Я тебя ненавижу

Глава 1

В моих руках официальное подтверждение гибели главы Северного клана.

Владимир Громов мёртв.

Грусть? Ни на мгновение.

Этот старый волк наконец заплатил за смерть моего брата – пусть и с опозданием на десять лет.

Я делаю глоток вина. Урожай в этом году особенно хорош: терпкая горчинка раскрывается медленно, как мысль о мести, созревающей до идеального момента.

За окнами сгущаются сумерки. Границы на карте давно потеряли смысл – осталась только власть.

Завтра я войду в стаю Громова и наведу там порядок. Никто не посмеет возразить. Ни его вдова. Ни дочь… если осмелится вернуться.

Он пытался вернуть расположение нашей стаи. Вёл себя так, будто примирение возможно, будто кровь Кости можно стереть разговорами.

Смешно.

– Дорогой, ты уже слышал? – голос матери мягкий, но в нём слышна тревога. Она входит без приглашения и садится напротив.

– Подтверждение у меня, – отвечаю, не отрывая взгляда от документа. – Всё официально.

– Что будешь делать дальше?

Поднимаюсь. Подхожу к окну. В стекле отражается моё лицо: чёткие черты, усталые глаза. Те же, что были у брата.

– То, что предписано договором, – говорю негромко. – Завтра мы войдём на территорию. Заберём управление.

– А… Алина? – осторожно спрашивает мать, почти шёпотом.

Имя режет слух, как звон разбитого стекла. Я стискиваю зубы и медленно оборачиваюсь.

– Что с ней?

– Она осталась. Единственная из рода Громовых. Люди всё ещё слушают её. У неё есть имя, лицо, голос… – мать делает паузу. – Ты ведь когда-то…

– Довольно, – обрываю её резко. – Всё прошло. Сгорело.

Она молчит. Я выдыхаю тяжело, глухо.

– Я совершил глупость. Поверил в её игру: в голос, в ласковый взгляд, в притворную невинность. Думал, она не такая, как её отец. Ошибся. Теперь всё в ней раздражает: как двигается, как говорит, как молчит.

– Но, Стас, – мать подаётся вперёд. – Она не убийца. Ей тогда было всего…

– Она – Громова. Этого достаточно.

Возвращаюсь к столу, беру папку с документами и кладу на стеклянную поверхность. Все печати, подписи, согласования – на месте.

– По праву крови она унаследовала всё. По закону, по традиции. Но она – омега. Она – никто. Теперь земля принадлежит нам.

– Она может просить союз, – тихо говорит мать.

– Тогда попросит на коленях.

Она вздыхает.

Я знаю этот вздох. Раньше он звучал так же, когда отец приносил в дом новые правила.

– Ты не простил ей, – шепчет она.

– Я и не должен.

Уже завтра я увижу её снова. Ту, которую когда-то хотел. Ту, которую теперь хочу стереть с лица земли.

Она – свидетельница последних мгновений жизни Кости. В этом суть. Не в правилах, не в политике, не в кланах. В ней.

Алина всегда была рядом – словно щенок, вечно крутившийся между нами. Сначала – хвостиком за Костей. Он учил её кататься на мотоцикле, таскал с собой на границу. Она смеялась над его шутками, обижалась на молчание, спорила со мной за ужином.

Годы изменили её. Взгляд стал серьёзнее, голос – глубже. И я вдруг осознал: смотрю на неё как на женщину. Не на сестру и не на дочь главы клана. На ту, кого хочется запомнить не только глазами, но и руками.

Костя видел это, но молчал. Он был старше, мудрее. Не вмешивался. А потом исчез.

Через сутки его нашли. Тело изуродовано, следов не осталось. Лишь слухи. И один факт: последней, кто видел его живым, была Алина Громова.

Она рассказывала, будто они беседовали в саду. Он сказал ей: «Если всё получится, всё изменится». Он собирался к её отцу. Но после – ничего. Лишь пустота.

