Последний барабанщик с края

Глава 1

– Все взрослые – эгоисты.

Отшельник просипел это неоспоримое утверждение, шаркнул подошвами безмятежно чистых кед и спрыгнул на землю. Завибрировала подо мной гулкая скамья автобусной остановки. Я созванивался с ним на днях, когда искал квартиру, но думал, что на встречу придёт квартирная хозяйка. Жизнь импровизировала.

Нервную «landlady» замещал ребёнок в оранжевой джинсовке.

Махнул рукой мне, что проводит.  «А то ещё потеряешься».

Он сонно огибал памятники деревянного зодчества, адаптированные под офисы и магазины «Price – пиленый грош», периодически подтягивал лямку сползающего рюкзака. А теперь его прорвало. Пока я материл про себя дивное раннее утро, но уйти и снова искать квартиру было бы глупо.

На остановке Революции я сидел с ним рядом, ворчание бы не расслышал. Однако мне оно, тихое, царапнуло внутреннее ухо звуком, я и сам удивился. Мальчишка отбегал и возвращался. Каждый раз продолжал односторонний разговор с оборванной фразы. Не мог долго усидеть на месте или просто замёрз.

Городской транспорт ходил по расписанию иной временной линии. Редкие прохожие ждали пару минут, глотали сому-смирения и шли пешком, хотя я дважды за полчаса увидел женщину в мшистого цвета шапке, оба раза она обходила остановку по кругу. Жизнь экономила на эпизодических персонажах.

Убивая время, я отогнул кольцо на банке с энергетиком и услышал аплодисменты немого кино. Тишина. А могли бы включить фоновые звуки. Отпил энергетик. Над крышей, стараясь не запутаться вывесками в кронах деревьев, с любопытством склонились здания.

– Сволочи. – Отшельник дёрнул головой, откидывая чёлку. – Заводят детей, чтобы ныть, как вам тяжело, себя оправдывать. Может быть, вам нравится, чтобы вас ждали – так прямо и сказали бы! Ненавижу.

Ругательство выдернуло меня в реальность, и кто его просил? Я не знал, почему он закатил истерику. Не исключено, обращался он к одной из уродливых старух-Норн и перепутал адресата жалоб на судьбу.

Никто так и не сменил статичную картинку, хотя мозаичные кроны нетронутых ветрами лип красивы. Признаю. Но дребезжащие прицепы и припудренные краской поверх пыли машины портили вид.

Я кивнул, отпил глоток и вытер губы, надеясь, что не испачкал рукав блестящей сценической хламиды. Не грело моё дурацкое одеяние, разве что шею натирало синтетическими нитями и ярлыком, который «Не гладить», «Не стирать», «Не читать уютные детективы».

Он прочёл свой короткий монолог и уставился под ноги, смиренно сложив птичьи тонкие руки на коленях, как школьник в сюжете местного телевидения. Я ждал, когда обвинитель переведёт дух. Банка энергетика опустела, но вставать снова, чтобы выбросить мусор, не стал. Зрители во время антракта не покидают своих мест. Лишь вдыхают воздух и всхлипывают. Восторженно.

Отовсюду тянуло прелыми листьями. Засыпал я сегодня ранней осенью. Дни хрустели под ногами, как пустые куколки тутового шелкопряда. Если бы я не напивался энергетиками и не просаживал последний слух, включая аудиокниги в наушниках, то не выжил бы – настолько бесцельно жил.

Молчание затянулось. Я подождал, пока кто-то снова выдаст в эфир обрывки его радиоволны, не дождавшись, развернулся, в упор посмотрел на мальчишку. Он, оказывается, присел на корточки, уставившись на трещины в асфальте, и завис. Был он мелким и выглядел лет на восемь. Неудивительно, что его заинтересовали трещины – разветвлённые, уходящие в никуда и как карта метро для флегматичных приезжих-призраков или пособие по хиромантии. Найдёшь Холм Венеры и сможешь просить у дорожного покрытия пару злотых за предсказание.

Я вслух поделился сакральным знанием с постепенно окружающим молочным туманом. Отвечать или орать в ответ про Лошадку он, к счастью, не стал. Рано мне сдаваться профессорам с аристократическими фамилиями и клиновидными бородками. И на том спасибо. Если не считывать в отскакивающих каплях жизнерадостный стук азбуки Морзе. Начинался дождь.

