариус встал. «А потом… потом вам придётся найти этот осколок. До того, как это сделают другие. И решить, что с ним делать. Уничтожить. Или взять под контроль. Или… дать ему вырасти, надеясь, что в нём осталась часть того мальчика, который просто хотел тишины».
После его ухода они сидели в полной тишине, переваривая услышанное. Они пришли за убежищем, а нашли новую миссию. Более опасную, чем всё предыдущее.
«Значит, – медленно проговорил Лекс, – мы теперь не беглецы. Мы… что? Родители? Садовники?»
«Мы – те, кто принёс в мир новую чуму, – горько сказала Мая. – И теперь должны ее вылечить. Или возглавить».
Кирилл смотрел в окно, на серое, запечатанное небо Совино-17. Его левый глаз, хоть и лишенный связи с Хозяином, теперь видел больше. Он видел тонкие, почти невидимые нити, связывающие каждого жителя этого города, видел сложный узор глушителей, видел мощный, стабильный пульс самого Архивариуса. Это была не свобода. Это был другой вид тюрьмы. Но тюрьмы, в которой были книги, учителя и шанс понять правила игры.
А где-то там, за стенами, в хаотичном, наполненном Тенями мире, бродил их ребенок-чудовище. Осколок бога, зачатый в смерти и тишине. И за ним уже наверняка тянулись щупальца.
Война только начиналась. Но теперь у них появился штаб. И, возможно, цель, которая была чем-то большим, чем простое выживание.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ: УРОКИ В ПОДЛОЖКЕ
Совино-17 оказался не убежищем, а университетом для поврежденных душ. Их обучение началось не с лекций, а с погружения. Архивариус называл это «экскурсией в фундамент».
Их провели в подвал бывшего НИИ, в комнату без углов, стены которой были покрыты мягким, звукопоглощающим материалом цвета запекшейся крови. В центре на полу был выложен круг из того же синего кварца, что и в Фоменково.
«Подложка, – начал Архивариус, его голос в замкнутом пространстве звучал, как скрип пергамента. – Это не мир духов. Это… операционная система реальности. Слой паттернов, протоколов, чистых форм. То, что было до материи. Пассажиры – не инопланетяне. Они – сбойные процессы, отшельники, беглецы из этой системы. «Афобоз» не пробивает дыру. Он отключает в человеке «брандмауэр» – инстинктивный страх, который мешает паттерну считать ваш разум подходящим… хостом».
Кирилл слушал, и его левый глаз, лишённый связи с Хозяином, теперь видел нечто новое. В кругу кварца пульсировала слабая, но не искаженная геометрия. Чистая информация.
«Погружение будет контролируемым, – предупредила их новая фигура – женщина лет тридцати по имени Ирина, руководитель практики. Её пассажир, как они позже узнали, был «картографом» Подложки. – Мы войдём в контакт не с вашими постоянными «квартирантами», а с нейтральными, блуждающими паттернами. Ваша задача – распознать их структуру и… вежливо отказаться от симбиоза. Это упражнение на укрепление воли».
Первым вызвался Лекс. Когда Ирина активировала круг, воздух затрещал. Лекс замер, его тело напряглось. В его ауре Кирилл увидел, как к мощному, тяжелому паттерну его пассажира-разрушителя тянется нечто тонкое, змеиное, паттерн чистого любопытства. Лекс скрипел зубами, капли пота катились по вискам. «Нет, – прошипел он. – Место занято». И паттерн-«змейка» отступила, растворившись. Лекс сделал это за счёт грубой силы воли.
У Маи всё было иначе. К ее древнему дипломату потянулся паттерн, похожий на ребёнка – простой, голодный до впечатлений. Майя не стала его отталкивать. Она села на пол, закрыла глаза и… начала вести с ним тихий, внутренний диалог. Через минуту паттерн-«дитя» успокоился, обрёл чёткую форму и, словно кивнув, исчез. Она договорилась, как равная с равным.
Когда очередь дошла до Кирилла, всё пошло наперекосяк. Как только активировался круг, его левый глаз взорвался болью. Он увидел не отдельные паттерны. Он увидел логос Подложки – бушующее море кодов, где сталкивались и рождались миры. И в этом море его заметили. Не блуждающие «зерна». Сущности. Древние, голодные. Они потянулись к нему, чувствуя шрам от Хозяина, чувствуя его двойную природу – человека и инженера. Это был не зов, а приказ. Один паттерн, похожий на ледяной шип, рванулся вперед, пытаясь выжечь его сознание и занять место.
Кирилл не смог просто отказаться. Его воли не хватало. И тогда он сделал то, что умел – он сконструировал. Из обрывков своего восприятия, из памяти о схеме якоря, он мысленно выстроил вокруг своего сознания клетку – не стену, а зеркальный лабиринт. Паттерн-шип влетел в него и заблудился, натыкаясь на собственные отражения, пока не исчерпал импульс и не рассыпался.
В комнате пахло озоном. Кирилл лежал на полу, из носа текла кровь. Ирина смотрела на него с беспокойством и… интересом.
«Ты не носитель, – сказала она. – Ты… интерфейс. Живой шлюз. Тебе нельзя погружаться в Подложку напрямую. Ты для неё как маяк в шторм».