Видел её глаза тогда. Пустые. Были ли в них слёзы? Возможно. Но я не был уверен. Костя никогда бы не пошёл к Громову без веской причины. Никогда бы не доверился ему, если бы рядом не оказалось предателя. Если бы кто-то, кому он верил, не выдал его. Алина была рядом. Почему же жива только она? Единственная наследница? Ответ был очевиден: это сделал Громов.

А я любил её. Чёрт возьми, любил.

От неё исходил аромат жасмина. Не запах духов – аромат кожи, летнего сада, куда чужим вход был закрыт. Она говорила дерзко, слишком умно для своего возраста. И умела молчать так, что это становилось невыносимым.

Она просто смотрела на меня. Ни поклона, ни подчинения. И я ловил её взгляд, чтобы сгореть в нём. Никому не признавался, но тогда жил ею. Пока не лишился воздуха.

А теперь ненавижу её так же сильно, как когда-то любил.

Прошло больше пяти лет с тех пор, как её отец увёз её из города. Спрятал после смерти Кости.

Я не хотел встречи. Но она всё же пришла. В чёрном, с глазами, полными слёз. Измученная, молчаливая, печальная. И – чёрт возьми – настоящая.

На миг я поверил. Подумал, что ей больно. Что она тоже потеряла. Но потом вспомнил: последним, кто видел его живым, была она. И меня будто разорвали на части.

Горло сжалось, сердце опустело. Я сжал кулаки, потому что иначе завыл бы в голос, как волк, которому разнесли стаю.

С тех пор всякий раз, когда слышу её имя, внутри что-то обрывается. Это даже не гнев. Это пустота. Потому что та, кому я доверял больше, чем себе, оказалась предательницей.

И я до сих пор не знаю, что хуже: то, что она сделала это намеренно, или то, что всё это время лишь притворялась невинной.

Глава 2

С самого утра в воздухе висела сырость, запах влажной земли. День скорби. В иной жизни я остался бы дома. Но та жизнь сгорела вместе с Костей.

Мне всё равно, что сегодня похороны. Наоборот – пусть видят, что я не прячусь. Пусть знают: Волков не станет ждать, пока ему откроют дверь.

Сажусь в машину. Чёрный внедорожник глухо рычит, выезжая со двора. Рядом – Юра, мой бета. Всегда рядом, всегда сглаживает углы.

– Стас, – осторожно начинает он, когда мы покидаем город. – Может, стоит подождать? Дать им время…

– Зачем?

– У них траур.

– У меня тоже. Десять лет. И он не закончится, пока я не возьму то, что мне причитается.

Юра тяжело выдыхает.

– Я понимаю, но…

– Нет, не понимаешь, – резко обрываю я. – Я слишком долго ждал. Смотрел, как они живут спокойно, будто не пролили кровь моей семьи.

Сегодня я иду за своим.

Дорога к их поместью всегда тянулась бесконечно. Сегодня – пролетела. Каждый километр наполнял меня адреналином. Пальцы так сжимали руль, что побелели костяшки.

Внутри – холод. Лёд, который удерживает от того, чтобы разорвать глотку каждому, кто встанет на пути.

– Хотя бы скажи, что собираешься сделать, – не выдерживает Юра.

– Узнаешь, когда сделаю.

Впереди уже высятся ворота. Чёрные флаги, охрана с траурными повязками. Они ждали меня… или надеялись, что я не появлюсь. Ошиблись.

Машина останавливается. Стражники переглядываются. Ворота открываются нехотя, и навстречу выходят двое в чёрном. Один делает шаг вперёд, голос глухой, каждое слово даётся с усилием:

– Прошу прощения, но сегодня семья Громовых не принимает гостей.

Я выхожу из машины. Медленно захлопываю дверь – чтобы он успел понять: его слова могут стоить ему места.

– Я здесь не в гости, – цокаю языком. – Я пришёл проверить свои владения.

