Сердце Гекаты

Предыстория

В мире, где грань между реальностью и потусторонним истончается в определённых местах и в определённые часы, существуют те, кто видит больше других. Не потому, что им дано свыше, а потому, что они «выбрали» видеть.

Агата Эванс – из таких. Её путь к журналистике с «паранормальным уклоном» не был случайным. Это не жажда сенсаций и не погоня за дешёвым мистицизмом. Это – наследственная обязанность, переосмысленная как профессиональный долг.

Бабушка Агаты, Марта Эванс, именовала себя «хранительницей рода». В доме, где росла Агата, всегда пахло сушёными травами, воском и старой бумагой. На стенах висели обереги, а в углу стояла резная шкатулка, которую бабушка открывала лишь в полнолуние.

«Мир – многослойный пирог, – говорила она. – И некоторые слои проступают сквозь другие. В определённые дни. В определённых местах. И если ты знаешь, куда смотреть, ты увидишь дверь».

«Знаешь, – говорила бабушка Марта, укутавшись в тёплый плед у камина, – давным-давно в нашем роду были стражи порога. Они охраняли границы между мирами и следили за тем, чтобы тёмные силы не проникали в наш мир. Мы были теми, кто видел то, что другие не могли, и теми, кто мог противостоять тому, что просачивалось сквозь трещины».

Агата слушала, затаив дыхание, пока Марта перелистывала пожелтевшие страницы дневника. На них были записаны древние символы, описания ритуалов и рассказы о встречах с существами, которых обычный человек никогда бы не увидел.

«Но теперь, – вздыхала бабушка, – осталось так мало тех, кто помнит. Так мало тех, кто может бороться».

Стражи порога – так называла их бабушка Агаты. Когда-то их было тридцать, но сейчас осталось совсем мало. Кто-то исчез без следа, кто-то скрылся, чтобы защитить близких, но многие погибли, защищая людей от зла, которое скрывается в тумане.

Дневник стража хранился в той самой шкатулке. Марта рассказывала, что он передавался из поколения в поколение, и каждый страж записывал в него свои наблюдения, символы и ритуалы. Именно оттуда Агата узнала о медальоне с полумесяцем – «ключе к забытым дверям».

Для маленькой Агаты это были сказки. До того дня, когда она увидела трёхликую женщину у порога своей комнаты.

Тот сон – или видение – стал точкой отсчёта. Бабушка, услышав её крик, ворвалась в спальню, схватила за руку и прошептала: «Не снимай медальон. Никогда». Тогда же Агата узнала, что полумесяц на металле – не просто украшение. Это «ключ к забытым дверям», как называла его Марта. Но что это значит – осталось тайной.

После смерти бабушки мир словно стёр все следы её знаний. Обереги исчезли, шкатулка пропала, а родители старательно избегали разговоров о «странностях». Агата попыталась забыть. Поступила на факультет журналистики, увлеклась расследовательской работой, искала логику в каждом факте. Но мир не позволил ей отречься. Первые «совпадения» появились на третьем курсе:

* Статья о заброшенной часовне, где местные сообщали о «голосах в стенах». Агата приехала с чисто академическим интересом – и почувствовала ледяной сквозняк там, где не было щелей.

* Интервью с пожилым этнографом, который упомянул «ритуалы пограничных зон». В тот же вечер медальон на её груди стал тёплым – впервые после детства.

* Случайная встреча с женщиной, описывавшей «туман, который движется против ветра». Рассказчица исчезла через неделю.

Каждый раз – крошечный щелчок в механизме её скептицизма. Каждый раз – намёк на систему, которую нельзя объяснить случайностью. Почему именно исчезновения?

В её блокноте (том самом, с загнутыми углами) есть страница, помеченная красным: «Список пропавших без вести, связанных с аномальными зонами». 27 имён. 27 историй, где официальная версия («ушёл и не вернулся») не выдерживает критики.

Агата выбрала эту тему не из-за драмы. Она ищет закономерность:

* Где проходят «двери», о которых говорила бабушка?

* Кто или что стоит по ту сторону?

* Почему жертвы – всегда те, кто «слишком много знал» о мистике?

Её метод – синтез:

1. Журналистская скрупулёзность: проверка алиби, анализ документов, поиск свидетелей.

2. Интуиция: внимание к «неправильным» деталям (запах, температура, ощущение взгляда в спину).

