Вера. Книга 2

Глава I

Осознание того, что все закончилось приходит постепенно. Обволакивает безысходностью, абсолютной пустотой там, где до этого бурлила жизнь. Напоминает о себе в мелочах, пустяках, которые ты не замечал раньше. И это будет тяготить тебя, пока ты не усвоишь урок. Или не вычеркнешь все из своей памяти…

Моя смерть стала началом чего-то нового. Но мне еще предстояло это понять. Сейчас же опустошенно я слушала как безмятежно тараторит эта маленькая пухленькая девушка. Вытянув нос, она облокотилась о кафедру и с любопытством разглядывала меня. Ее полные губы вздрагивали и вытягивались в приветливую улыбку. А я ничего не могла разобрать из ее слов. Она показалась мне простой и доброй. С живым лицом, усеянном веснушками, и по-детски большими зелеными глазами. На ней была легкая серебряная тупика, застегнутая на все пуговицы и перевязанная тонким пояском. На погонах блестели броши в форме цветка: «семени жизни». Сакральный символ, который я встречала еще при жизни… «При жизни?» – поймала я себя на мысли. Как же, черт возьми, это странно звучало. Девушка запнулась, заметив как я разглядываю ее в ответ:

– Так, что-то я не по плану опять… – спохватилась она и закатив глаза, вспомнила заученный текст: – Вы находитесь в Преддверии. И только что прошли по Аллее жизни среди людей… – девушка снова запнулась, заметив статую моего Кабачка, видневшуюся неподалеку, – которые повлияли на вас в течение жизни. Это история формирования вашей личности. Обычно здесь видят своих родных, друзей, начальников, домашних животных, бывает, известных личностей или вымышленных персонажей, вроде книжных…

– Значит это правда? – прервала ее я. – Есть жизнь после смерти?

– Конечно! Смертная жизнь – лишь часть пути, что проходят наши души за время, что нам отведено. Более того мы с вами скорее всего уже встречались раньше. Я уже очень давно работаю секретарем, – на мгновение она опустила глаза и смущенно залилась краской, но тут же собралась и, сияя улыбкой, продолжила: – Вы все вспомните, если захотите. Все ваши перерождения, весь ваш путь. Сейчас возможно это звучит непонятно, но вы все скоро поймете…

– Вы сказали я в Преддверии…в рай?

– Еще нет. Это отдел Канцелярии. Я фиксирую ваше возвращение и немного ориентирую. Отсюда вы отправитесь на Суд, где и решится, куда вы попадете: в рай или в ад. Это классический вариант загробной жизни, известный большинству смертных. Мы особо не вдаемся пока в подробности. Это все, что вам нужно знать на этом этапе. Так проще пережить этот и без того нелегкий период вновь прибывшим, – сочувственно вздохнув, она опустила взгляд к шахматной раскладке на полу и внезапно звонко провозгласила: – Вы стоите на светлой плитке! У нас есть маленькая традиция: по каким плитам человек ступает, указывает на то, где ему место, в раю или в аду. Как если бы цвет мог передать, несет ли человек в себе вину или нет. Говорят размер плит здесь таков, что ступать можно только по однотонным. На удивление всегда сбывается! Меня, кстати, Филиппа зовут, – приветливо улыбнулась она и сморщила маленький нос картошкой.

– Филиппа… Красивое имя. Не русское, кажется.

– Да, я англичанка. А вы из… секунду… Екатеринбурга? – Филиппа опустила глаза в книгу, читая имеющуюся у нее информацию. Казалось, она делает усилие, чтобы прочитать название города, но выговорила она его так четко, словно это не составило для нее труда.

– У вас отличный русский. Даже акцента нет.

– О, нет. Я не говорю по-русски. Вы понимаете меня и слышите мои ответы на родном языке. Это возможно в раю и во всех административных единицах чистилища. Говорят это остатки древней магии, которой раньше был наделен наш мир. На всякий случай… – заговорщицки понизила она голос и снова оперлась на кафедру, чтобы быть ближе ко мне. – Если хотите что-то изменить во внешности, сделайте это прямо сейчас, потом такой возможности может не быть, – Филиппа выпрямилась и звонко продолжила: – Так ваши документы все у меня. Сейчас вас проводят в зал Суда.

Чувствуя, как наш разговор подходит к концу, я разволновалась. Эта девушка удивительным образом умела создавать чувство безопасности вокруг себя. А это было именно тем, в чем я сейчас отчаянно нуждалась. Я не хотела уходить.

– Можем ли мы еще немного поговорить? – с надеждой спросила я.

Она все поняла и сочувственно поджала губы.

