Часы, которые открывают двери

Глава 1 – Мир без чудес.

Город, в котором жила Лея, казался выцветшей картинкой, забытой на подоконнике. Когда-то, наверное, здесь были яркие вывески, весёлый смех и разноцветные зонтики под дождём, но теперь всё стало одинаковым. Дома тянулись серыми прямоугольниками, окна смотрели на улицу пустыми стеклянными глазами, а деревья вдоль дороги стояли, как старые солдаты, которым устали приказывать быть зелёными. Даже небо, казалось, выучило только два цвета: бледно-серый утром и тёмно-серый вечером.

Взрослые всегда куда-то спешили. Они шагали быстро, смотрели на часы, на телефоны, на свои сумки, но никогда – друг на друга. Иногда казалось, что они боятся поднять голову и случайно встретиться взглядом с небом. В лифтах они молчали, в автобусах молчали, в магазинах говорили только нужные слова: «Чек», «Сдача», «Следующий». Слово «мечта» в этом городе звучало так же странно и старомодно, как «граммофон» или «фаянсовая вазочка».

Лея любила слушать тишину города. Не ту, что бывает ночью, когда все спят, а дневную – шумную, но пустую. Машины гудели, двери хлопали, телефоны звонили, кто-то ругался в соседнем дворе, но всё это складывалось не в живую музыку, а в какое-то одно, длинное, уставшее «эээх». Казалось, если прислушаться, сам город вздыхает.

Утро у Леи начиналось всегда одинаково. Будильник звонил слишком рано, мама торопливо ставила на стол тарелку с кашей, сама параллельно дописывая что-то в телефоне. Папа пил кофе и смотрел в ноутбук так пристально, будто там вот-вот должна выскочить мышь. Они любили Лею, но их любовь тоже почему-то стала торопливой: вперёд, быстрее, не опоздай, не забудь, не отвлекайся.

– Мам, а ты в детстве мечтала кем-нибудь стать? – как-то спросила Лея, намазывая масло на хлеб.

Мама посмотрела на неё так, будто Лея спросила что-то странное:

– Конечно. Все дети мечтают. Но потом нужно выбирать то, что… – она поискала слово, – то, что полезно.

– А мечты разве не полезны? – тихо уточнила Лея.

Но мама уже встала из-за стола, поправляла пиджак и одновременно отвечала на сообщение. Папа сказал что-то вроде: «Будь реалисткой, Лей. Мир такой, какой есть», – и снова утонул в экране.

Лея ничего не ответила. Она не любила спорить, да и не умела. Внутри у неё просто немного потускнел тот самый тёплый огонёк, который она иногда чувствовала, когда думала о чём-то хорошем и невозможном.

По дороге в школу Лея часто представляла, что дома вокруг на самом деле заколдованные замки, а серый троллейбус – дракон, которого приручили и заставили возить людей. Но стоило ей об этом сказать вслух, как одноклассники начинали смеяться.

– Ты в каком году живёшь, Лея? – хихикала Маша с первой парты. – В сказки, что ли, веришь?

– В наше время надо думать о будущем, – важно добавлял Даня. – Какая ещё фантазия? Надо уже сейчас выбирать профессию. Мой папа говорит, что конкуренция…

После слова «конкуренция» Лея обычно переставала слушать. Это слово было из взрослого языка, того самого, где все предложения начинаются со слов «надо», «нужно», «обязан». В этом языке не было места словам «волшебство» и «чудо».

Единственным человеком, который не заставлял её чувствовать себя странной, был Артём. Он сидел с ней за одной партой, и у него была уникальная суперспособность: он мог превратить любую скучную минуту в смешную. Учительница только начинала говорить: «Откройте тетради и запишите тему урока…», – а Артём уже тихо шептал Лее:

– Сейчас нас будут учить, как правильно не жить.

Лея поджимала губы, чтобы не рассмеяться вслух. Артём всегда шутил так, чтобы слышала только она, но иногда его комментарии были настолько точными, что смех сам вырывался наружу. Тогда учительница строго поднимала брови:

– Лея, Артём, если вы считаете себя клоунами, можете пойти развлекать класс отдельно, но не мешайте тем, кто хочет учиться!

Класс, правда, не выглядел так, будто страшно хочет учиться. Скорее, все просто сидели и терпеливо ждали, когда уроки закончатся. Но никто не спорил. Не спорить было привычно, удобно и безопасно.