3. Наследственная память: доверие к символам, которые другие считают суевериями.

Агата не ищет славы. Она пытается ответить на вопросы.

Её блокнот – это карта минного поля, где каждая запись может стать либо ключом, либо последней отметкой перед пропастью.

И сейчас, стоя на пустыре, где туман пахнет гниющими водорослями, она чувствует: ответы близко.

Но цена за них может оказаться выше, чем она предполагала.

Глава 1. Первые знаки

Туман стлался по городу, плотный и влажный, как гниющая вата. Он не просто скрывал очертания домов – он, казалось, пожирал их, впитывая в себя свет и звук, оставляя после себя лишь мокрую, слепую пустоту. Воздух был тяжёлым, с привкусом плесени и промозглой земли, и каждый вдох обжигал лёгкие ледяной сыростью, оставляя на губах солёный налёт – словно город плакал невидимыми, ядовитыми слезами.

«Такой туман не бывает обычным, – шептала бабушка, когда Агата была маленькой. – Это завеса между мирами истончается. А если туман становится таким плотным, что можно резать его ножом, значит, врата почти открыты. И если не остановить это, последствия будут необратимы».

В воздухе витал едва уловимый запах гниющих водорослей, будто море отступило, оставив после себя ядовитый след. Туман лип к коже, словно влажный саван, а каждый шаг отзывался хрустом битого стёкла под ногами – хотя Агата точно знала, что под ногами лишь щебень и старая листва.

Агата Эванс стояла на краю пустыря, где когда-то располагался городской рынок, и вглядывалась в размытые очертания заброшенных домов. Пальцы её в тонких кожаных перчатках судорожно сжимали потрёпанный блокнот с загнутыми углами – её хроники миров, лежащих за гранью обыденности. Каждая страница хранила истории, в которых обычный человек не поверил бы. Но Агата не была «обычным человеком».

Она была журналисткой, но не искала сенсаций на политических собраниях или светских раутах. Её стихией было паранормальное – не милые городские легенды для развлечения туристов, а та, необъяснимая материя, что заставляет скептиков терять дар речи, а верующих – молиться с удвоенным усердием. Особенно её интересовали исчезновения. Те, что не имели логичного объяснения.

«Ты опять лезешь туда, где нет доказательств. Это не журналистика – это охота за тенями».

Голос Дэвида Стоуна, учёного, чей скепсис был прочнее гранита, отдавался в её сознании эхом. Их последнее совместное дело было завершено три недели назад.

Люди пропадали после того, как находили в лесу странные символы, выложенные из камней. Дэвид настаивал на массовом психозе, Агата – на чём-то более тёмном. В итоге правда оказалась посередине: культ, маскирующийся под «экологическую общину», использовал древние ритуалы для гипнотического воздействия.

Они справились. Не без помощи шерифа Томми Райса – человека с грубоватым юмором и железной хваткой. Он не верил в призраков, но верил в факты. И в то, что за каждым безумием стоит человек.

В этом городе за последние два месяца пропали пятеро. Все – молодые женщины. Все интересовались эзотерикой, ведьмовством, «древними знаниями». Последняя – Лилиан Грей – оставила на столе открытую книгу: «Ритуалы лунных циклов». На странице, залитой воском, был обведён один обряд.

Агата перечитала его трижды.

«Когда туман скроет грань миров, дверь откроется сама».

Именно поэтому она стояла здесь – на пустыре, где, по местным слухам, когда-то проводили ритуалы. Где земля, казалось, помнила шаги тех, кто звал нечто из темноты.

Сейчас Агата была одна. Вернее, ей так казалось.

Она достала из кармана пальто диктофон. Холодный пластик скользнул в её потных пальцах.

– Тени оставляют следы, Дэвид, – прошептала она в безразличную ночь, нажимая кнопку записи. – Просто нужно знать, куда смотреть.

Она сделала шаг вперёд. Под ботинком с противным хрустом подался битый кирпич. Звук был неестественно громким в гнетущей, почти могильной тишине.

– Уверена, что это не ловушка?

Голос прозвучал не в голове, а прямо за спиной. Так близко, что её затылок почувствовал лёгкое движение воздуха. Агата не вздрогнула – она застыла, будто её залили в бетон. Сердце на мгновение замерло, а затем забилось с такой силой, что её затошнило. Она медленно, преодолевая внезапную тяжесть в шее, обернулась.