Охранник моргает, будто не сразу понял мои слова.

– Сегодня же похороны…

– А завтра что? Ужин с шампанским? – перебиваю я, глядя прямо в глаза. – Не мешай.

Юра молчит, но его взгляд жжёт спину. Он уже понял: сегодня меня ничто не остановит.

Шагаю вперёд, минуя охрану. От аллеи к дому тянется запах хвои и сырой земли. В окнах мелькают тени, когда я прохожу мимо.

В холле тепло и душно. Пахнет ладаном и дорогими духами. Высокие потолки, тяжёлые шторы, ковры приглушают шаги. На стенах – портреты Громовых, ещё не снятые. В углу кто-то перешёптывается, но замолкает, стоит мне появиться.

Я не тороплюсь. Вхожу медленно, позволяя им рассмотреть меня. За дверью столовой слышится звон посуды, приглушённые голоса.

Открываю дверь – и мгновенно наступает тишина.

Длинный стол накрыт в траурных тонах. Гости сидят, кто с бокалом, кто ковыряет вилкой еду, делая вид, что ест. Все в чёрном, лица строгие, но глаза полны напряжения.

В центре – Александра Громова, вдова. Уставшая, но спина прямая. Алины нет.

Медленно сканирую зал, задерживаясь на каждом лице. Хочу, чтобы все поняли: вижу каждого. Никто не останется незамеченным.

– Где она? – спрашиваю. Имя не нужно. Все знают, кого я ищу.

В ответ – тишина. Только звякнула ложка, да кто-то кашлянул в салфетку. Несколько человек поспешно уткнулись в тарелки.

– Ладно, – усмехаюсь глухо. – Найду сам.

Разворачиваюсь, уже прикидывая, с какой комнаты начну, как вдруг за спиной звучит голос:

– Станислав, что привело тебя сюда?

Замираю, медленно оборачиваюсь. Александра Громова поднялась из-за стола.

Я делаю пару шагов к ней, и она невольно отступает, хотя старается этого не показать.

– Что мне нужно? – наклоняю голову, смотря сверху вниз. – Всё, что теперь принадлежит мне.

Её губы поджаты, в зале кто-то ёрзает, но никто не встаёт между нами.

– Совет признал моё право, Александра, – произношу тихо, но каждое слово режет воздух. – И твой клан. И твоя земля. И твоя… наследница.

На миг в её глазах вспыхивает гнев. Я улыбаюсь. Мне некуда спешить: все должны понять – я пришёл не просить, а требовать.

– Ты бестактный щенок, – резко бросает она.

Я позволяю ей эту вольность. Только сегодня.

– Кажется, ты забыла уговор наших прадедов, Александра, – мой голос низок и твёрд.

– Я не забыла, – отвечает она холодно, как сталь. – А вот ты забываешься.

Гнев кипит во мне. На мгновение хочу ударить, чтобы показать, кто здесь главный.

И в этот момент звучит ясный голос:

– Не трогай мою мать.

Медленно поворачиваюсь. В дверях стоит Алина. Та самая, ради которой я здесь. Живая. Дерзкая. В её глазах, когда-то смотревших без страха, снова горит вызов.

– Привет, Алина, – делаю шаг, не сводя взгляда. – Давно не виделись.

Она не моргает, не опускает голову. Но я чувствую напряжение в её запахе. Весь зал, вся стая затаили дыхание, ожидая следующего хода.

– Вижу, ты не изменилась, – тихо произношу. – Всё такая же… смелая? Или всё-таки глупая?

Глава 3

Сижу в пустой комнате, уставившись в окно. Ни книг, ни телефона – я специально убрала всё, что могло бы отвлечь. Но мысли всё равно кружат по одному и тому же кругу.

Неделю назад я вернулась из Питера. Мама встретила меня у ворот и, едва я переступила порог, сказала:

– Отец хочет видеть тебя.