На уроке окружающего мира учительница повесила на доску плакат: «Планируй своё будущее!» и сказала:

– Дети, сегодня мы поговорим о профессиях. Важно, чтобы вы понимали: мечты – это хорошо, но они должны быть… какими?

– Реальными, – хором ответил класс.

– Полезными, – добавил Даня, как прилежный ученик.

– Принесущими доход, – вдруг выпалил кто-то с задней парты, и все засмеялись. Учительница тоже улыбнулась.

– Ну, можно и так сказать, – согласилась она. – Главное – никакой ерунды. Всякие там «хочу быть волшебником» или «мечтаю летать» оставьте для сказок. Мы живём в реальном мире.

Лея почувствовала, как её маленькая звёздочка внутри дрогнула. В детстве, когда она была совсем маленькой, она действительно мечтала летать. Не в самолёте, а самой – просто так, как птица или, может, как светлячок. Она никому об этом не говорила, но теперь, слушая учительницу, почувствовала, будто кто-то только что грубо захлопнул дверь в её сердце.

– Лея, – неожиданно спросила учительница, – а ты кем хочешь стать?

В классе повернулись головы. Многие уже знали, что спрашивать такое у Леи – всё равно что нажимать кнопку «странный ответ». Она замялась, почувствовала, как к щекам подступает жар. На самом деле у неё не было точной профессии в списке. Она не мечтала быть врачом или юристом, или кем там ещё любят быть правильные дети. Ей хотелось… чтобы людям снова хотелось мечтать. Но как это объяснить?

– Я… не знаю, – честно сказала она. – Может быть… кем-то, кто… делает мир… светлее.

В классе повисла пауза. Затем кто-то прыснул со второго ряда. Маша закатила глаза, Даня презрительно фыркнул. Учительница вздохнула:

– Лея, мир делают светлее учёные, инженеры, врачи. Надо выбирать конкретную профессию. Это важно. Мечты – это хорошо, но давайте оставим их для творчества. Сейчас нам нужно серьёзно подумать о жизни.

Слово «серьёзно» упало на класс, как тяжёлый учебник. Кто-то заёрзал, но никто ничего не сказал. Лея опустила глаза в тетрадь и начала старательно выводить дату и тему урока. Буквы получались ровные, но внутри всё сжималось.

После урока к ней подскочил Артём.

– Слушай, – сказал он шёпотом, – «кем-то, кто делает мир светлее» – это вообще лучшая профессия, какую я слышал. Нам бы всем такого начальника.

Лея невольно улыбнулась:

– Надо было сказать «буду лампочкой», – вздохнула она.

– Или фонарным столбом, – оживился Артём. – Представляешь: «Здравствуйте, меня зовут Лея, и я ваш личный источник света и вдохновения». У вас тут скучно? Сейчас всё исправим!

Они оба засмеялись, и на мгновение в воздухе между ними что-то дрогнуло, будто в серой комнате зажгли маленькую молнию. Но смех быстро стих: по коридору уже шла учительница математики с пачкой тетрадей – а это значило, что время мечтаний завершено. Приближались дроби, формулы и строгие замечания.

В школе было не то чтобы плохо. Просто… всё было одинаково. Каждый день начинался одинаковыми словами, с одинаковых звонков, перемен, домашних заданий. Иногда Лее казалось, что она живёт в огромных часах: стрелки идут, уроки сменяют друг друга, люди ходят по кругу, а что-то по-настоящему важное проходит мимо.

На большой перемене Артём, как обычно, устроил мини-представление. Он изображал учителя истории, который вечно путал даты, и весь класс смеялся. Даже те, кто утром дружно повторял «мечты – это несерьёзно», теперь хлопали по столам и свистели от восторга. Учитель истории в это время, конечно, был в учительской и понятия не имел, какую карьеру актёра ему только что организовали.

Лея тоже смеялась. Но где-то в глубине души она видела, как улыбка Артёма слегка дрожит, когда он отворачивается. Как иногда он умолкает резко, будто кто-то выключил звук. Как его глаза становятся очень серьёзными, когда он смотрит в окно.

После уроков они вместе шли домой. Дворы были похожи один на другой: одинаковые качели, одинаковые лавочки, одинаковые объявления на стенах подъездов: «Собрание жильцов», «Оплата до пятнадцатого числа», «Услуги ремонта». Никаких афиш чудес, никаких приглашений «заглянуть туда, где возможно всё». Только «строго запрещено», «осторожно», «проход закрыт».