– Конечно, – тихо ответила девушка, и я заметила, как она едва повернула голову в сторону, словно пытаясь взглянуть на что-то позади себя.

Я замялась:

– Мне неудобно. Наше время должно быть ограничено, и у вас, вероятно, есть определенный регламент общения с такими, как я…

– Не переживайте, – мягко остановила меня Филиппа. – Я здесь, чтобы вы не чувствовали себя потерянной. Хотя соглашусь, у меня есть определенный регламент. Однако время теперь для вас будет течь иначе. Мы им не ограничены. Только моим терпением, – хихикнула девушка. – Не все так вежливы со мной, как вы. Мы можем немного поговорить, если вы хотите.

– Спасибо, – выдохнула я. – Но я даже не знаю, о чем говорить…

– Давайте я расскажу вам еще немного о предстоящем заседании. Честно скажу вам, там бывает нелегко. Обвинение промывает все косточки. Это никому не нравится. Но такая уж у них работа. Не обращайте внимание – мой вам совет. Тем более вы на белой стоите: переживать вам не о чем, – подбодрила меня девушка, снова бросив взгляд мне под ноги.

– Это ведь единая процедура для всех? – растерянно задала я вопрос, пытаясь продлить беседу.

– Конечно. Защита и обвинение обсуждают основные события жизни вновь прибывших. И в конце прений, судья принимает решение: в рай или в ад вы попадете.

– При жизни мы всё так себе и представляем. Но позвольте вопрос, как же тогда судят маленьких детей, которые еще не успели совершить никаких поступков?

– Для детей существует особый порядок, – быстро закивала головой Филиппа. – Большинство и вовсе избегают суда и сразу попадают в рай. Невинным душам не место в аду.

– И влияет ли на эту процедуру или на что-то в принципе вероисповедание, например куда попадают некрещеные? Есть ли отдельный рай для буддистов, мусульман и христиан?

Филиппа приглушенно рассмеялась.

– Понимаю. Это привычные вам доктрины церкви. Здесь нет никому дела до этого. Процедура Суда едина для всех. Рай и ад неделимы. Вероисповедание потеряет свое значение как только вы окажетесь по ту сторону врат и вспомните все свои предыдущие жизни, где вы были христианкой, атеисткой, вудуисткой и прочее-прочее.

– И позвольте еще вопрос… – продолжила я, чувствуя как вхожу во вкус.

– Сколько угодно, – обезоруживающе улыбнулась она.

Я осеклась и смущенно опустила глаза.

– Нет, пожалуй. Я итак отняла у вас много времени…

Брови Филиппы сочувственно взмыли.

– Не переживайте! Я верю, мы с вами еще увидимся, Вера. И поболтаем. Вы готовы? Ничего не хотите во внешности поменять? – тихонько добавила она.

Я пожала плечами.

– Может быть, грудь побольше.

Филиппа прыснула.

– Легко! Просто подумайте о том, что хотите изменить. Как бы представьте себе это, – объяснила девушка.

– Пожалуй, я пас, – тут же смутившись, отмахнулась я.

– Сейчас вас проводят.

Филиппа указала рукой куда-то позади себя, и только сейчас я заметила в тени статуй стражников в строгих атласных серебряных мундирах и еще одного служащего Канцелярии в форменной тунике. На фуражке, погонах, бляшке и пуговицах их одежды сверкали цветки «семени жизни». На месте обшлага запястья перехватывали широкие браслеты, переливающиеся перламутровым светом.

С приближением стражников меня окутало странное чувство покоя и доверия. Колени мои внезапно подкосились, и я повисла меж двух мужчин. Служащий Канцелярии взял у Филиппы мои бумаги. И, когда тот отошел, девушка подняв руки над кафедрой, прошептала мне вслед:

– Держу за вас кулачки, Вера!

Служащий Канцелярии распахнул высокие двери меж статуй племянника моей Лейлы, мальчика-цыганенка, в которого я была влюблена в детстве, и мрачной статуи Александра Николаевича, за которыми высился узкий длинный мост. Стражники шли рядом, придерживая меня за локти.

Стоило нам ступить на мост, как со всех сторон до меня стал доноситься раскатистый звук воды. Словно шторм бушевал где-то под нами. Чем выше мы поднимались, тем сильнее рассеивался плотный водяной пар, пока по левую руку от меня не открылся потрясающий вид на некий город вдали. Здания его, возвышаясь пирамидой к небу, сверкали в лучах солнца. Невесомые хрустальные башни пронзали облака. Зеленые сады яркими пятнами выглядывали из водной дымки. «Должно быть это и есть рай» – подумала я и взглянула вниз: под узким мостом, на котором едва могли поместиться трое в один ряд, бушевал неспокойный поток. Серые воды его раскатами взрывались о тонкие столпы, и гудение крупной дрожью разливалось по моим ногам. Свирепство реки под таким хрупким на первый взгляд мостом должно было бы вселять ужас, однако отчего-то мне было по-прежнему спокойно.