Просто сказала. Без объяснений. Но по тому, как дрогнули её пальцы, я поняла: разговор будет тяжёлым.

С тех пор я жду. Отец не торопится. Он всегда так поступал – держал тебя в напряжении, пока не начинало казаться, что ты сходишь с ума.

В доме стоит тишина. Но не мирная – тишина липкая, давящая на виски. Слуги перешёптываются в коридорах, думая, что я не слышу. Кухня перестала пахнуть пирогами, в гостиной больше не звучит радио.

И всё это вместе создаёт ощущение: мы ходим по тонкому льду, и первой услышать треск должна именно я.

– Алина, – мама входит в комнату. Голос её тих, но без привычной мягкости. – Отец ждёт.

Коридор холоднее, чем моя комната. Каждый шаг отзывается гулким эхом. Я останавливаюсь у массивной двери спальни и знаю: за ней – то, к чему я не готова. Но всё равно толкаю створку.

Отец лежит в постели. Истощённый, серый, будто из него вытекла жизнь. Когда-то он занимал всё пространство, стоило лишь войти – и ты чувствовала его силу. Теперь же он словно утонул среди белых подушек и одеял.

Слёзы подступают, но я не позволяю им пролиться. Подхожу ближе, сердце бьётся так громко, что шум отдаётся в ушах.

– Папа… – мой голос чужой.

– Моя девочка… – едва слышно. Ловлю каждое слово, как будто оно может оказаться последним. Его ладонь тёплая, но слишком слабая.

– Что случилось? – спрашиваю, стараясь звучать спокойно, хотя ком в горле рвётся наружу.

Он смотрит на меня так, как не смотрел уже много лет. Без строгости, без привычного холодного расчёта. В его взгляде усталость… и отчаяние.

– Всё меняется, Алина, – говорит он тихо. – И ты должна быть готова.

Я крепче сжимаю его руку. Не понимаю, что он имеет в виду, но холод уже разрастается внутри, давит на грудь.

– Ты наследница, родная… – говорит всё тише, будто каждое слово вырывает из него силы. – Ни при каких обстоятельствах не приходи к Станиславу Волкову. Пообещай, Алина.

Я моргаю, не сразу веря, что услышала.

В груди сжимается так, словно из неё выкачали весь воздух. Почему именно он? Почему сейчас?

Вцепляюсь в его пальцы, не понимая, что именно он хочет сказать, но ощущая, как холод растёт внутри, давит на грудь и отнимает дыхание.

– Что?.. Папа, при чём тут Стас? – губы сжимаются до боли, чтобы не вырвался стон отчаяния.

В груди снова та же пустота. Почему именно он? Почему сейчас?

– Алина, – повторяет отец и чуть крепче сжимает мою руку. – Пообещай.

– Но… – я ищу его взгляд, надеясь найти в нём объяснение, но там лишь усталость и тревога.

– Обещай.

– Хорошо, пап… – выдыхаю, чувствуя, как слова застревают в горле.

– Моя малышка… – он пытается улыбнуться, но губы дрожат. Его пальцы едва касаются моей щеки – прикосновение лёгкое, как сухой лист, опавший на ладонь.

Я склоняюсь к нему ближе, чтобы уловить его дыхание… и вдруг замечаю перемену.

Оно становится прерывистым и тяжёлым. Грудь поднимается всё медленнее, взгляд уходит куда-то вдаль.

– Отец?.. – шепчу я, и в тот же миг он испускает последний вздох. Долгий и тихий, словно освободился от того, что тяготило его слишком долго.

Я хватаю его за руку, но она безвольно падает на одеяло.

Дверь распахивается, в комнату вбегает медсестра.

– Что случилось? – выкрикивает она, оборачиваясь к кому-то позади, и уже тянется к его пульсу.

Следом заходят врач с кардиомонитором и ещё одна медсестра.

Комната наполняется суетой: отрывистые команды, быстрые шаги, запах антисептика. Во рту остаётся металлический привкус страха.