– Слушай, – сказал Артём, балансируя на бордюре, как гимнаст на канате, – а ты когда-нибудь видела в этом городе хоть что-нибудь настоящее… ну, необычное? Чтобы прям дух захватило?

Лея задумалась. Она вспомнила радугу над домами, но тогда все просто достали телефоны и начали её фотографировать, а потом быстро забыли. Вспомнила, как один раз зимой снег лёг такими красивыми узорами на стекле, что она полчаса рассматривала их. Но папа сказал: «Не отвлекайся, мы опаздываем». И рисунки на стекле растаяли.

– Нет, – честно ответила она. – Только в книгах.

– Вот и я тоже, – вздохнул Артём. – Такое ощущение, что все чудеса где-то там, по адресу «в другой жизни».

Лея ничего не сказала. Она просто крепче сжала лямку рюкзака и вдруг очень ясно почувствовала: что-то в этом мире неправильно. Не так, как «забыл сделать домашку» или «опоздал на автобус». Глубже. Словно кто-то когда-то выключил главный выключатель чудес, и теперь все ходят в полумраке и делают вид, что им так удобно.

Она не знала, что именно не так, и уж точно не знала, кто мог бы это исправить. Она была всего лишь девочкой из обычного города, где обычные люди живут обычной жизнью. Но где-то вдалеке, за серыми домами, за расписанием уроков, за списком «полезных профессий» что-то тихо звало её – еле слышно, как шёпот через закрытую дверь.

Вечером город становился ещё тише, хотя, казалось бы, наоборот – машины ехали, люди возвращались с работы, магазины светились, автобусы стонали на остановках. Но эта суета была какая-то пустая, как шум телевизора, который включили просто для фона. Лея шла домой вместе с мамой, слушала её быстрый голос о делах, отчётах, созвонах, и всё время думала о том, что никто ни о чём не мечтает. Все только обсуждают, что нужно, что выгодно, что правильно. Про то, что хочется – никто не говорит. Как будто это слово здесь запрещено.

Дома всё было тоже очень правильно. Чисто, аккуратно, по расписанию – ужин в семь, уроки, душ, спать. Мама внимательно проверила дневник, похвалила за пятёрку, вздохнула за четвёрку, строго посмотрела на одну «почти троечку», и снова началась речь о будущем, о том, как важно стараться. Лея кивала. Она понимала, что родители желают ей добра, но от этого легче не становилось. Иногда ей хотелось, чтобы мама вдруг села рядом на кровать и сказала: «А давай просто немного помечтаем? Представим, будто мир может быть другим». Но такого никогда не происходило.

Лея легла, выключила свет и долго смотрела в потолок. Там не было ни звёзд, ни сияния, только бледные тени мебели и кусочек света из коридора. Она попыталась придумать себе что-нибудь тёплое и хорошее, как это делала раньше, когда была младше: что стены комнаты могут расступиться, и за ними окажется что-то удивительное; что окно может открыться не в двор с одинаковыми домами, а куда-нибудь, где небо действительно синее и глубокое. Но воображение словно ленилось. Оно тоже устало, как взрослые, и не хотело работать. Мир будто говорил: «Не выдумывай. Так устроено. Привыкай».

На следующий день школа встретила Лею тем же запахом мела, тетрадей и скуки. Уроки шли один за другим, звонки звучали одинаково, как старые будильники. Учительница литературы рассказывала о произведении, в котором когда-то герой мечтал изменить свою жизнь, а потом всё равно выбрал «как принято». И дети кивали: ну да, логично, вот так и надо. Никто даже не заметил, как тихо и незаметно мечта в этой истории умерла.

– А если бы он всё-таки рискнул? – вдруг спросила Лея, сама удивившись, что сказала это вслух.

В классе повисла секундная тишина. Учительница приподняла бровь:

– Тогда бы у него, скорее всего, ничего не получилось. Жизнь – это не сказка, Лея. В ней решения нужно принимать не сердцем, а головой.

Сердцем… это слово вдруг стало таким редким, будто его вообще не используют. У одноклассников даже лица стали чуть скучнее, будто им ещё раз объяснили, что надеяться – вредно. Артём, сидевший рядом, толкнул Лею локтем и тихо прошептал:

– Всё, Лея. Сердце отменили. С сегодняшнего дня действует только официально утверждённая логика.