– А ты что в них разглядел? – спросил я.

– Отвяжитесь. Вам должно быть без разницы. Те, кто на улице к прохожим пристают, – идиоты.

Я подобрал полы хламиды – она напиталась влагой из воздуха и, кажется, потяжелела вдвое, а может, тело затекло, пока я караулил автобус, – донёс банку до урны.

– Вы что, косплеер?

Отшельник закончил разгадывать письменность в неровностях и решил перевести разговор от философских вопросов к обыденным. На мне действительно была мантия мага, расшитая осколками DVD-дисков, одолженных из родительских архивов, а по лбу к вискам змеились руны – выводя их, увлечённая эзотерикой Юлькина подруга Лилу вздыхала, что даже ощущает исходящие от меня всполохи магии. Она была славной, эта Лилу. Живой троп «Рождённая вчера», с греческим профилем и греческим именем в паспорте. Настолько наивная, что я подозревал, что вместо фотографий в её квартире  висит  розовая справка в медной раме. С подписями и печатями. Работала Лилу патологоанатомом. Как ей было сказать, что мне в этом костюме проще вжиться в образ радужной форели.

И сейчас казалось, что ответь я, что он прав, мальчишка разочаруется во взрослых окончательно и насмерть, швырнёт в меня собственным белым рюкзаком, а отмолчусь от его интереса – чувствовать себя буду потом паршиво. Везде клин. Или кол. Осиновый, чтобы от нетопырей отбиваться. Очень подходящее оружие для окраины.

Что ж, дураком и раздолбаем мне быть не в первый раз – обычно так настроена оптика в глазах моей сестры Маринки. Да и ничего общего с косплеерами не имел. Я не напомнил мальчишке, что он сам пять минут назад огрызался и заводить разговоры с чужаками не хотел. Пожал плечами и громким шёпотом заговорщика объявил:

– Ничего общего с… плеерами. Только магия.

Наклонился и потёр ладони друг о друга – и внимание отвлечь, и отогреть. Промозглые «плюс пять» с речным ветром издалека. Я вынул из рукава бумажного журавля. Чётки следом не выпали. Хорошо. Такие бесхитростные фокусы обычно впечатление производили не только на моих мелких племянников. Зритель жаждет обыкновенного чуда. Но не в этот раз.

– Знаешь, почему еще я взрослых не люблю? – Чудачества мои мальчишке были до лампочки. Только в глазах вспыхнула недобрая искра. Шутки без ответного энтузиазма смысла не имели, я покачал головой, что означало: «Не знаю, развивай уже мысль, привередливый зритель».

– Потому что врете вы без конца, даже если можно правду сказать, даже если никто не спрашивал и не заставлял выдумывать. Сами себя обманываете… и других. Без разницы кого.

– Понятно.

– Взрослыми быть не хотят. Это ведь ответственно и скучно до смерти, они только и помнят, что не хотели так жить, как их родители в детстве, ну и не живут теперь, правильно? – Спросил он.

– А ты как думаешь?

– Никто их вырастать нормальными не научил. У них даже фильмы и книжки такие – «Как здорово ото всех свалить в путешествие и не париться о счётчиках и работе». Мир стрекоз. Ты знаешь, как размножаются стрекозы?

– Как? – Я чуял, что интересуюсь зря, но хотя бы с «философских вопросов» он переключился.

– Яйца откладывают. В прудах, а потом появляются личинки. А потом – взрослое насекомое, и на самом деле стрекоз-детей не бывает, а ещё у них инстинкты, они сразу знают, как жить. Плохо, что у людей по-другому.

Речь мальчишки начиналась как манифест нигилиста, а закончилась почти подкастом «О размножении членистоногих». Под конец оратор выдохся и полез в рюкзак, вытащил шапку с помпоном и натянул на макушку. Уши торчали, покрасневшие то ли от холода, то ли от смущения.

Я заинтересовался от скуки и слушал почти с неравнодушием. В шапках я выглядел как дурак, поэтому снял с волос резинку и накинул капюшон. С тем же эффектом.

– Мне кажется, что все хотят стать взрослыми. В детстве. Поумнеть, и стать серьёзными когда-нибудь захотят, –  я замаскировал придушенный смех под кашель, ребенок, кажется, меня раскусил.

