Полозовка. Тихие сказки

Радио в машине давно не ловило. Все станции, какие можно было поймать еще три часа назад на трассе, одна за другой зашипели, забормотали, а потом и вовсе замолчали. Даже помехи – и те не давали о себе знать.

Телефон тоже молчал. Лежал рядом на сиденье, блестел мрачно всеми трещинами и отказывался работать. Ни позвонить, ни звонок принять. Ни узнать, где сейчас находишься…

По бледному от усталости и испуга лицу в который раз полились слезы. Шутка ли! Заблудиться в глухомани, за много километров от дома, и, самое обидное, из-за собственной глупости.

Девушка громко всхлипнула. Хотела опять заплакать, но тут же подскочила и стукнулась головой о боковое стекло. И тоже – в который раз…

Асфальта тут не было. Закончился после съезда с трассы. Сменился. Сначала щебнем, потом укатанной грунтовкой, а дальше – самым настоящим бездорожьем, где только на тракторе ездить. И то в сухую погоду.

А ехать приходилось на машине. Которая хоть и считалась в городе почти что внедорожником, здесь на поверку оказалось обычным авто. За все время поездки девушка уже со счета сбилась, сколько раз она чуть не оставила в колее колесо, едва не заглохла или не утонула в поистине бездонной и чудом сохранившейся летом луже.

Да и не до счета было. В голове то и дело звучали голоса. Ее и ммм… как теперь называть человека, который еще недавно признавался в чувствах, носил охапками цветы, засыпал подарками и предлагал строить совместное счастливое будущее, а потом – ррраз! – и перечеркнул все одним походом с Иркой в кафе. С последующим продолжением у нее дома. Утешал, видите ли! Поддерживал в трудной жизненной ситуации! Проблемы у этой Ирки, оказывается! Свекровь-змеище, свекор-кобелина, муж-тряпка и ипотека-наказание!

И ведь утешил. Да настолько, что Ирка сама прислала сообщение «Твой уже бывший – мой настоящий!». А он еще и признаваться не хотел. Все десять минут, пока телефон ему под нос не сунула.

Вместо извинений и оправданий прозвучал крик! Да какой! С обвинениями! Оказалось, что она, Маша, все это время и говорит не то, и ведет себя не так, и планами своими уже всю голову забила! То ей съемную квартиру подавай, то свою… И в этом.. самом.. тоже не все ладно.

– Да! Не Ирка!!!

Крик вырвался с болью, со слезами. А дальше – как в тумане. Ветровку в охапку, сумку под мышку, ключи с тумбочки и мимо лифта вниз – по бесконечным ступенькам. От обиды. От предательства. От разочарования.

Как выводила машину с парковки, как петляла по улицам, помнила плохо. Про себя отметила только, что хоть не сбила никого, не врезалась. А вот за городом ехала спокойнее. Каждый десяток-другой километров выгонял из души тяжесть, уносил грязь, сушил горькие слезы. Дорога – она такая. Лечит.

На заправке остановилась просто так. Перевести дух. Осмотреться. Может, даже успокоиться. И очень сильно рассердилась, когда смуглый дядька в рабочем комбинезоне спросил ее:

– С вами все в порядке? Вон, глаза красные…

На хмурые брови дядька не обратил никакого внимания. Может, не заметил, а может, такой характер был. Необидчивый.

– Пятница! Конец недели! Это у всех так, – проговорил он, с любопытством осматривая белый внедорожник. – Зато впереди два выходных! Ешь, пей, отсыпайся! На природу еще можно поехать. Причем, если на такую, как здесь, то вообще никаких санаториев не надо. Красота!

– Здесь? Это где, здесь?

Маша сама не знала, зачем она это спросила. Хотелось не говорить, а забиться в уголок, обхватить руками лицо и реветь в голос. А не это вот все.

Дядька, наоборот, только и ждал, чтобы пообщаться.