Она улыбнулась, но улыбка вышла грустной. Иногда казалось, что Артём шутит, потому что иначе нельзя. Если перестанет – станет слишком больно. У него дома тоже было «правильно». Строгий папа, вечно занятая мама, разговоры про оценки, про успех, про серьёзные вещи. А где-то внутри – мальчик, который хотел смеяться просто так, без причины.

После школы они пошли вместе, как всегда. На улице было пасмурно, и ветер носил по асфальту бумажки, как забытые кусочки чужих жизней. Артём шагал, балансируя на бордюре, но в этот раз почему-то молчал. И неожиданно сказал:

– Слушай, если наш город когда-нибудь забудет окончательно всё, что связано с чудесами… как ты думаешь, он исчезнет? Или просто станет ещё серее?

Лея задумалась.

– Мне кажется… – она сказала осторожно, – он уже начинает исчезать. Только не здания и не улицы. А вот то, что внутри людей.

Артём кивнул. И больше они не шутили.

Вечером Лея снова сидела у окна своей комнаты. За стеклом горели одинаковые жёлтые окна других домов. Люди ужинали, злились, смотрели новости, спорили о чём-то важном и одновременно пустом. Где-то во дворе гудела машина, кто-то громко ругался, кто-то торопился, кто-то бежал. Всё казалось бесконечной суетой без смысла.

Но вдруг Лея почувствовала странное ощущение. Очень лёгкое, как будто в комнате прошёл тихий невидимый ветер. Она оглянулась – ничего. Комната та же. Книжки на полке, мягкая игрушка на подушке, тетрадь на столе. Только внутри… словно кто-то тихо постучал в дверь её сердца.

Странно. Она даже прислушалась – не ушами, а чем-то глубже.

Никакого звука. Только мысль, будто не её: мир действительно потерял волшебство. И если никто ничего не сделает… так и останется навсегда.

Лея не знала, откуда это чувство. Она не знала, почему вдруг захотелось встать, подойти к зеркалу и посмотреть на себя – не как на обычную школьницу, а как на человека, который может что-то изменить. Это казалось глупым. Это казалось невозможным. Но вместе с этим было удивительно правильным.

Где-то в другом конце города Артём тоже долго не мог уснуть. Он лежал в темноте и смотрел в потолок, который был похож на чёрное небо без единой звезды. Он тоже чувствовал странную пустоту. Будто мир стал каким-то слишком плотным, закрытым и тесным, как комната без дверей. И где-то глубоко внутри он думал то же самое, что и Лея: так не должно быть. Так не честно с детьми, с людьми, со всем миром.

Ни Лея, ни Артём ещё не знали, что очень скоро в их жизни появится дверь, о существовании которой никто не подозревал. Дверь, которая не должна была открываться. Дверь, за которой спрятан не страх и не пустота, а настоящее чудо. Но пока что они были просто двумя детьми в очень усталом городе, где мечты считались глупостью, а чудеса – выдумкой. И именно в таком мире обычно и начинаются самые настоящие сказки.

Глава 2 – Необычная находка.

В тот день всё начиналось как обычно, а значит – скучно. Уроки, звонки, очередные разговоры о важном и полезном, о будущем, которое нужно запланировать заранее, как поездку на дачу. Но у судьбы иногда странное чувство юмора: самые необычные истории любят начинаться именно в такие дни, когда ты меньше всего готов к чуду. Никто в школе не подозревал, что за одной неприметной дверью, куда обычно никто не заглядывал, прячется вещь, способная изменить не только жизнь двух детей, но и судьбу целого мира.

После уроков Лея собиралась идти домой, но учительница попросила её занести старые тетради на чердак школы. Чердак – это было слово из другой жизни, немного пыльное, старомодное и… загадочное. Никто из детей туда не ходил. Это место существовало где-то рядом с реальностью, но не принадлежало ей полностью. Там жили забытые вещи: коробки, старые карты, поломанные парты, плакаты с выцветшими словами «Знание – сила!». Лея всегда тихо мечтала туда попасть, но никогда бы не призналась в этом – слишком странно звучит, правда? «Я хочу на чердак». Какая польза? Никакой. А значит – неважно. Но её маленький тайный огонёк внутри тихо вспыхнул от предвкушения.

– Только аккуратно, – сказала учительница, вручая ей ключ. – Там темно. И ничего не трогай лишнего.

Это «ничего не трогай» прозвучало особенно заманчиво. Как будто мир специально подмигнул Лее.

Артём, конечно, не мог такое пропустить.