– Давление падает…

Стою у кровати, прижав руки к груди, не в силах пошевелиться. Всё происходит так стремительно, что разум отказывается верить в происходящее. Кажется, стоит лишь остаться рядом – и он откроет глаза.

– Простите… – произносит врач спустя минуту, глядя прямо на меня.

Я качаю головой, не желая верить. Передо мной не отец, каким он был всегда, а лишь его бледная тень. Никакая суета вокруг не вернёт его.

Мама подходит почти неслышно. Её лицо белое, глаза пустые. Она не плачет, не говорит, просто садится на край кровати и смотрит в одну точку, будто сама исчезла.

Слёзы текут сами, падая на одеяло, и я не успеваю их стирать.

– Кто это сделал? – спрашиваю я едва слышно, голос дрожит.

Мама медленно поворачивает голову. Её взгляд заставляет меня похолодеть изнутри.

– Ты и сама знаешь, – отвечает она тихо.

Глава 4

Выхожу из комнаты, не чувствуя ног. Коридор тянется бесконечно, стены давят, ковёр глушит шаги. В голове пусто, кроме одной мысли: папа больше не вернётся.

Поворачиваю за угол и налетаю на широкую фигуру.

– Осторожно, – раздаётся знакомый голос.

Поднимаю глаза. Сергей. Глава охраны. Бета, который когда-то учил меня бить в солнечное сплетение и вырываться из захватов. Человек, которого я всегда считала несокрушимым.

– Алина… – в его голосе слышатся удивление и тревога.

– Да… папа… папа… – слова срываются с губ вместе со слезами, и я уже не могу их остановить.

Сергей моргает, словно не сразу понимает, что я сказала. Но его лицо тут же мрачнеет.

Он кладёт руку мне на плечо и слегка притягивает к себе, как делал когда-то, когда я упала с лошади и разбила колено.

– Пойдём, – произносит он тихо. – Здесь слишком много лишних ушей.

Мы идём по коридору. Его шаги тяжёлые и быстрые, я едва поспеваю. Минуем лестницу и галерею с портретами, сворачиваем в боковой проход. В конце – массивная дверь. Сергей открывает её ключом.

Внутри – просторный кабинет. У стены ряд мониторов, на столе два компьютера и папки с документами. В углу диван, рядом столик с чайником и коробкой чая. В воздухе лёгкий запах кофе и металла от техники.

– Садись, – кивает он на диван.

Опускаюсь, чувствуя, как дрожат ноги. Сергей наливает воду в чайник, включает его. Гул быстро наполняет комнату. Его взгляд прикован к мониторам, где сменяются изображения с территории.

– Что случилось? – спрашиваю хрипло.

Он поворачивается и опирается на край стола.

– То, чего мы все ждали. Рано или поздно это должно было произойти, – его голос спокоен, но твёрд. – Твой отец ушёл. Теперь каждая шакалья стая решит, что может урвать кусок территории. Особенно Волков.

Я сжимаю пальцы, холод пробирает до костей.

– Стас… – имя вырывается само.

Сергей кивает.

– Да. Он уже в курсе. И, поверь, он придёт. Не из вежливости.

– Из-за чего умер папа? – слова даются с трудом, но я должна знать.

Сергей на миг замирает, потом тяжело опускается в кресло напротив. Его лицо темнеет, взгляд уходит в сторону, будто он изучает мониторы, а не меня.

– Алина… – произносит он устало. И я уже понимаю: он не скажет всего.

– Думаешь, я ребёнок? – спрашиваю тише, чем хотела. – Думаешь, я не смогу понять?

Он медленно поднимает голову и смотрит на меня.

– Порой истина не лечит, а лишь ранит.

– Ты думаешь, я не смогу пережить это? – злость закипает внутри. Его молчание хуже любых слов.

Сергей тяжело вздыхает, проводя ладонями по лицу.

