Апофиз: хроники черноты. Книга первая: Система карантина

ПРОЛОГ

Пробуждение — это не свет. Это – Боль, с большой буквы, холодная и тихая, разливающаяся по нервным путям вместо крови.

Сначала – ледяной шок в жилах, когда ядро-реактор, хрипя и надрываясь, вталкивает в умирающие системы первую порцию энергии. Потом – мой собственный стон, звук, рвущийся сквозь горло, пересохшее за десятилетия искусственного сна. Я заставил веки открыться.

Надо мной мигала панель аварийного освещения, и ее кроваво-красный пульс был похож на удары уставшего сердца. Он отсчитывал секунды нашей агонии.

«Апофиз». Мой крейсер. Триста тысяч тонн титана, керамостали и человеческой гордыни, теперь – изуродованная скорлупа, затерянная в абсолютной, всепоглощающей тишине. И эта тишина была громче любого взрыва.

Память вернулась обрывками, словно обломки, выброшенные на берег сознания после кораблекрушения. Скачок. Рутинный варп-переход по маршруту «Хелиос – Внешнее Кольцо». За иллюминаторами – знакомое, усыпанное алмазами полотно Млечного Пути, растянутое в сверкающие полосы из-за эффекта сверхсвета. Потом – шторм.

Не шторм. Ад.

Компьютер даже не успел запищать. Просто пространство **разорвалось.** Не в метафорическом смысле. Я видел это на главном экране: гладкая ткань звездной карты вдруг поморщилась, почернела, и из черноты, более плотной, чем вакуум, вырвались щупальца искаженной гравитации. Они были видны – призрачные, мерцающие синевой Керра, спирали, ломающие свет. Наш варп-пузырь, этот хрупкий кокон законов физики, сжался, завизжал… и лопнул.

«Апофиз» выбросило, как щепку из жерла гиперпушки. Мир превратился в калейдоскоп безумия: звезды растягивались в радужные нити, пространство за иллюминаторами кипело и переливалось неестественным фиолетовым светом, предвещающим разрыв реальности. Светлана кричала что-то о коллапсе навигационных матриц, Глеб ругался, вытаскивая людей из разбитых ложементов. И сквозь вой сирен и гул надрывающегося корпуса я отдал последний приказ: «**Криокапсулы! Всем! Протокол „Вечный Дозор“!**» Чернота, живая и ненасытная, уже лизала броню мостика. Потом – ничто.

И вот теперь я здесь.

С трудом оторвался от койки, каждое движение отзывалось болью в закостеневших суставах. Дополз до панели, опираясь на холодную, покрытую инеем испарины стену. Включил резервный монитор.

И застыл.

Мы висели на низкой орбите, почти касаясь когтями верхних слоев атмосферы. Но это была не наша орбита. Планета внизу была чудовищна. Колосс. Газовый гигант, огромный, давящий своей массой саму мысль. Он не был красив. Его цвет – грязно-ржавый, с язвами бурь размером с континент, с вихрями, которые закручивались в медленные, вечные спирали, напоминающие слепые глаза. Он заполнял собой весь обзор, этот бездушный бог из водорода и гелия, и от него исходила тихая, неумолимая угроза. Он был могильным камнем для целых миров.

Я поднял взгляд. Звезды… звезд почти не было. Вернее, они были, но словно присыпаны сажей. Та самая Чернота. Она была не просто отсутствием света. Она была субстанцией. Тягучей, глубокой, словно бархатный покров, наброшенный на космос.

В привычных местах не сверкали знакомые созвездия Внешнего Кольца. Вместо них висели чужие, холодные огни.

И прямо перед нами, отдавая мертвенным, тусклым сиянием, висел крошечный, угасающий солнце – Тау Бета-2.

Карлик, холодный и старый. Его свет был не золотым, а болезненно-белым, как свет рентгена. Он не согревал. Он лишь подсвечивал наше одиночество.