Дэвид стоял так близко, что в стёклах его очков, запотевших от влаги, отражалось её собственное, искажённое страхом лицо. Он не вышел из тумана – он материализовался из него. Его руки были засунуты в карманы длинного лабораторного халата, но по напряжённым плечам было видно – он не просто пришёл, он был настороже.

– Ловушка? – голос Агаты прозвучал хрипло. Она сглотнула ком в горле. – Для кого?

– Для тебя. Или для нас. – Он окинул взглядом окружающую их серую пелену. – Это место… оно не просто странное. Оно намеренно странное. Будто его создали с единственной целью – пугать.

Агата ощутила слабую, нервную улыбку на своих губах.

– Вот видишь? Ты уже говоришь, как я.

Дэвид фыркнул, но в его глазах не было и тени насмешки.

– Я говорю, как человек, который видел, как камни складываются в узоры, не поддающиеся геометрии. И как люди исчезают, будто их стирают ластиком из реальности.

Рёв мотора, приглушённый плотной пеленой, разрезал тишину. Из тумана медленно выползла тёмная масса – внедорожник шерифа. Дверь захлопнулась с оглушительным стуком, нарушая зыбкое заклинание ночи. Томми Райс подошёл к ним.

– Ну что, команда охотников за привидениями, все в сборе? – Голос Томми Райса пытался быть бодрым, но усталость и напряжение проступали сквозь привычную грубоватую оболочку. – Я проверил записи. Последний раз Лилиан Грей видели именно здесь.

Агата открыла блокнот. Её пальцы, чуть дрогнувшие, провели по строчкам, исписанным её же торопливым почерком.

– Она пришла в полнолуние. В час, когда туман становится густым, как молоко. И…

Она резко замолчала. Туман вокруг них сгущался прямо на глазах, серые клубы накатывали волнами, поглощая последние смутные контуры развалин. Видимость упала до пары метров. Мир сжался до размеров их маленькой, потерянной группы.

– Бесполезно, – заключил Дэвид, опуская бинокль. Его голос прозвучал приглушённо. – Мы ничего не разглядим. Если там и есть следы, их можно испортить, шаря вслепую.

Агата с силой сжала блокнот, ощущая, как бумага вминается под её пальцами. Чувство, острое и неприятное, скрутилось под ложечкой – они упускают что-то важное. Прямо сейчас, здесь, в нескольких шагах. Это внутреннее жжение, эта уверенность были ей знакомы куда лучше, чем чувство безопасности. Но спорить было бессмысленно: в такой мгле даже фотоаппарат не спасёт.

– Завтра, – выдохнула она, сдаваясь. Голос её звучал устало. – Придём на рассвете. Пока туман не рассеялся.

Томми кивнул, доставая рацию. Электронные помехи весело затрещали в тишине:

– Я попрошу патрульных приглядеть за местом. Хотя…– он окинул взглядом непроглядную мглу, – сомневаюсь, что кто-то рискнёт сюда сунуться.

Дэвид хмыкнул, и этот звук был похож на сухой треск:

– Или кто-то очень хочет, чтобы мы так думали.

Они двинулись к машине, но Агата задержалась. Что-то шевельнулось на периферии зрения – не свет, не движение, а скорее отсутствие чего-то. Пятно слепоты и без того в слепом мире. Она резко обернулась, вглядываясь в серую, пульсирующую завесу.

Ничего. Только бесконечный, безразличный туман.

И всё же…

– Агата! – окликнул Дэвид. – Ты идёшь?

Она поспешила за ними, но чувство, будто за ней наблюдают, будто чей-то холодный, безразличный взгляд впивается ей в спину, не отпускало.

По дороге к машине Агата невольно коснулась нагрудного кармана, где лежал старый медальон с выгравированным полумесяцем – подарок бабушки, которую та называла «хранительницей рода». Агата никогда не придавала ему значения, но сегодня металл казался теплее обычного, почти горячим.

Она невольно сжала медальон в кармане. В детстве бабушка называла его «ключом к забытым дверям» и строго-настрого запрещала снимать.

«Он проснётся, когда придёт время», – говорила она, но никогда не объясняла, что это значит. Теперь, спустя годы после её смерти, Агата впервые задумалась: а что, если бабушка знала больше, чем казалось?