Наш путь пролегал к высокой полукруглой стене, частично утопавшей в дымке бушующего потока. По мере приближения, я стала различать редкие силуэты людей, мелькавшие в маленьких окнах-бойницах на самом верху стены. Мы приближались к зданию Суда.

Глава II

Стража провела меня по мрачному коридору между ступенеобразными рядами, возвышавшимися подобно трибунам римского амфитеатра, к высоким стенам, окружавшим зал Суда. Меня подтолкнули к ярко освещенному постаменту в центре круглой арены, после чего конвоиры растворились в тени прохода. Чтобы взобраться на возвышение, я с трудом задрала ногу, пришлось даже подпрыгнуть. Мое появление в круге света не осталось незамеченным. Теперь все взгляды были устремлены на меня. Я стала подсудимой.

Зал был едва заполнен. Очевидно, подобные заседания не привлекали большую аудиторию. Неловко скрестив руки на груди, я осмотрелась. Позади и сбоку, на трибунах, расположенных под углом к арене, шепотом переговаривались люди. На фоне высоких белых ступеней вся эта разношерстная публика выглядела, как вспышки света. Мелькали лица всех национальностей в одеждах традиционных, повседневных и парадных, на вид современных или затерянных в веках.

Мой взгляд переместился к изогнутой полукругом широкой кафедре. За ней уже восседали трое: скучающий судья, нервозный защитник и надменный обвинитель. Позади судьи сверкали высокие роскошные кованые ворота, сейчас закрытые; по бокам от них замерли стражники. Вся стража держалась в тени массивных колонн, между которыми был натянут большой белый парус, защищавший служащих и зрителей от прямых лучей вездесущего солнца. Зал был погружен в рассеянный свет, и лишь над моим постаментом в полотне зияло круглое отверстие, откуда столбом бил свет, выхватывая меня из полумрака. Я была как на ладони.

За кафедрой на стенах висели гобелены и картины, изображавшие сцены из разных эпох, а также своды правил на русском языке (впрочем, что-то подсказывало мне, что я вижу их на родном языке из-за особенностей этого места: все, как говорила мне Филиппа). Слева и справа от центральных ворот, скрытые от глаз колоннами, были две дополнительные входные группы. Они угадывались по стражам в уже знакомых серебряных мундирах.

Судья в серой длинной мантии принял от служащего Канцелярии мои документы и бросил на меня беглый взгляд.

– Благодарю, – тихо проговорил он, пробежавшись глазами по бумагам.

Стук молоточка по подставке призвал зал к вниманию. Воцарилась тишина.

– Судебное заседание по делу Васильевой Веры Викторовны объявляется открытым, – начал судья, заглядывая в бумаги. – Слушается дело об определении тяжести вины Васильевой Веры Викторовны, далее – ответчик, и выдаче разрешения на пребывание в раю. Вера Викторовна, – он опустил на меня глаза, – в ходе заседания мы заслушаем доклады вашего обвинителя и защитника. Слушание ведется стоя. Воздержитесь от любых объяснений и вопросов до объявления соответствующего этапа. Вам дадут слово. После рассмотрения спора по существу суд вынесет решение. Понятен ли вам ход процесса?

– Да, – я в замешательстве пожала плечами.

Это так сильно напоминало типичное судебное заседание, в котором мне довелось участвовать еще при жизни. Правда, в екатеринбургском суде не было римских амфитеатров. И в то же время все походило на тот архетипичный суд, что рисуют христиане в массовой культуре. Откуда они знают об этом? Или же местный Суд намеренно сделали похожим на что-то знакомое, чтобы умерший испытывал меньше стресса?

– К чтению доклада приглашается Обвинитель, – судья опустил взгляд на бумаги и подпер ладонью щеку.

Справа зашевелился служащий, прочистил горло и заговорил:

– Уважаемый суд, за свою недолгую жизнь ответчица неоднократно демонстрировала невежество, эгоизм, черствость и непомерную гордыню, посему ей должно быть отказано в разрешении на пребывание в раю, и она должна быть отправлена в ад. Васильева Вера неоднократно проявляла бытовой расизм и гомофобию – казалось бы, в форме невинной шутки, без злого умысла. Однако это внесло вклад в поддержание и оправдание расистских и гомофобных настроений среди ее окружения. В том числе это привело к тому, что в январе 2018 года ее знакомый, Бронников Павел Сергеевич, нагрубил уборщице…

– Кто? – не удержалась я. (К сведению читателей: я до сих пор понятия не имею, о ком тогда шла речь.)