– Скажу так: твой отец погиб не случайно. Но если я назову имя, ты уже не сможешь ни жить, ни спать, пока не свершишь месть. А это станет твоим концом.

Сердце бьётся так, что в ушах звенит. Я уже догадываюсь, чьё имя он скрывает.

– Что же будет дальше? – спрашиваю, делая глоток чая. Горячий напиток обжигает горло, но только так удаётся согреться.

Сергей не сразу отвечает: его взгляд прикован к монитору, где камера показывает ворота поместья.

– Приедет Волков, – наконец произносит он. – И потребует, чтобы стая подчинилась.

Я резко ставлю чашку на стол, фарфор глухо стукается о дерево.

– Это невозможно, – говорю, хотя голос дрожит.

– Возможно, – спокойно возражает он. – Договор крови старше нас обоих. Смерть твоего отца открывает ему дорогу. А Стас не из тех, кто будет ждать или просить.

– Значит, он появится сегодня?

Сергей переводит взгляд с экрана на меня.

– Скорее всего, завтра.

– Что мне делать? – пальцы дрожат, ногти впиваются в ладони.

– Ничего, – отвечает он сухо.

Я вскидываю на него глаза, не веря услышанному.

– Ничего?.. Ты серьёзно?

– Более чем, – Сергей откидывается в кресле, скрещивая руки на груди. – Любое твоё движение станет сигналом для Волкова, что ты готова играть. А в этой игре ты пока слабее.

– И что, сидеть и ждать, пока он придёт и всё заберёт?

– Именно, – его голос твёрд и холоден. – Выживает не тот, кто бросается в бой, а тот, кто умеет вовремя затаиться.

Он снова смотрит на меня, и его слова звучат тяжело, словно камни:

– Алина, твой отец сделал всё, чтобы ты научилась быть самостоятельной. Он верил, что ты будешь разумной и ответственной.

Опускаю глаза, чувствуя, как эти слова ранят сильнее, чем хотелось бы.

– Ты считаешь, я не справлюсь? – мой голос звучит глухо.

– Я уверен, что тебе придётся справиться, – отвечает он, не сводя взгляда. – Потому что Волков не даст тебе второго шанса.

Я поворачиваюсь к окну. Серое небо нависает над домом, ветер гонит по двору опавшие листья.

Мысленно готовлюсь к встрече со Стасом. Мы не виделись шесть, а может, и больше лет. Наверное, он изменился. Обрёл ту холодную силу, которой боятся подчинённые альфы.

Но он меня не привлекает. Не должен. Не после того, что было.

И всё же где-то в глубине души я помню, как он смотрел тогда… и ненавижу себя за то, что помню.

Глава 5

Она стоит на пороге, словно высеченная изо льда и стали. Её фигура безупречна, спина идеально прямая. Взгляд её холоден, и он должен бы оттолкнуть меня, но лишь разжигает моё любопытство.

В её чертах я вижу отцовские черты, и это поражает меня, словно вспышка.

– Зачем ты сюда явился? – её голос режет воздух, холодный и острый. Шипит, как змея, готовая броситься.

Я усмехаюсь, медленно делая шаг вперёд.

– Ты действительно считаешь, что я пришёл за приглашением?

Она слегка приподнимает голову, и я замечаю, что её руки напряжены и сжаты в кулаки.

Она пытается сохранить достоинство, но я вижу, что под этой маской спокойствия скрывается буря эмоций.

– Это мой дом, Волков, – бросает она.

– Уже нет, – отвечаю спокойно, но с таким нажимом, что она замирает на секунду. – И если ты умна, Алина, ты перестанешь говорить со мной так, будто можешь диктовать условия.

– Прояви уважение, Стас. Сегодня я хороню своего отца, – говорит она резко.

Её оскал, который она не смогла сдержать, только сильнее раззадоривает моего волка. Он отзывается глухим рыком, что проносится по гостиной, отражаясь от стен. Пару человек охраны мгновенно подходят ближе, готовые встать между нами.