– Компьютер, – прошептал я, и голос мой был крошечным в этой бескрайней гробнице. – Где мы?

Молчание. Потом – тихий щелчок. На экране, поверх изображения уродливого гиганта, поплыли строки данных. Зеленые буквы, безжизненные и точные, как надпись на надгробии.

>>> МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ ОПРЕДЕЛЕНО.

>>> СИСТЕМА: ТАУ БЕТА-2. СЕКТОР: «ТЕМНЫЙ АРХИПЕЛАГ».

>>> КАТЕГОРИЯ: КАРАНТИН Z-9 (АБСОЛЮТНЫЙ).

>>> СПРАВКА: ЗВЕЗДНАЯ СИСТЕМА ИЗ 4 ПЛАНЕТ. КОЛОНИЗАЦИОННАЯ МИССИЯ «УТОПИЯ» (ЗЕМНОЙ АЛЬЯНС, 2098 Г.) ПРЕРВАЛА КОНТАКТ 12.11.2125. ПОСЛЕДНИЙ СИГНАЛ: НЕРАСШИФРОВАННЫЙ ПСИ-ВСПЛЕСК.

>>> РЕКОМЕНДАЦИЯ КОМАНДОВАНИЯ КОНФЕДЕРАЦИИ СОЛНЦ: ИЗБЕГАТЬ. НЕ ВХОДИТЬ. НЕ СКАНИРОВАТЬ. СЧИТАТЬ УТЕРЯННОЙ.

Тау Бета-2. Легенда. Страшилка для курсантов Академии. «Могила „Утопии“». Место, которое стерли из навигационных атласов, окружили бюрократическим молчанием и квадрантом карантина световых лет в радиусе. И мы, проклятые слепой удачей, материализовались прямо в его сердце. На орбите этого рыжего исполина, под тусклым взглядом умирающей звезды.

Я посмотрел в главный иллюминатор. Чернота космоса здесь была иной. Она не была пустой. В ней плавали странные, едва уловимые глазом завихрения, словно течения в чернильном океане. Она поглощала свет Тау Беты, не отражая, а втягивая его в себя. И мне показалось – нет, я понял— что она смотрит. На «Апофиз». На меня. Этот беззвездный, густой мрак был не фоном. Он был средой. И мы в нее вторглись.

Тишину на мостике разорвал треск короткого замыкания где-то в глубине корабля. Послышался прерывистый, едва живой гул гравитационных стабилизаторов, пытающихся удержать нас от падения в атмосферу гиганта. Корабль умирал, и эта система была его склепом.

Но мы были живы.

Я сглотнул ком в горле, ощущая холодную тяжесть ответственности, придавленную новым, леденящим грузом – грузом этой неестественной, наблюдающей Пустоты.

– Компьютер, – сказал я уже тверже, заставляя командирские интонации пробиться сквозь хрипоту. – Поэтапная активация экипажа из криосна. Начинай с первого пилота Солярис и научного руководителя Мыслина. И открой общий канал.

Я взял микрофон, глядя на свое отражение в черном стекле иллюминатора – лицо, изможденное сном и страхом, глаза, в которых уже горела не растерянность, а знакомая, острая решимость волка, загнанного в самый темный угол Вселенной.

Нажал кнопку. Звук моего дыхания на секунду заполнил эфир.

– Всем, кто слышит. Говорит капитан Илья Воронов. – Кризис миновал. Мы живы. Но мы не дома. «Апофиз» находится в системе Тау Бета-2,в абсолютно неизученном и враждебном пространстве. Корабль тяжело поврежден. Реальность здесь… иная. – Я сделал паузу, глядя на ту самую Черноту за окном. – Мы начинаем операцию не по ремонту. Мы начинаем операцию по выживанию. Приготовьтесь. Наш мир только что стал намного больше. И намного страшнее.