– Да здесь. В Полозовке. Деревня такая. Километров семьдесят отсюда. Как крутой овраг объедешь, так за рощей и начинается. На перекрестке сейчас свернешь направо и по прямой. Поняла?

– Да.

– Бывай!

Маша удивленно моргнула. Раз, другой. Подошла к машине, повернула ключ. И вывела авто на трассу.

Перекресток обозначился быстро. Как будто только и ждал, когда девушка с красными от слез глазами и распухшим носом будет ехать по этой дороге. Извернулся крюком, подсунул поворот под колеса и потом радостно смотрел вслед белой машине, которая бодро катила по щебенке.

«Зачем я сюда еду? Куда еду?». Мысли вертелись волчком, били по и без того больной голове. Некоторые даже предлагали повернуть обратно. Маша была против.

«Обратно» не существовало. «Обратно» означало назад, туда, где ОН и, скорее всего, уже не один. Теперь ведь ему требуется утешение…

Картинка вокруг задрожала и расплылась. Потекла злыми слезами. Маша смахнула рукой слезы и тут же вернула ее на руль. Рулить здесь нужно было двумя руками, потому что дорога пошла такая, что только держись.

Маша держалась. Белый внедорожник скакал горным козлом, вилял между жуткими колеями, уворачивался от луж, в каждой из которых можно было проводить соревнования если не по прыжкам в воду, то по плаванию, пылил на редких площадках, приминал колесами сорняки на обочинах, кренился, рычал, но продолжал везти свою хозяйку, которая не думала не то, что поворачивать, но даже останавливаться.

Пока не поняла, что устала. Непередаваемо. Дико. Может, даже смертельно, хотя умирать, несмотря на все последние потрясения, девушка не собиралась.

Маша не глядя нащупала телефон, поднесла его к глазам и ужаснулась. Весь экран занимала паутина, только не настоящая – брезгливо смахнуть и ладно – а стеклянная. Экран был разбит. Да так, как будто телефон проскакал по ступенькам не один лестничный пролет. Или вылетел с пятого этажа. Или…

– Где же я так умудрилась? В квартире? На лестнице? – задала себе вопрос девушка и поразилась: голос дрожал – только уже не от возмущения и несправедливости, а от нехорошего предчувствия.

Дрожали и руки. Сначала не очень сильно. Но после того, как телефон не подал признаков жизни – стали просто трястись. Маша бросила совершенно бесполезный гаджет на сиденье, вцепилась что есть силы в руль и осмотрелась.

Поле. За ним еще одно. Рощица. Там овраг или низинка какая-то. Лес синей лентой. И надо всем этим – бескрайнее ярко-голубое небо с редкими белыми облачками.

Места красивые, но совершенно незнакомые.

– Да где же я?

Маша бросила затравленный взгляд на телефон. Может, ожил? Может, выйдет включить навигатор? Позвонить в конце концов?

Чуда не произошло.

Второй взгляд упал на панель и руки, которые вроде бы перестали дрожать, снова заплясали по рулю.

Бензина почти не было. Маша с ужасом вспомнила, что на заправке она лишь переводила дыхание, а не заливала бак. Просто отдыхала от долгой езды. Говорила еще с каким-то типом…

– Как же так? Как же я так? Как же мне быть? Как?

Впервые в жизни Маша почувствовала себя настолько беззащитной, что захотелось упасть в обморок. Закрыть глаза, отключиться, обмякнуть и лежать вот так на сиденье, пока кто-нибудь не приедет и не спасет. Не выведет ее из этого слабого состояния. Не…

– Нет!

В самую последнюю минуту Маша поняла, что спасать ее тут некому. Куда ни кинь взгляд – пусто. Ни машин, ни людей. Хотя, там, в низинке, то ли виднелось, то ли угадывалось что-то похожее на дома.

«Точно, – девушка прищурилась, пытаясь рассмотреть домишки. – Тот дядька на заправке говорил еще про деревню. С каким-то там названием. Полозково… Полозовское… Наверное, она и есть. И близко. Доеду. А там что-нибудь придумаю. Не может же такого быть, чтобы там ни одной машины не нашлось».