Я даже не смотрю на них – мой взгляд прикован к Алине.

– Уважение? – делаю шаг вперёд, и она вынуждена поднять голову, чтобы не потерять зрительный контакт. – Ты выбираешь это слово, когда говоришь со мной?

Охранники замирают, не решаясь вмешаться.

– Я думаю не стоит посвящать тебя в детали, – говорю я тихо, почти шёпотом, но так, чтобы все услышали. – И ты прекрасно это знаешь про договор.

– Не стоит посвящать тебя в подробности, – говорю я негромко, но так, чтобы все услышали. – Ты и сама прекрасно знаешь о договоре.

В её взгляде снова вспыхивает ярость, от которой мой внутренний зверь лишь сильнее рвётся на свободу.

– Это не даёт тебе права, – она произносит это, глядя мне прямо в глаза.

Я не позволяю ей закончить фразу. Я делаю резкий выпад вперёд и хватаю её за запястье так сильно, что она невольно вздрагивает и стискивает зубы. Я не причиняю ей боли, но она чувствует, что я могу это сделать. И сделать легко.

– Ты очень ошибаешься, моя дорогая, – голос низкий, глухой, пропитанный холодом. – Это даёт мне право на всё, что я захочу.

Я вижу, как в её глазах вспыхивает злость, но за ней – тень страха. И мне этого мало. Я хочу, чтобы она знала – никакой её голос, никакой взгляд не могут изменить то, что я здесь хозяин.

В гостиной замирают даже дыхания. Гости сидят, как вкопанные, не зная, куда смотреть.

Охрана держит руки наготове, но я чётко чувствую: никто не осмелится двинуться первым.

– Отпусти, – бросает она, пытаясь вырвать руку.

Я усиливаю хватку, заставляя её посмотреть мне в глаза.

– Нет, – говорю тихо, почти шёпотом, но каждое слово она уяснит и запомнит. – Ты слишком долго жила в иллюзии, что с тобой считаются. Здесь и сейчас я разрушу эту иллюзию.

Я отпускаю её резко, так, что она едва не теряет равновесие. Делаю шаг вперёд, загоняя её в угол между столом и стеной.

– Привыкай, Алина, – говорю я бесстрастно, словно констатируя факт. – Отныне ты принадлежишь мне. Не как женщина. Как трофей. Как компенсация за кровь, которую вы мне задолжали.

Я вижу, как она замирает, и это звучит для моего внутреннего зверя как самая прекрасная музыка.

Подхожу ближе, и теперь между нами лишь воздух. Она стоит, поджав губы, но я вижу, как дрожит её плечо.

– Раз ты так любишь правила, – говорю тихо, но так, чтобы каждое слово было слышно, – то с завтрашнего дня моя стая будет заходить на вашу территорию.

Я не отрываю взгляда от её лица, смакуя каждую паузу.

– С завтрашнего дня моя стая зайдёт на эту территорию. По всем направлениям.

Мои люди будут делать здесь всё, что посчитают нужным. Перестраивать. Сносить. Владеть.

– Этот дом… – я оглядываюсь, усмехаюсь, – станет либо моим, либо местом для тех, кто заслужил отдохнуть. Мои беты, например. Они не откажутся повеселиться с вашими омегами.

Она побледнела. Но подбородок всё ещё гордо держится. Последний рубеж. Я с удовольствием добью его.

– И я даже не исключаю, – медленно, будто смакуя каждое слово, – что ты станешь утешительной игрушкой. Чтобы хоть на что-то была полезна.

Она стоит неподвижно, внешне сохраняя гордую осанку и плотно сжатые губы. Её взгляд устремлён вверх. Но внутри неё происходит нечто, что я ощущаю как электрический разряд. Её волчья сущность припала к земле, сжавшись в комок. Она дрожит от страха, не в силах даже завыть. Она боится, признаёт своё поражение и подчиняется.