Я отпустил кнопку. Тишина, теперь уже нагруженная смыслом, вернулась. Но это была тишина перед бурей. Мы проснулись не просто в чужой системе. Мы проснулись в пасти чего-то древнего, темного и бесконечно чужого. И наш первый шаг – шаг в эту самую Черноту.

Наше путешествие только началось. И первая его глава была написана на языке тревожных огней аварийной панели под беззвездным, всевидящим небом Тау Беты.

ГЛАВА 1: ЭКИПАЖ ТЕНЕЙ

Капитан Илья Воронов стоял на мостике «Апофиза», и тишина давила на барабанные перепонки сильнее, чем любое давление. Это была тишина не покоя, а паралича. Стоячего трупа трехсот тысяч тонн, застывшего на орбите космического исполина.

Аварийные огни больше не мигали. Их перевели в режим тусклого, ровного горения, чтобы экономить заряд батарей. Кровавое освещение сменилось бледно-синим, морозным сиянием аварийных LED-панелей. Оно отбрасывало длинные, искаженные тени от консолей, превращая знакомый мостик в пещеру из ледяного камня. Воздух пахло смесью озона, сожженной изоляцией и… чем-то еще. Можно сказать слабым, едва уловимым запахом озона и статики, будто после грозы, но гроза эта бушевала в другом измерении.

Они все были здесь. Живые. На вид.

Справа от него, у главного пилотского кокона, замерла Светлана Солярис. Ее пальцы порхали над темными сенсорными панелями, будто пытаясь нащупать пульс у спящего зверя. На ее обычно оживленном, остром лице – каменная маска концентрации. Лишь тонкая вертикальная морщинка между бровей выдавала титаническое усилие.

– Итоговый диагноз, Светлана, – произнес Воронов, и его голос прозвучал непривычно громко в этой гробовой тишине. Он сознательно избегал шепота. Шепот был уместен в склепе. Они были в ловушке, но не мертвы.

– «Апофиз» в коме, капитан, – ответила она, не отрываясь от экранов. Голос ровный, техничный, но Воронов знал ее достаточно долго, чтобы уловить ледяную струйку шока под поверхностью. – Варп-двигатель… его нет. Не поврежден, не отключен. Его *просто нет* в диагностической сети. Физически блок на месте, но с точки зрения корабельного «мозга» – пустота. Аномалия вырвала его из контура реальности, оставив… призрак.

Она сделала паузу, проглотив ком.

– Импульсные двигатели на 40%. Плазменные катализаторы треснуты. Мы можем маневрировать в пределах системы, но это будет медленно и болезненно. Оружейные массивы: лазерные эмиттеры выжжены изнутри, ракетные шахты… Компьютер показывает, что они заполнены битым сигналом и органическими помехами. Мы беззубы, Илья.

Слово «беззубы» повисло в воздухе, тяжелое и влажное.

Слева, за консолью научного отдела, копошился Артём Мыслин. Он выглядел, как голодный дух, вынырнувший из недр библиотеки. Бледный, в мятом халате поверх комбеза, с горящими в глубоких глазницах угольками. Он не слушал доклад о смерти оружия. Его взгляд был прикован к главному обзору, где медленно плыла тусклая полоса газового гиганта и сфера четвертой планеты – того самого «Элизиума», бывшей «Утопии».

– Смотрите, – прошептал он, и в его шёпоте была такая жадность, что Воронова передернуло. – Видите спектральный анализ атмосферы? Следы термоядерных зарядов полуторавековой давности… нет, не войны. Точечные, хирургические удары по инфраструктуре. Кто-то не просто уничтожил колонию. Кто-то *стерилизовал* её связь с космосом. И жизнь… биосигнатуры примитивны, рассредоточены. Деградация. Или регресс. Целенаправленный.

– Нас это волнует во вторую очередь, доктор, – раздался резкий, металлический голос у входа на мостик.