– Конечно. Захотят, если похожи на меня, но чаще людей все-таки переклинивает, и они все забывают. Быть как однодневка ведь легче.

Я привстал, чтобы посмотреть, есть ли у него заводной ключ между шейными позвонками и к скамейке не примёрзнуть, а то сроднился с металлоконструкцией на век. Подрабатывал бы живой статуей. Красота.

– Тебе весело, – упрекнул мальчишка. – У тебя глаза смеются, а ничего весёлого я не говорю. Он дёрнулся и всё-таки уронил несчастный рюкзак на бетон, но не прервался.

– Думают, что если взрослым ничего не интересно, кроме цифр, то ими и становиться необязательно, а детей все равно рожают… поэтому все взрослые – сволочи, им самим с представителями своего вида общаться не хочется, а говорить с кем-то надо.

Я молчал, и какое-то время мы ждали автобус. Когда до меня дошло, что надежды на местный транспорт нет, я вытащил из кармана голубой и явно не полный билет. Адрес моей кельи словно гвоздём второпях царапали. Я разобрал, что номер квартиры – вздыбившаяся бесконечность, и не прочёл названия улицы, просто понадеялся, что если в каждом городе есть улица Ленина, то мне выпала именно она. Переспросил. Приехать не к тому адресу и полюбоваться светом в окнах и звонить другу, чтобы пустил переночевать не хотелось и походило на саботаж.

– Отшельник, «я в коем веке помню Вас», а вот адрес забыл. На клочке записал. Не разберу, – скороговоркой повинился я.

Он посмотрел на меня взглядом измученного Дон Кихота или престарелого детсадовского сторожа. Вытащил из рюкзака черный маркер и бумагу, и записал, присев на корточки. Отдал мне.

«Ленина. Дом 6. Квартира 8», – повторил пару раз и свернул лист трубочкой, засовывая в рукав под медицинскую резинку на свободную жердь выпущенной птицы.

Сквозь помехи заскучавшие боги соединили меня с оператором, и я остался ждать такси.

На «Ладе» без опознавательных знаков, кроме нового, поблескивающего первозданностью номера, приехал Валентин. Белая «Лада» подъехала тихо, я спросил Валентина, подвезёт ли он мальчишку, и хотя водитель, предсказуемо, не возражал, мальчишка остался на остановке. Может, даже из приступа благоразумия.

Я потянул ручку и забрался на переднее сидение в выстуженный салон. Стоило Валентину чуть отъехать от остановки, я не удержался и поймал в объектив телефона размытый асфальт и кеды. Жаль, что не взял фотоаппарат. Никогда не любил портреты людей. Мало ли белобрысых мальчишек на улице? Но так… так персонаж становится понятнее.

Я отправил снимок Юльке с короткой подписью: «Встретил сегодня Отшельника, которому уже лет восемь. Древний старик. „Но это скучно“, – скажешь ты? „Старцев немало в домах престарелых, а в гротах один есть древний волшебник рядом с Артуром – так легенды гласят“. Права! Но Отшельника в кедах я видел впервые!»

Сообщение без единого слова вранья. Я едва дождался в ответ задумчивый жёлтый лик, а следом пару поцелуев и закрыл глаза. Всегда засыпаю в поездках. Любых, хотя напрасно, теперь Валентин от доброты души выберет длинную дорогу и ехать будет со скоростью ученика, теряя время выходного. Надо встряхнуться. Валентин в пути предпочитал молчание, поэтому я смотрел в окно. Не хватало света фонарей. Ночь и утро, неотделимые, обращались в сумрак, а деревья при всей желтизне отказывались сиять.

Ароматизаторами или чистящими средствами в машине не пахло, только озоновой свежестью как после грозы, но она казалась чистой, как передвижная лаборатория. Над водительским сидением горел сиреневый светодиодный фонарь. Валентин спросил, закрыть ли окно, и я отказался. Он кивнул отражению в зеркале, и я удивился, что оно послушно повторило жест. Валентин потёр переносицу, поднёс бумажку с адресом ближе к глазам и прищурился, разбирая собственный почерк. Я запоздало протянул ему другой лист. Позже днём я узнал, что автобус подобрался и забрал Отшельника. Но сейчас я уже был далеко и не видел. Я смотрел на профиль своего проводника и вспоминал, как он вообще появился в моей жизни.