Жить стало немного веселее. Даже окружающий пейзаж показался ярче. И дорога ровнее. По крайней мере, все время, пока Маша рулила к низинке, машину тряхнуло только пару раз, и то исключительно по ее, Машиной вине – хотелось добраться до деревни как можно быстрее, поэтому перед ямками про тормоз как-то не вспоминалось.

– Точно!

При виде первой же избушки Маша улыбнулась. На душе отчего-то стало легко и радостно. Хотя, что тут странного? После всех обид и тревог, после долгой дороги и усталости было приятно думать, что обошлось без серьезных несчастий. Не заблудилась, осталась одна в чистом поле, не попала в аварию. Здесь люди. Можно будет попросить помощи, поговорить, немного передохнуть.

А там, глядишь…

Девушка схватила сумку, хлопнула дверью, окинула взглядом избушку. Старенькая, низкая. Гнется к земле под темной крышей, сутулится набок. Если бы не пара раскидистых яблонь, то совсем бы завалилась. Окошки. Маленькие, мутные. А вот занавески белые, с веселыми цветами. Хозяева постарались.

«Цветы – это хорошо. Значит, и люди такие здесь живут. Хорошие, добрые», – подумала девушка и постучала в ворота.

Тихо.

Маша подождала немного и стукнула еще раз, погромче. Может, за хлопотами ее не слышат?

В ответ ни звука.

И Маша решилась. Крикнула громко:

– Хозяева, здравствуйте! Есть, кто дома?

Ответили только яблони. Зашелестели листвой, закачали ветками.

– Тук-тууук! – почти прокричала девушка.

Она занесла кулак, чтобы изо всей силы стукнуть по доскам, да так и застыла. Перед ней стояла старушка. Низенькая, под стать своей избушке, в темной кофте, длинной юбке и белом платке, из-под которого на гостью пытливо смотрели светлые, совершенно не стариковские глаза.

– Здравствуйте, бабушка, – от этого моложавого взгляда Маша почему-то смутилась. – Прошу прощения, что отвлекаю… Я приехала… Я заблудилась. Совершено случайно в ваших местах, и вот… Бензин почти закончился, а я не знаю, куда мне ехать, и…

– Здравствуй, девонька! Заходи, заходи в дом! Тут не разговаривать надо, а успокаивать. На тебе ж лица нет…

От участливого голоса и простых слов на глаза Маши сами собой навернулись слезы. Им много не надо. Пожалели и вот – задрожали на ресницах. Того и гляди потекут. Чтобы этого не случилось, девушка сделала пару глубоких вдохов и под участливое «Иди, ну, что стоишь-то» зашла – сначала во двор, а потом уже в избу.

Перешагнула порог и замерла. А как иначе если ты в другой мир попала. Всё кругом – стол под выцветшей скатертью, табуреты, полка, шкаф, древний, какой только в музее встретишь и видневшаяся из-за перегородки кровать – оказалось даже не старым. Другим. Виданным разве только в черно-белых фильмах, и то в детстве, случайно.

– Ты, девонька, садись к столу. А я кипяточку. Чайку попьешь, хоть успокоишься. Он у меня свой, чай-то, на травах. Сейчас, сейчас…

Маша тихонько опустилась на табурет, осторожно поставила локти на стол, вздохнула. Но уже не тяжко, со слезами, а с каким-то облегчением. Пусть еще слабеньким, но и это было хорошо после всего случившегося.

Девушка провела ладонью по скатерке, смахнула пыль и опять поразилась. Пыль пахла травами. Да нет, это и были травы! Маша подняла взгляд верх и увидела десятки пучков сухих растений, развешенных на протянутой под потолком балке.