Глеб Береговой опирался на косяк, его массивная фигура в бронежилете поверх комбеза заполняла проем. Киберимплант, заменявший ему левую глазницу и часть черепа, тускло светился синим в полумраке. Его живой глаз, холодный и плоский, как у змеи, скользнул по Солярис, задержался на Мыслине с нескрываемым презрением и уставился на Воронова.

– Первоочередное – выживание. У нас ограниченный запас энергии, воздуха на регенерацию и пищи в гидропонике. Мы в системе с отметкой «Абсолютный карантин». Мы не знаем, что выжгло оружие и двигатель. Мы знаем, что колония там мертва или сошла с ума. Логика говорит: собрать что можно, починить импульсники на минимум и попытаться выбросить сигнал бедствия за пределы системы. В надежде, что его кто-то услышит раньше, чем *это* – он кивнул в иллюминатор, в сторону всепоглощающей Черноты, – услышит нас.

– Выбросить сигнал – значит указать на себя всему, что может быть в этой Черноте, – парировала Солярис, наконец оторвавшись от консоли. – Наши передатчики повреждены. Сигнал будет слабым, пульсирующим… как свеча на болоте. Он привлечет всякую ночную живность.

– А сидеть здесь, как бурильщик на устрице, – это по-вашему лучше? – Береговой сделал шаг внутрь, и его броня тихо скрипнула. – Мы – кусок мяса в вакууме, Глеб. Мягкий, сочный. Каждый час здесь – риск.

Воронов наблюдал за ними, ощущая старую, знакомую тяжесть в груди. Диспетчер и солдат. Мечтатель и прагматик. И он – буфер между ними. Капитан.

– Твоя оценка запасов, Глеб? – спросил он нейтрально.

– При жесткой экономии: три недели. Месяц – на пределе. Регенераторы воздуха барахлят, фильтры забиваются непонятной углеродной взвесью. Её в атмосфере корабля становится больше.

– Взвесь? – встрепенулся Мыслин. – Дайте мне образцы!

– Позже, доктор, – оборвал его Воронов. Он подошел к центральному голографу, который теперь показывал лишь статичную, мертвую карту системы Тау Бета-2. Четыре планеты. Газовый гигант, две каменистых, одна в зоне обитаемости – «Элизиум». – Предложения по действиям? Кроме пассивного ожидания.

– Рискнуть сканировать на полную мощность, – сказала Солярис. – Запустить все surviving сенсоры. Не для связи, а для картирования. Найти аномалию, которая нас сюда затянула. Может, это не просто дыра. Может, это… дверь. Или щель. Через которую можно протиснуться обратно.

– Безумие, – хмыкнул Береговой. – Ты хочешь снова сунуть палку в это гнездо?

– Я хочу *понять*, – огрызнулась она. – Чтобы не тыкать палку вслепую потом!

– Четвертая планета, – тихо, но четко произнес Мыслин. Все обернулись к нему. Он смотрел на голую, безжизненную карту, но видел, видимо, нечто большее. – Колония «Утопия» была оснащена по последнему слову техники своего времени. У них были квантовые накопители, заводы по ресайклингу, запасы гелия-3 для термоядерных реакторов. Если даже их социум пал, *руины* могут говорить. В них могут быть запчасти. Данные. Ответы. Риск спуститься на планету ниже, чем оставаться здесь, на орбите, мишенью.

– Риск заражения, – буркнул Береговой. – Пси-всплеск в архивах – не просто слова. Что-то там съело их разум. Может, это еще живо.

– А может, они сами себя съели от страха перед тем, чего не понимали, – сказал Мыслин. – Страх – не аргумент для науки. Это помеха.

Между ними снова натянулась невидимая струна. Воронов видел цифры на краю голографа. Запасы. Проценты мощности. Вероятности, высчитанные мертвым компьютером, который не учитывал главного – ту самую Черноту, которая была больше, чем пустота.

Он принял решение. Так, как делал всегда. Взвесив безвыходность и выбрав меньшее из зол, которое хотя бы было действием.