– Сейчас говорит ваш обвинитель, Вера Викторовна. Напоминаю: воздержитесь от комментариев, – сверху вниз посмотрел на меня судья и обратился к соседу: – Пожалуйста, продолжайте.

– Бронников Павел Сергеевич нагрубил уборщице на почве расистской ненависти на рабочем месте. Завязался конфликт, начальство встало на сторону Павла Сергеевича, и уборщица потеряла работу. Записи об инциденте есть в материалах дела…

Поначалу я слушала молча. Обвинитель говорил долго, часто упоминал незнакомых мне людей и запутывал цепи событий так, что даже мои самые банальные действия, казалось, приводили к трагичным последствиям.

– У ответчицы богатая история тяжелых взаимоотношений с противоположным полом. Она деспотичная и эгоистичная любовница, страдающая от эмоционального голода и страха потери, – на этих словах я нервно переступила с ноги на ногу, – что почти всегда выливалось в развитие зависимости у партнера и болезненный разрыв. В частности, в 2015-2016 годах у ответчицы был короткий роман с Лихачевым Алексеем Андреевичем, в ходе которого они несколько раз расходились по ее инициативе. Алексей Андреевич тяжело пережил окончательное расставание, что повлияло на его способность доверять женщинам в будущем. В результате в мае 2018 года потерпевший не вступил в отношения с Гороховой Марией Степановной и не зачал ребенка, что, в свою очередь, привело к необходимости реорганизации ряда судеб для выполнения Приказа от 15.08.2018. Прошу учесть, что ответчица влияет на выполнение Приказов не только косвенно. На протяжении 2019 года, состоя в отношениях с Медведевым Владиславом Сергеевичем, она навязала ему свое мнение о необходимости конфликта с единственным другом детства, Олеринским Сергеем Владимировичем. В результате мужчины перестали общаться и по сей день страдают от одиночества. Также отмечу, что ответчица так никогда и не призналась Владиславу Сергеевичу в любви, вела себя отстраненно, что способствовало развитию у него низкой самооценки и затяжной депрессии после разрыва.

– Это было давно! Я… стала другой. И все было не так, вы многого не учитываете! – не выдержала я.

– Вера Викторовна, о чем мы договаривались? Еще один комментарий – и вы будете удалены из зала без права участия в прениях, – судья выпрямился и сурово посмотрел на меня. – Вам понятно?

– Да, – я опустила взгляд, чувствуя, как кровь приливает к щекам.

– Прошу продолжать, – махнул рукой обвинителю судья и снова обмяк, положив локти на кафедру.

– Вот вам и наглядный пример неуживчивого характера! Вера Викторовна не только разрушает чужие отношения, но и сама легко и без сожаления рвет многолетние связи. Из-за своей гордыни она скорее прекратит общение, чем попросит прощения, что и произошло с ее подругой, Ермиловой Татьяной Егоровной. После ссоры с ответчицей той пришлось в одиночку пережить преждевременную смерть любимой матери в октябре 2015 года.

– Я не знала… – вырвалось у меня, сердце болезненно сжалось.

– Сколько раз мы видели здесь слезы раскаяния! Слишком поздно, – холодно продолжал обвинитель. – В этих стенах судят по содеянному, и факты говорят сами за себя. Васильевой Вере чуждо милосердие. Она осмелилась обвинить в обмане единственного человека, который любил и заботился о ней в детстве, чем ранила ее доброе сердце. Я говорю, конечно, о Патрушевой-Бойко Лейле Леонтьевне, известной как Лала, женщине, взявшей ответчицу под свое крыло, когда та сбежала из дома. Вера Викторовна обвинила Лейлу Леонтьевну в краже писем, которые та скрупулезно отправляла семье ответчицы…

– Не смей говорить о ней! – зарычала я, сверля взглядом обвинителя.

Тот развел руками, ища защиты у судьи. В зале поднялся ропот.

– Зачем здесь столько людей? – сквозь зубы процедила я. – Вы могли обсудить это со мной наедине!

– Тишина! – призвал к порядку молоточком судья. Его взгляд остановился на мне, он сощурился, помолчал и наконец снова заговорил: – Вера Викторовна, зачем вы меня вынуждаете?.. Это необходимая процедура. Мы скоро закончим, вы не так много пожили. Держите себя в руках. Закругляйтесь, уважаемый, – кивнул он обвинителю.