– Сама готовила! – с гордостью проговорила хозяйка, перехватив взгляд девушки. – Тут все. И зверобой, и мать-и-мачеха, и полынь, и чабрец, и подорожник… И липа есть! Все свое, с лугов… Вы в городах такого чая не видели. На вот, держи.

Старушка поставила перед гостьей тарелку с крупно нарезанным хлебом, миску с маслом и кружку.

От кружки шел пар и аромат. Травяной. Пряный. Одуряющий. Причем настолько, что у Маши закружилась голова.

– Ты пей, пей, девонька. Тебя хоть как зовут-то?

– Ой, простите! Мария. Маша, – поспешно отозвалась гостья.

Старушка кивнула, улыбнулась. Морщины у глаз собрались лучиками.

– Ну, а я – баба Маша. Можешь, так и звать. Меня так вся деревня кличет.

Маша кивнула, поднесла к губам кружку и осторожно сделала маленький – чтобы не обжечься – глоток.

Старушка была права. Такого чая Маша не пробовала ни в одном кафе. Даже самом дорогом. Даже за границей. Поэтому даже задумалась, какой у этого чая вкус.

Чай горчил. Чай был терпким. Густым. И с таким потрясающе богатым послевкусием, что хотелось наслаждаться им как можно дольше. Маша отпила еще один глоток и невольно улыбнулась от ощущения тепла и уюта. Так хорошо ей не было даже в родительском доме. Может в детстве – и то в редкие дни, когда к ним приезжали дальние родственники из древни, и тогда квартира наполнялась людьми и запахами молока, творога, сушеных райских яблок, семечек и домашнего масла.

Маша подтянула к себе хлеб, отломила кусочек и снова блаженно застыла. Это была сказка. Настоящая.

– Ммм....

Маша зажмурилась от удовольствия. И еще затем, чтобы полнее ощутить вкус хлеба. А когда открыла, то застыла немым изваянием.

Хлопотавшей старушки не было. Пропала. Исчезла и низенькая комната. Не было больше ни видавшей виды мебели, ни плитки, ни развешенных под потолком трав.

Маша находилась в просторной избе с белеными потолками, настоящей печью, широкими лавками. Не стало и стола. Того самого, за который она устроилась отдохнуть и выпить травяного чаю. Сейчас ее руки лежали не на той старенькой, хоть и чистой скатерочке, а на белоснежной скатерти, которая закрывала длинный – почти от стены до стены – стол. И чего только на этом столе не было!

Маша сама для себя попыталась перечислить все яства, которые красовались перед ней, и не смогла. Всевозможные пироги, блины, запеченная рыба, мясо, птица, каши, крендели, ватрушки, кисели, овощи, свежие и моченые яблоки… К аромату съестного примешивался аромат напитков. Одним только чаем хозяйка не ограничилась.

Да и хозяйка ли?

Той старушки, что пустила в избу, не было. Вместо нее перед девушкой сидел кряжистый дед с густой бородой и кустистыми бровями, из-под которых блестели маленькие, но очень внимательные глазки. Одна рука деда лежала на столе, а вторая по-хозяйски упиралась в бок, прямо в богато вышитый пояс.

– Здра… здравствуйте, – негромко проговорила девушка.

– И тебе поздорову, – проговорил дед густым низким голосом.

– Простите, а баба Маша… Она где?

Вместо ответа дед не спеша придвинул ближе к Маше блюдо с пирогами. Одуряюще запахло сдобой и яблоками.

Маша потянулась к пирожкам, но больше, чтобы проверить, а точно ли все происходит наяву? Может, от всех переживаний она заснула у доброй бабушки? Успокоилась после травяного чая, расслабилась и погрузилась в сон. А там чего только не происходит?

Пирожки оказались настоящими. Мягкими. И продолжали сводить с ума нос и желудок.

–– Не робей, – пророкотал дед. – Бери на какой глаз лег, к какому рука потянулась. Своя рука – она барыня.

Маша растерялась еще больше, но под пристальным взглядом отказываться не стала. И не пожалела. Пирожок оказался настолько вкусным, что рука сама потянулась за вторым.