– Чердак? – его глаза загорелись. – Ты серьёзно? Ты туда одна не идёшь.

– Артём, меня просто попросили… – начала Лея, но договорить не успела. Он уже шёл рядом.

– Просто попросили? Лея, запомни, ничто великое в истории не начиналось словами «просто занеси тетради». Это судьба. Это шанс. Это… – он сделал пафосную паузу. – Это приключение!

Лея улыбнулась. В глубине души она думала примерно то же самое.

Дверь на чердак была старая, деревянная, с облупившейся краской. Когда ключ повернулся в замке, что-то тихо хрустнуло – будто дверь не просто открывалась, а просыпалась после долгого сна. Запах пыли, старой бумаги и чего-то тёплого, ностальгического сразу накрыл их, как одеяло из прошлого. Лея сделала первый шаг. Доски под ногами протяжно скрипнули. Артём зашёл следом и подозрительно огляделся.

– Если отсюда сейчас вылетит привидение старого директора – я сначала испугаюсь, потом обязательно пошучу, – прошептал он.

Чердак оказался удивительно большим. Свет из маленького окна пробивался тонкими золотыми полосками, в которых плавали пылинки, похожие на маленькие звёзды. Вдоль стен стояли коробки, шкафы без дверей, старые глобусы, сломанные стулья, плакаты с улыбками давно забытых пионеров. Всё это выглядело… не просто старым. Скорее – заброшенным. Как будто когда-то здесь кипела жизнь, звучал смех, что-то придумывали, мечтали, а потом однажды всё это закрыли, выключили свет и ушли. И никто не вернулся.

– Знаешь, – тихо сказала Лея, – здесь как будто сохранились чужие мечты. Такие, которые никому больше не нужны.

Артём перестал улыбаться.

– Да… – мягко согласился он. – Здесь очень похоже на музей тех, кто когда-то верил.

Лея поставила тетради на огромный письменный стол, покрытый слоем пыли, как снежным покрывалом. Но вместо того чтобы сразу уйти, она почувствовала странное, притягивающее ощущение, словно кто-то позвал её. Не громко, не словами – просто лёгким тёплым тянущим чувством где-то внутри груди. Это было похоже на то странное «постукивание сердца», которое она почувствовала вчера вечером у окна.

Она оглянулась. Вроде ничего особенного. Но взгляд вдруг сам остановился на старом шкафу в углу. Он был деревянный, высокий, с треснувшим стеклом. На нём висела табличка с выцветшими буквами: «Музей истории школы». Кажется, когда-то здесь действительно была небольшая выставка. Теперь это был пыльный ящик с забытым прошлым.

– Подожди немного, – шепнула Лея, сама не понимая зачем. – Я хочу… посмотреть.

– Конечно хочешь, – кивнул Артём. – Это же чердак! Тут по правилам жанра обязательно что-то магическое лежит. Или хотя бы страшная кукла без глаза.

Он попытался улыбнуться, но голос у него прозвучал тихо. Внутри у него тоже жило ощущение, что сейчас случится что-то необычное.

Лея осторожно открыла шкаф. Дверца тихо застонала, словно ворчала, что её разбудили. Внутри были старые фотографии выпускников, пожелтевшие грамоты, засушенные венки с торжественных праздников, потрёпанная лента «Лучший класс». Она провела пальцами по пыли – и вдруг заметила на самой верхней полке маленькую коробочку. Обычная. Деревянная. Неброская. Но… такая притягательная, что от неё невозможно было отвести взгляд.

– Артём… – шепнула Лея, – видишь?

– Вижу, – так же тихо ответил он. – И мне очень не нравится, как она на нас смотрит.

– Она не смотрит, – выдохнула Лея. – Она ждёт.

Она потянулась и аккуратно сняла коробку. Она была удивительно тёплой, будто пролежала не в холодной пыли, а у кого-то в руках. На крышке было вырезано что-то вроде тонкого узора – переплетение линий, похожих на стрелки. Без слов, без пояснений, но с какой-то особенной важностью.

– Открывай, – прошептал Артём, хотя это звучало одновременно как приглашение и как «пожалуйста, не делай этого».

Лея медленно подняла крышку.

Внутри лежали часы.

Не наручные. И не настенные. Карманные, старинные, на цепочке. Корпус из потемневшего металла с золотистыми бликами, стекло не мутное, наоборот – будто только что отполированное. Стрелки стояли. Но самое странное было даже не в их виде. Часы… были тёплые. Настоящие, живые, как ладонь человека. Лея осторожно взяла их – и на секунду ей показалось, что они чуть-чуть вздохнули.