– Вот что мы сделаем, – сказал он, и в его голосе снова зазвучала сталь, та самая, что держала корабль и экипаж все эти годы. – Светлана, запускай глубокое сканирование системы. Пассивными массивами. Ищешь любые энергетические всплески, гравитационные искажения, когерентное излучение. Все, что не является фоновым шумом. Но без активного зондирования. Мы не зажигаем свечу. Пока.

– Есть, – кивнула она, и пальцы снова ожили над панелями.

– Глеб, готовь спасательный отряд и скафандры с усиленной биологической и псионической изоляцией. Допускаю, что доктор прав насчет страха. Допускаю, что он неправ. Будем готовы ко всему. Проверь весь мелкий арсенал – рейлганы, импульсные винтовки. Что работает – берем.

Береговой молча кивнул, его лицо не выразило ничего, кроме готовности выполнить приказ.

– Артём, – Воронов повернулся к ученому. – Ты получишь все данные сканирования планеты. Ищешь не города. Ищешь источники энергии, индустриальные сигнатуры, места падения крупных объектов. Нам нужен склад, а не музей. И приготовь набор для полевого анализа этой… твоей углеродной взвеси.

Мыслин засветился изнутри, как ребенок, получивший новый инструмент.

– Мы идем вниз? – спросил он, и голос его дрогнул.

– Мы идем вниз, – подтвердил Воронов. – На «Элизиум». Мы – не исследовательская миссия Конфедерации. Мы – команда по выживанию на тонущем корабле. И эта планета – наш ближайший спасательный плот. Наполненный неизвестностью, да. Но альтернатива – медленное угасание здесь, под взглядом этой… Черноты.

Он посмотрел в главный иллюминатор. Та самая Чернота, густая и беззвездная, по-прежнему лежала за стеклом. Но теперь, приняв решение, Воронов ощутил не просто ее давящее присутствие. Он ощутил *взаимность*. Будто его решение было замечено. Будто тихий, беззвучный механизм где-то в глубине космоса, в нарушенной реальности Тау Беты-2, сдвинулся на одну позицию.

– Приводите корабль в минимальную боеготовность, какие бы то ни была, – сказал он, уже обращаясь ко всем. – Мы начинаем операцию «Плот». Через двенадцать часов – первый спуск на планету. До тех пор – отдых, проверка снаряжения. И… будьте настороже. Корабль ведет себя странно. И не только корабль.

Он не стал уточнять, что имел в виду. Но Солярис, почувствовавшая искажение пространства, и Береговой, чей имплант иногда выдавал статику там, где ее не должно быть, и Мыслин, видевший узоры в случайном шуме сенсоров, – все они поняли.

Они были не одни на этом мертвом корабле, в этой мертвой системе. Что-то было с ними. Что-то, для чего у них не было названия. Пока что.

Операция по выживанию началась. И первый ее враг был не снаружи. Он был внутри – это был страх, растекшийся по стальным нервам «Апофиза» и биологическим нервам его экипажа. С ним-то и предстояло сразиться в первую очередь.

ГЛАВА 2: ЭЛИЗИУМ. МИР, КОТОРЫЙ ЗАБЫЛ

Шаттл «Зодиак» отстрелился от чрева «Апофиза» с глухим, невыразительным пыхтением импульсных двигателей. Он был похож не на спасительную лодку, а на осколок, отколовшийся от умирающей скалы. Илья Воронов, сидящий в кресле пилота, чувствовал эту метафору каждой клеткой.

За иллюминатором расстилался Элизиум

Сверху, с орбиты, он казался миром-раем: бирюзовые океаны, зеленые массивы континентов, разорванные лишь тонкими ниточками бывших мегаполисов. Но теперь, на снижении, открывались детали. Идиллия была обманчива. Зелень – слишком яркая, ядовито-изумрудная, лишенная полутонов. Океаны у берегов отливали неестественным фиолетовым, будто в воде растворялись тонны каких-то минералов. А города…

Городов не было. Были шрамы.