Фигура – это, конечно, хорошо, но от сна еще никто не поправлялся. Во сне – да. После плотного ужина. А вот от происходящего во сне – такого Маша не слышала, поэтому смело окинула взглядом стол и в считанные минуты обставила место вокруг себя тарелками со студнем, рассыпчатой, пересыпанной укропом, вареной картошкой, жареной рыбой, квашеной капустой и блинами, поверх которых матово поблескивала икра.

Полюбовалась немного и удивилась, как же здорово все это выглядело. Пусть даже во сне. «Хотя, если подумать, то чего только во сне не случается», —рассудила девушка, окончательно успокоилась и принялась за угощение.

Сидевшего напротив деда она больше не боялась, потому как теперь знала – бояться кого-то во сне глупо. Какой бы кошмар ни привиделся, ничего он сделать не сможет. А сидевшего перед ней деда даже кошмаром назвать было нельзя. Маша повнимательнее поглядела на него. Да… Дед непростой. Просто щеголь. Вон какая одежда! Один только красный пояс чего стоит! А безрукавка с узором! А рубаха! Прямо персонаж из сказки!

Маша попыталась прикинуть, сколько сидевшему напротив лет и удивилась. Прикинуть возраст на глаз не выходило. По одежде, по важности должно было быть много, но вот густые, совершенно без седины волосы, темные брови и зоркий, как будто и не человек глядит, взгляд говорили обратное.

– Нравлюсь?

– Ой! – от неожиданности девушка выронила свернутый блин, на который только что водрузила шапку сметаны.

Сон оказался странным. Очень странным.

Дед гулко хохотнул, улыбнулся в густые усы.

– Смотришь внимательно. Ну, оно и понятно – видишь-то впервые.

Маша часто-часто заморгала, пытаясь осмыслить услышанное. Да и увиденное заодно тоже.

– Не бойся, не обидим, – прогудел дед, удобнее устраиваясь на широкой лавке. – Чай, не звери какие. Это в городах ваших – что гость, что чужой человек – все едино. А мы обычай знаем. Кто к нам на огонек заглянет – всегда гостюшко дорогой. Хоть зимой, хоть летом. Вот только заглядывают не очень часто. Оно и понятно. Даль. Глушь. Разве только случайно. Жаль, жаль…

Последние слова не прозвучали. Упали тяжелыми камнями на дощатый пол. Гулко, веско. Со смыслом. Таким, что Маша передумала тянуться за вторым блином, чтобы попробовать, а как он на вкус с зернистой икрой, блестевшей на столе не хуже камня-сердолика.

Перемена в настроении была не великой, однако, дед ее заметил, усмехнулся в густую бороду, хмыкнул гулко.

– Ешь, ешь. У нас, знаешь, как говорят? В еде и труде не стесняются.

Девушка кивнула и улыбнулась в ответ. Да и чего бы и нет? Сон был странным, но интересным. Не кошмары какие-нибудь, от которых холодеет спина, а сердце хочет выпрыгнуть из груди.

– Да ты никак думаешь, что тебе все это только видится? – дед развел руками и тут же скрестил их на широкой груди, примял, придавил узоры на широких рукавах.

Сверкнули глаза из-под лохматых бровей.

– А-а… А что, нет? – только и смогла выдавить девушка.

Свет, который щедро лился в окошки, сразу стал тусклым. Воздух, где висели, перемешиваясь ароматы угощения, вдруг загустел холодным киселем, стал липким, тяжелым.

Все стало ясно, хотя что-то внутри продолжало не верить и не признавать.

– А старушка? Бабушка Марья?

–В добром здравии. Наверное, отдыхать пошла. Года-то немалые.

– А вы?

Дед убрал с широкой груди руки, подбоченился, окинул зорким взглядом избу и так же внимательно поглядел на гостью. Маша ахнула. Глаза у деда были зеленые. Как крыжовник. И яркие, словно светились изнутри.