Агата, считала старушкины суеверия милыми, но бесполезными. Но сейчас медальон, обычно холодный, был тёплым, почти горячим, будто кто-то только что сжал его в ладони. Она сжала его сильнее, и в памяти всплыл обрывок детского кошмара: трёхликая женщина у порога её комнаты, протягивающая длинную, бледную, почти прозрачную руку к её шее… и бабушка, вбегающая с криком: «Не снимай его!».

Тогда это были просто страхи. Теперь, спустя годы после её смерти, каждое слово, каждый обрывок бабушкиных рассказов о «стражах порога» и «крови рода» звучал в уме зловещим эхом, не как сказка, а как предупреждение. Как инструкция.

Она обернулась в последний раз, прежде чем сесть в машину. Туман был непроницаем. Но на мгновение ей показалось, что в его глубине что-то блеснуло. Два холодных, синих огонька, похожих на глаза. Или на звёзды в мёртвом небе.

Агата резко отвернулась, открыла дверцу и упала на сиденье, сжимая в кармане горячий медальон, который наконец-то, спустя все эти годы, начал просыпаться.

Глава 2. Следы среди тумана

Кафе на окраине города должно было стать укрытием, островком тепла и нормальности в леденящем душу море тумана. Но даже здесь, где пахло корицей и свежемолотым кофе, сквозь сладкий аромат пробивался другой – упрямый, назойливый запах сырой земли и старой плесени. Будто туман, этот безликий страж, просочился сквозь стены и принёс с собой дыхание заброшенных мест.

Лиза нервно провела указательным пальцем по липкой поверхности стола, ощущая мельчайшие крупинки рассыпанного сахара. Это прикосновение, такое простое и обыденное, почему-то заставило её вздрогнуть – словно она дотронулась до чего-то нечистого. Она сидела за столиком у окна, и её алый свитер был ярким пятном в сером, затянутом мглой мире снаружи. Увидев Агату, она вскочила так резко, что чуть не опрокинула стул.

– Ну?! – вырвалось у неё, прежде чем Агата успела снять пальто. – Что там? Нашли что-нибудь?

Лиза – её лучшая, пожалуй, единственная настоящая подруга ещё со времён университета. Она не верила в паранормальное, её девизом было «пока не увижу своими глазами», но её поддержка была железной. Пока другие крутили пальцем у виска, Лиза приносила Агате кофе и выслушивала её самые безумные теории.

– Ничего конкретного, – устало призналась Агата, опускаясь на стул. Она почувствовала, как одеревенели мышцы спины. – Но ощущение… будто мы на правильном пути. Будто мы в шаге от чего-то важного.

– Ощущение, – беззлобно, но с долей усталого скепсиса передразнил Дэвид, снимая очки и принимаясь тщательно их протирать салфеткой. – Нам нужны доказательства, Агата. Следы. Записи. Свидетели. А не «ощущения». Ощущения ненадёжны. Они субъективны.

Лиза подняла бровь, и в её глазах мелькнул знакомый огонёк:

– Ты как всегда очаровательно прямолинеен, профессор. Мир состоит не только из фактов.

Томми усмехнулся, растягивая лицо в усталой улыбке:

– Он просто боится, что в этот раз его научные теории дадут трещину. Признайся, Стоун, тебе уже не по себе.

Дэвид надел очки, и его взгляд снова стал острым, как скальпель.

– Я боюсь, что мы гоняемся за призраками, – отрезал он. – В прямом и переносном смысле. И это может кончиться плохо для всех.

Агата развернула на столе, сдвинув кружки, подробную карту района. В местах исчезновений были поставлены небольшие, аккуратные крестики красной ручкой.

– Смотрите, – она обвела их пальцем. – Все пропажи. В радиусе всего полукилометра от этого пустыря. Все жертвы – молодые женщины, активно интересовавшиеся оккультизмом, ведьмовством, эзотерикой. Лилиан Грей… – Агата сделала паузу, – она оставила на столе открытую книгу. «Ритуалы лунных циклов». И там был обведён один конкретный обряд.

Лиза придвинулась ближе, её вьющиеся волосы почти касались карты. Она внимательно изучала расположение крестиков:

– А если это не случайность? – тихо спросила она. – Может, кто-то целенаправленно их выбирает? Словно… коллекционирует. – она запнулась, подбирая слово, – коллекционирует энтузиастов?

– Именно это я и пытаюсь понять, – кивнула Агата. – Но сегодня мы не смогли, как следует осмотреть место. Туман… он был агрессивным. Завтра – на рассвете.