– Видите структуру? – голос Артёма Мыслина в шлемофоне звучал взволнованно-торжествующе, как у коллекционера, нашедшего редчайший экспонат на свалке. На его дисплее танцевали карты тепловых и металлических аномалий. – Точечные термоядерные удары. Не по жилым кварталам. По космопортам. По коммуникационным узлам. По главным энергостанциям. Это не бомбардировка. Это… лоботомия. Системное уничтожение всего, что связывало колонию с космосом и её собственным технологическим прошлым.

– Кто? – коротко бросил Глеб Береговой, его взгляд сканировал приближающуюся землю через прицел штурмовой винтовки. – Враги? Мятежники?

– Слишком чисто для боевых действий, – ответила Светлана Солярис, пилотируя шаттл в обход странных, закрученных по спирали грозовых фронтов. – И нет следов ответного удара. Как будто… как будто операцию проводили свои же. Чтобы что-то остановить. Или чтобы что-то не вырвалось.

Шаттл с шипящим протестом атмосферы вошел в плотные слои. И тут на них обрушился запах. Даже через системы фильтрации пробивался сладковато-гнилостный, одуряющий аромат цветущей плоти и влажной земли. Воздух за иллюминатором колыхался маревами.

Они приземлились на окраине того, что когда-то было космопортом «Утопия-1». Теперь это была равнина, усеянная оплавленными плитами и проросшими сквозь титановые фермы деревьями-монстрами с черными, маслянистыми листьями. Тишина была абсолютной. Не пела птица, не стрекотало насекомое. Лишь шелестели на ветру те самые листья, поскрипывали стволы.

Отряд высадился. Четверо людей в белых, герметичных скафандрах с символикой Конфедерации выглядели пришельцами с другой планеты. Что, впрочем, так и было.

– Биосигнатуры в пяти километрах к востоку, – доложила Солярис, сверившись с портативным сканером. – Группа из двадцати-тридцати. Примитивные тепловые следы, никаких электромагнитных излучений. Идут пешком.

– Выдвигаемся, – приказал Воронов. – Береговой, ты замыкающий. Никаких резких движений. Мы здесь гости. Непрошеные, но гости.

Они двинулись сквозь руины. Это было самое жуткое. Не хаос разрушения, а **порядок забвения**. Автомобили с открытыми дверями, покрытые толстым слоем похожей на мох лиловой плесени. Роботы-сервисники, застывшие в последних своих действиях – один так и держал в манипуляторе разбитую чашку. И везде – следы **после**. Кто-то аккуратно сложил в пирамиду композитные панели. Кто-то раскрасил оплавленный корпус шаттла ритуальными узорами из глины и сажи. На стене уцелевшего ангара гигантскими, неумелыми буквами было выведено: «ГЛАЗ ВИДИТ ТИШИНУ».

– Пси-фон повышен, – скрипнул в наушниках голос Берегового. У него был имплантированный пси-детектор. – Фоновый уровень. Не атака. Скорее… эхо. Как запах. Вся планета им пропитана.

И тут они вышли к ним.

**Элизианцы.**

Они стояли на опушке леса из черных деревьев, у ручья с фиолетовой водой. Около тридцати человек. И они не были дикарями в животных шкурах. Они носили лоскутную одежду из старых тканей, но сшитую аккуратно. Их оружие – заточенные куски арматуры, луки из гибких стволов. Но самое жуткое – их лица. Не агрессивные, не испуганные. **Пустые.** С отсутствующим, стеклянным взглядом. И невероятно старые для такого примитивного уклада жизни – морщины, седина, но движения легкие, как у детей.

Один из них, старик с седой бородой и глазами цвета тумана, сделал шаг вперед. Он поднял руку не в жесте угрозы, а словно ощупывая воздух между ним и пришельцами.

– Вы… пришли из-за Глаза? – его голос был хриплым, но язык – чистейший, архаичный вариант стандартного, без сленга и неологизмов последних веков.