– А вы…

– А я вместо нее. Как и положено. За хозяйством слежу. За порядком. За домом. Он же, дом-то, постоянно пригляда требует. Иначе беда.

Маша не двигалась. В голове крутилось слово-догадка, но страх мешал ей произнести его даже себе, не то, что вслух.

Да и не понадобилось. За нее это сделал дед. Приосанился, провел рукой по густой бороде, неспешно поправил и без того ладно висевшие кисти пояса и проговорил:

– Домовой я.

***************************************************************

Телу было мягко и тепло. Щекам щекотно. В носу тоже изрядно щекотало. Словно кто-то теплый, мягкий и шерстяной трогал лапкой, грел, убаюкивал.

Девушка открыла глаза, заморгала часто. Прямо, в полутьме, дощатый потолок. С одной стороны стена. С другой – тот самый стол. Накрытый – можно понять по запаху. Рассмотреть получше мешал полумрак. Хотя огни горели. Только не на свечах, а на палочках в каких-то подставках. Время от времени сгоревшая часть дерева падала вниз, и тогда раздавалась тихое шипение.

К этому звуку добавлялось еле различимое шуршание где-то в стороне и внизу, под полом. «Мыши», – подумала девушка. Спокойно. Паниковать смысла не было. Мышей Маша не боялась. Если она их и видела в живую, то давным-давно в живом уголке или в зоопарке. Грызуны выглядели милейшими существами, бояться которых было глупо. Еще глупее было падать в обморок от мышей нарисованных.

Мысли о мышах прервал другой звук. Над головой раздался стрекот – тихий, мелодичный. И почти сразу же ему ответил другой – уже дальше, в глубине комнаты.

– Тихо у тебя. Хорошо.

– Так и ты не на ярмарке живешь.

– Не скажи. У меня за окном то неясыть кричит, то волки воют, а то иной раз такой треск стоит, что хоть вон беги.

– Лексей сердится.

– Он. Больше некому.

– С чего только…

– Поди узнай. Еще больше лютовать станет.

– Больше…

Голоса звучали глухо, словно через одеяло. Тот, кто назвал себя Домовым, был не один. Маша тихонько, чтобы не выдать себя, чуть повернула голову, скосила глаза и замерла. Рядом с дедом сидела старуха. Неровный свет выхватывал изрезанное глубокими морщинами лицо и седые космы, которые падали на плечи.

Разговор за столом продолжался.

– …заглядывай чаще, коли любо, – проговорил дед.

– Хлопот летом много. Травы готовить-заговаривать, отвары, запасы делать. Разве зимой.

– Поклон тебе, что хоть сейчас отозвалась. Сам бы то ли справился, то ли нет. Слишком уж она слабой оказалась.

– Да чего уж…

Девушка сморщила нос. Щекотать стало сильнее. Чтобы не чихнуть и не выдать себя, задержала дыхание, насколько хватило воздуха, но в конце концов не выдержала и чихнула. Со всей силы и на всю избу.

И тут же вскочила, испуганно поглядывая на сидевших за столом. Что скажут, что сделают?

Сидеть и тревожно моргать пришлось довольно долго. Или показалось, что долго. Так всегда бывает, когда и ждешь, и боишься того, что должно произойти. Маша успела оглядеться и понять, что еще недавно лежала она на широкой лавке под шкурой – большой, пушистой. Она-то и щекотала лицо, она и заставила выдать себя чихом. Еще увидела, что вместо прежней одежды на ней длинная белая рубаха, шитая по подолу и рукавам частым красным узором.

Такой вышивки ни в одном бутике…

– Здрава будь!

– Спасибо, – растерянно проговорила девушка.

Отмалчиваться было невежливо. Да и просто хотелось понять, что происходит. То, что это не сон, Маша уже поняла. Оставалось разобраться, что же все-таки с ней случилось, где она находится на самом деле и кто эти незнакомцы за столом.