– Я с вами, – тут же, без колебаний, заявила Лиза.

– Нет, – резко, почти грубо, сказал Дэвид. – Это может быть опасно. Серьёзно опасно.

– Опасно? – Лиза откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди. – Ты же только что полчаса рассказывал нам про «отсутствие доказательств» и «охоту за призраками». Откуда вдруг такая уверенность в опасности?

– Я видел, как люди исчезают, – тихо, но очень чётко произнёс Дэвид. Его взгляд был прикован к кружке с кофе. – Я видел пустые комнаты, оставленные вещи, недопитые чашки чая. И не хочу, чтобы ещё кто-то… – Его голос, обычно такой твёрдый, дрогнул и сорвался на полуслове.

Агата посмотрела на Томми. Шериф молчал, уставившись в запотевшее окно. Его крупное тело казалось обмякшим. В его глазах, обычно таких уверенных, мелькнуло что-то похожее на вину. Агата знала, о чём он думает. О сестре. Её исчезновение так и не было раскрыто, и это стало его личным, неиссякающим адом.

Томми молчал, глядя в окно. В его глазах мелькнуло что-то, похожее на вину. Он вспомнил, как нашёл в её комнате дневник с записями о «перекрёстках миров» и рисунком трёхликой богини. Тогда он сжёг эту тетрадь, списав всё на гормоны и дурное влияние. Теперь он сомневался в правильности своего решения каждый день, каждый час.

Агата хотела спросить, протянуть руку, но знала – он не ответит. Некоторые раны слишком глубоки, чтобы их тревожить.

В кафе на мгновение повисла тяжёлая, неловкая тишина, которую не мог заглушить даже шум кофемашины.

– Ладно, – смягчился Дэвид, выдыхая. – Но если пойдём – будем осторожны. Никаких одиночных прогулок, никаких «мне нужно проверить одну деталь». Все вместе. Всегда.

– Договорились, – кивнула Агата, чувствуя, как камень с души падает не только у неё, но и у Лизы.

Та улыбнулась, и её лицо снова озарилось привычным живым светом:

– Значит, завтра на рассвете?

– На рассвете, – подтвердила Агата, сворачивая карту.

За окном сгущались сумерки. Туман, словно живой, медленно полз вдоль тротуаров, окутывая фонари неестественным, бледным сиянием, превращая их в призрачные маяки в молочной мгле.

Где-то там, в этой серой, бездушной пелене, ждал ответ. Или ловушка, расставленная с безразличной, древней хитростью.

Внезапно Лиза вздрогнула, словно от удара током, и инстинктивно схватилась за левое запястье, скрытое под рукавом свитера.

– Что? – мгновенно насторожилась Агата.

– Опять… – прошептала Лиза, её лицо побледнело. – Пульсирует. Как в детстве, когда я упала у той старой часовни в лесу. Только сейчас… сильнее. Гораздо сильнее.

Агата пригляделась: сквозь тонкую ткань свитера действительно проступал бледный контур старой царапины.

– Ты никогда не рассказывала, что же именно произошло в той часовне, – мягко, но настойчиво напомнила Агата.

Лиза поколебалась, наклонилась ближе и тихо, почти шёпотом, произнесла:

– Там были рисунки на стенах. Странные. Не граффити, нет… Словно выжженные. Как руны. И было там зеркало… или не совсем зеркало. Оно было чёрным, матовым. Но когда я посмотрела… оно показывало не моё отражение. Что-то другое. Что-то… – она сглотнула, – что-то смотрело на меня из него. Я убежала. А на следующий день нашла у себя в руке, в самой ладони, осколок стекла… вот этот шрам.

В этот самый момент на их стол упала тень – длинная, искажённая. Все разом подняли глаза. У входа в кафе, не заходя внутрь, стоял пожилой мужчина в потрёпанном, выцветшем от времени плаще. Его лицо было скрыто в тени, но они все почувствовали, как его пристальный, невидящий взгляд скользнул по ним, задержался на Агате, а затем фигура развернулась и растворилась в наступающем тумане, будто её и не было.

– Кто это? – сдавленно спросила Лиза.

– Не знаю, – честно ответила Агата, и в этот момент она почувствовала, как медальон под её одеждой, лежащий на груди, стал горячим, словно раскалённый уголёк. – Но он смотрел прямо на меня. Словно знал. Словно знал о чём мы только что говорили.