Воронов обменялся взглядами с Мыслиным. Ученый замер, как охотничья собака на стойке.

– Мы пришли с корабля, – осторожно сказал Воронов через внешний динамик, понизив громкость. – Мы ищем… информацию. Помощь.

– Корабль, – повторил старик, и в его глазах промелькнуло что-то вроде отдаленного воспоминания. Боль. – Корабли приносят Шепот. Шепот будит Глаз. Вы должны уйти. Или замолчать.

– Какой Глаз? – не удержался Мыслин, сделав шаг вперед. Береговой тут же насторожился.

Старик и вся группа позади него вздрогнули, как один. Некоторые закрыли уши ладонями.

– **Не спрашивай!** – прошипел старик, и в его голосе впервые пробился животный ужас. – Вопрос – это Шепот! Мысли – это Шепот! Воспоминания – это самый громкий Шепот! Он слышит! Он всегда слышит!

Он показал пальцем в небо. Не на солнце. На тот участок, где даже днем висела густая, лишенная звезд Чернота.

– Ночной Глаз. Он спит. Мы молимся, чтобы он спал. Мы… – он сделал усилие над собой, – мы **забыли** огненные колесницы и говорящие камни. Мы забыли имена звезд. Мы едим тихие плоды и ловим немых рыб. Мы не думаем о том, что было. И Глаз не замечает нас. Уходите. Ваши мысли… они кричат. Вы разорвите Полог Молчания.

В этот момент Воронов все понял. Это не деградация от незнания. Это **осознанный регресс**. Цивилизация, которая добровольно отринула технологии, сложные мысли, память, чтобы стать невидимой для чего-то в космосе. Чтобы не стать добычей.

– Нам нужны части для нашего корабля, – попробовал Воронов, используя простые, конкретные слова. – Металл. Энергия. Чтобы улететь и никогда не возвращаться.

Старик покачал головой с бесконечной, вселенской усталостью.

– Металл шепчет. Энергия поет. Все, что помнит прошлое – опасно. Идите туда. – Он махнул рукой в сторону гигантской, полуразрушенной структуры на горизонте, похожей на древний реклоайзер. – Дом Безумных. Там те, кто не смог забыть. Они хранят Проклятые Сны. Они… ближе к Глазу. Вы – как они. Идите к ним. И оставьте нас в тишине.

Он повернулся и, не оглядываясь, повел свое племя прочь, в глубь черного леса. Они ушли бесшумно, растворившись в тенях, словно призраки.

Отряд стоял в гнетущем молчании.

– Добровольная лоботомия целого мира, – прошептал Мыслин. Его научный восторг сменился леденящим ужасом открытия. – Они не деградировали. Они **сбежали**. В примитив. Чтобы спастись. От чего?

– От того, что выжгло их орбитальные станции и заставило их себя же бомбить, – мрачно констатировал Береговой. – Капитан, эти «Безумные»… если они хранят технологии…

– …то они либо мертвы, либо опасны, – закончил Воронов. – Но другого выбора у нас нет. Мы не можем забыть, как они. Наш «шепот» уже привлек внимание. Нам нужно то, что они прячут.

Солярин, все это время молча изучавшая сканер, подняла голову.

– Илья. Эти растения… черные деревья, лиловая плесень. Они… – она запнулась, – они показывают слабую пси-активность. Не животную. Растительную. Как будто вся биосфера здесь впитала этот «Шепот» и транслирует его дальше. Это не просто метафора. Атмосфера буквально враждебна сложной мысли.

Воронов посмотрел на «Дом Безумных» – мрачное, уродливое сооружение на горизонте. Затем на небо, где в бархатной Черноте уже проступали первые, чужие звезды.

Они пришли за спасением. Они нашли предупреждение, высеченное на костях целой цивилизации. И теперь им предстояло идти в самое сердце этого безумия – туда, где память считалась проклятием.