– Может, узвару?

Назвавший себя Домовым повернулся на лавке, смерил девушку пытливым взглядом.

–Можно, – отозвалась с другой стороны гостья, – Только на пользу пойдет. Или чаю. На травах.

– Не надо на травах, – проговорила Маша. – Та бабушка… к которой я постучалась… тоже меня чаем на травах напоила. И вот, что из этого вышло…

Домовой и старуха перекинулись взглядами. Быстро. Как два ножа скрестили. И вдруг принялись хохотать.

Маша не выдержала.

Обида, ненависть, злость, боль, отчаяние, страх, жалость, растерянность, напряжение – все, что пришлось пережить в последнее время свернулось в один соленый комок, подкатило к горлу. Ни вздохнуть, ни слово молвить. Мало того. Тот же самый комок вдруг оказался в глазах, защипал сильно и вдруг прорвался горькими слезами. Да такими, что попробуй останови! Маша и не пыталась. Сидела на лавке. Спина горбиком, руки на коленях, слезы градом. Текут по щекам, падают на белую рубаху, оставляют мокрые темные пятна, не дают услышать, что тихо стало в доме.

Вместо смеха голос прозвучал. Тихий, заботливый, ласковый. Как то самое одеяло, которое только недавно грело.

– Зря ты так. Думала, над тобой смеемся? Нет. С себя. А гостей мы не обижаем.

Маша подняла заплаканно лицо. Перед глазами —он. Дед в богатых одеждах. Домовой. Смотрит заботливо, жалеючи.

Девушка всхлипнула, попыталась смахнуть слезы. Только куда там! Все лицо, словно водой облито. Тут бы платок. Или полотенце.

Не успела Маша подумать, а полотенце уже здесь, на коленях. Тоже вышитое, как и рубаха, только узор другой. Петушки по краю, крестики, ромбы. Не захочешь, а залюбуешься.

Маша залюбовалась. Когда такую красоту еще увидеть придется. Водила ладонью по красной глади, пальцами по орнаменту, и не заметила, как слезы ушли.

А вот улыбку Домового увидела. Добрую, ласковую и почему-то грустную. Или только показалось?

– Так-то лучше, – проговорил дед. – А теперь пошли опять за стол. Чего в темном углу сидеть. Да еще в одиночку. А тут светло, угощение, сказки…

– Сказки? – удивленно заморгала девушка. – Но я ведь не маленькая, чтобы мне сказки рассказывать.

– Да что ты говоришь! – проскрежетала в ответ старуха.

– Так ты что же, думаешь, что сказки только для тех, что под стол пешком ходят? – ухмыльнулся Домовой.

Маша глянула на сердитую старуху и решила промолчать. Дед ей уже почти нравился, а вот про старуху она такого сказать не могла. Худая, сгорбленная, серая кожей и с нечесаным волосом она отталкивала всем своим видом. «Склочная бабка, прямо ведьма какая-то», – решила девушка, но отказываться от приглашения Домового не стала.

Присела послушно на лавку, на другое уже место. Прежнее было занято старухой.

– Нет, – продолжал меж тем Домовой. – сказки как раз для бОльшеньких сказывают. Чтобы задумались.

– О чем? – спросила Маша.

–О чем, о чем! – проскрежетала вдруг бабка. – О жизни своей непутевой хотя бы!

Маша закусила губу. Нахмурилась. Вольготно сидевшая за столом старуха ей еще больше не понравилась. Скрипучий голос, резкие черты, лохматые брови над маленькими глазками, длинные сухие пальцы, колтуны вместо волос – все это раздражало. Причем настолько, что хотелось наговорить бабке гадостей, а то и вовсе попросить Домового выпроводить ее за дверь. Вот только что-то внутри подсказывало, что не бывать этому. Не станет он струхе перечить, тем более вон выпроваживать. Скорее на пороге окажется сама девушка. А покидать избу таким вот образом не хотелось.