Томми молча, с привычной профессиональной сноровкой, достал рацию:

– Попрошу патрульных проверить, кто это был. Хотя…

– Бесполезно, – перебила его Агата, не отрывая взгляда от пустого проёма двери. – Он уже ушёл. Но… – она коснулась пальцами груди, чувствуя жар медальона, – это не случайность. Это знак. Мы на правильном пути.

И в глубине души она надеялась, что этот путь не приведёт их всех к пропасти, зияющей за этой старой, забытой дверью.

Глава 3. Стеклянный ключ

Рассвет не рассеял туман – он лишь разбавил его, превратив из угольно-чёрной мглы в грязно-серую, молочную пелену. Свет, пробивавшийся сквозь неё, был бледным, болезненным, словно разбавленная водой кровь. Он не освещал, а лишь подчёркивал уродство этого места. Туман здесь не просто скрывал – он, казалось, запоминал. В его медленно клубящихся массах на мгновение проступали искажённые лица, открытые в беззвучном крике, чтобы затем раствориться, оставив после себя лишь едкий запах окисленного железа и мокрых, гниющих корней.

Агата, Дэвид, Томми и Лиза стояли на краю пустыря, словно маленькая, потерянная экспедиция на краю света. В их руках фонарики и камеры казались игрушечными, беспомощными против всепоглощающей серой хмари. Воздух был настолько густым, что его можно было почти жевать, и он пропитывал лёгкие мертвящей тишиной.

– Никогда не любила ранние подъёмы, – пробормотала Лиза, кутаясь в свой яркий капюшон, который сегодня казался вызывающе неестественным. – Но ради такого злачного местечка… готова простить будильнику всё.

– Тихо, – резко, подняв руку, оборвал её Дэвид. Его поза была напряжённой, как у охотничьего пса, уловившего дичь.

Все замерли. Из тумана донёсся звук – не скрип и не шорох, а нечто среднее между свистом ветра в щели и сдавленным шёпотом. Словно сам воздух пытался что-то сказать, предупредить, но не мог подобрать слов.

Агата неосознанно сжала под одеждой медальон. Он снова был тёплым. Он всегда нагревался перед чем-то… необъяснимым.

– Начнём с осмотра дома, – сказала она, пытаясь придать своему голосу твёрдости, но в нём слышалась лёгкая дрожь. Она достала блокнот, открыла на чистой странице. Рука не слушалась, и первая буква вышла корявой. – Томми, ты с нами?

Шериф кивнул, его крупная фигура казалась особенно массивной в полумгле. Он проверял рацию, и из динамика доносились лишь шипящие помехи.

– Патрульные на связи. Но… – он запнулся, и его обычно уверенное лицо сморщилось в гримасе недоумения, – у них там тоже странности. Говорят, туман будто движется против ветра. Собирается в какие-то… клубы.

Лиза нервно рассмеялась, и смех её прозвучал неестественно громко.

– Отлично. Теперь даже погода играет против нас по написанным кем-то правилам.

Они двинулись вперёд, пробираясь сквозь вязкую пелену. Камни хрустели под ногами, но звук казался приглушённым, словно мир накрыли толстым одеялом.

Внезапно Лиза замерла, прижав ладонь к груди. Её глаза расширились.

– Вы… вы чувствуете? – прошептала она. Её голос был полон настоящего, неподдельного страха. – Воздух… он будто вибрирует. Как будто тысячи голосов шепчут одновременно, но слишком тихо, чтобы разобрать слова…

Агата прислушалась, напрягая каждый нерв. Ничего. Только собственное учащённое сердцебиение в ушах. Но Лиза не обманывала и не притворялась – её лицо стало землистым, а пальцы, сжимающие край куртки, мелко дрожали.

Именно в этот момент луч фонаря Агаты выхватил из пожухлой, жёлтой травы крошечную вспышку – слабый, но яростный блик. Что-то маленькое и стеклянное лежало там, будто поджидая её.

Она наклонилась, отодвинув стебли пальцами в перчатке. Её пальцы сомкнулись вокруг маленького стеклянного флакона, старинного, с толстыми стенками и потемневшей от времени пробкой. Внутри что-то тёмное, густое и маслянистое медленно шевелилось, переливаясь тусклым багровым светом. Оно было живым. Она почувствовала это кожей, костями. Это знание заставило её дёрнуться назад, и по спине пробежала ледяная дрожь.