– Ого… – только и смог выдохнуть Артём. – Лей, брось их обратно. Немедленно. Это слишком… настоящее.

Лея не могла. В тот момент, когда её пальцы коснулись холодного на вид, но живого на ощупь металла, она почувствовала, как где-то глубоко внутри неё вспыхнула искра, о которой она давно забыла. Не страшная, не опасная – наоборот, тёплая, как если бы кто-то очень осторожно положил ей на сердце маленький светящийся фонарик.

– Смотри, – прошептала она. – Они не просто старые. Они… будто помнят что-то.

Часы слегка вибрировали, как будто в них билась крошечная птичка. На циферблате было много странных символов: не только цифры, но и крошечные знаки, похожие на звёзды, молнии, капли дождя, искры. И где-то между ними – маленькая незаметная кнопка, так искусно спрятанная, что её легко было бы не заметить.

Артём приблизился настолько, что их плечи соприкоснулись.

– Ты чувствуешь? – спросил он еле слышно.

– Да… – ответила Лея. – Они как будто живые.

В комнате стало тише. Даже скрип досок как будто затаился. Луч света из окна упал прямо на часы, и циферблат слабым, почти неуловимым образом вспыхнул. Артём осторожно вытянул палец, собираясь просто чуть-чуть повернуть часы, чтобы получше рассмотреть… и его палец случайно задел ту самую крошечную кнопку.

Щёлк.

И мир перестал быть прежним.

Щёлк.

И мир действительно будто на миг задержал дыхание.

Луч света, падавший из маленького окна на чердаке, замер, как фотография. Пылинки, которые ещё секунду назад тихо кружились, повисли в воздухе неподвижно, словно их кто-то остановил на полпути. Скрип досок стих. Даже далёкий шум школьного коридора вдруг стал каким-то глухим, как через толстое одеяло.

А потом Лея услышала это.

Тихое, осторожное, но очень уверенное: тик-так… тик-так… тик-так…

Часы, которые до этого молчали, как музейный экспонат, вдруг ожили. Стрелки медленно дрогнули и пошли, сначала неуверенно, как человек, который слишком долго сидел и наконец встал, а затем ровно, ритмично. От корпуса часов по ладони Леи разлилось мягкое тепло, будто она держала не железо, а сердечко маленького животного.

– Ты это слышала? – прошептал Артём, хотя ответ был слишком очевиден.

– Кажется, да, – так же шёпотом ответила Лея. – Они… тикают.

– Они не просто тикают, – возмутился вдруг кто-то. – Они работают! И, между прочим, делают это довольно достойно, учитывая обстоятельства.

Лея и Артём вздрогнули так, будто кто-то вылил им за шиворот ведро ледяной воды. Они оглянулись по сторонам, ожидая увидеть кого угодно – учителя, уборщицу, привидение завуча, – но на чердаке никого не было. Только вещи, пыль и они двое.

– Ты… это слышал? – одними губами спросила Лея.

– Нет, мне просто послышалось, как ковер заговорил, – так же беззвучно ответил Артём. – Конечно, слышал!

– Советую смотреть не по сторонам, а туда, где центр событий, – донёсся тот же голос, теперь немного раздражённый. – Обычно он прямо у тебя в руках.

Лея медленно опустила взгляд. Часы у неё на ладони слегка приоткрыли крышку сами, без всяких усилий. Циферблат смотрел на неё, как один большой блестящий глаз. Стрелки двигались уже совсем уверенно. А из маленькой щёлочки между корпусом и стеклом исходил тот самый голос – негромкий, с лёгкими металлическими отзвуками, но живой и очень… характерный.

– Итак, – торжественно произнесли часы, – кто меня разбудил?

Артём рефлекторно спрятался за плечо Леи, что выглядело особенно забавно, учитывая, что он был выше. Лея хотела положить часы обратно в коробку, захлопнуть её и сделать вид, что ничего не произошло, но что-то удержало её. То ли то самое тепло металла, то ли любопытство, которое проснулось в ней сильнее страха.

– Мы… – тихо сказала она. – Я. То есть… мы оба.

– А конкретнее? – голос в часах слегка ускорился, как стрелки при спешке. – Имя, фамилия, класс, любимый предмет, отношение к чудесам? Хотя последнее можно и по глазам прочитать.