– Благодарю. Добавлю, что после всего, что Лейла Леонтьевна для нее сделала, ответчица вскоре после расставания перестала отвечать на ее звонки и письма, оставив доживать дни в глубоком одиночестве, что подорвало здоровье потерпевшей и сократило ее жизнь на восемь лет, что, в свою очередь, вновь привело к необходимости реорганизации ряда судеб.

– У меня был тяжелый период, что я могла ей написать?! – снова сорвалась я.

– К чему все эти доказательства, – перекричал меня обвинитель, вставая, – если вы, уважаемый суд, по поведению ответчицы можете сами убедиться в ее неуживчивости, озлобленности и несдержанности! Чего еще ждать от дочери отступника! – он сверкнул глазами. – Прошу суд учесть, что Васильева Вера Викторовна является родной дочерью Васильева Виктора Викторовича, пятьдесят первого…

На последних словах обвинителя зал взорвался криками.

– …бывшего слуги рая…скрывающегося среди смертных отступника…

Я ловила обрывки фраз сквозь оглушительный гул. Слова обвинителя произвели самый странный эффект на зрителей. На их лицах читался шок, испуг или возмущение. Некоторые вскочили со своих мест, пытаясь получше разглядеть меня. Казалось, я одна не понимала смысла сказанного. Я повернулась к кафедре и поймала на себе изучающий взгляд судьи.

– Феноменальное сходство! – Я вновь выцепила в гомоне голос обвинителя. – На этом все, ваша честь.

Зрители уже не слышали и не видели ничего, что происходило перед ними. Никто и не заметил, как встал со своего места взволнованный защитник. Тем временем судья бросил взгляд на стражу позади меня. И я почувствовала, как они приблизились, – меня снова обдало волной внезапного спокойствия и безволия. Страшно захотелось сесть, будто я стояла на свинцовых ногах уже целую вечность.

– Тишина! К чтению доклада приглашается защитник, – громко постучал молоточком судья.

– Эм… Уважаемый суд, – начал он неуверенно, – выслушав обвинение, я решил перестроить речь и сконцентрироваться лишь на достоинствах ответчицы, опровергающих мнение о ее гордыне и неуживчивости, ввиду малозначительности ее проступков… Нет нужды упоминать, что она трудолюбивый и ответственный работник. Она долготерпит и стойко переносит любые невзгоды, ибо жизнь Веры Викторовны была отнюдь не легкой. Однако она смогла сохранить любовь к жизни, воспитать в себе чувство прекрасного и вдохновлять на это окружающих…

Защитник не договорил, запнувшись. К кафедре через раскрывшиеся за судьей ворота стремительно вышли двое: некто важный в сопровождении служащего Канцелярии. Появившийся держался статно и грозно. Его роскошная темно-синяя мантия была оторочена красными и желтыми лентами по рукавам; такой же шарф спускался на грудь. «Судья выше рангом или председатель?» – догадалась я. Он склонился к судье и что-то быстро прошептал. Судья приподнял бровь, сложил мои документы стопкой и без слов передал служащему Канцелярии.

– Заседание объявляется закрытым.

Удар молоточка завершил слова судьи. Зрители зашумели. Обвинитель раздосадованно щелкнул пальцами. Судья, сложив руки домиком, вперился в меня взглядом, пока стража выводила меня из зала.

У левых ворот меня уже ждал таинственный «председатель». Он статно возвышался, ожидая, пока меня подведут.

– Погодите! – раздался голос сзади.

За нами бежал секретарь Суда, а за ним вольготной походкой – один из стражников.

– Метка! – обратился служащий к «председателю».

– Да, конечно, – тот повелительно взмахнул рукой, сверкнув золотыми перстнями. Наша процессия замерла.

Ко мне подошел стражник, следовавший за секретарем, с полуовальной широкой колодкой в руках.

– Вытяните руку.

– Что? – не поняла я.

Один из конвоиров с силой вытянул мою руку и перевернул ладонью вверх. Я зло зашипела. К ладони прикоснулась колодка, и я вновь зашипела, но уже от боли, но вырваться не смогла. Когда хватка ослабла, я одернула руку. На ладони сверкал желтый символ «семени жизни». Меня бесцеремонно толкнули вперед.

Пройдя ворота, я оказалась в просторном помещении. Шум амфитеатра остался в зале Суда, заглушаемый теперь бурлящим потоком впереди. Помещение напоминало крытый балкон с выходом на очередной мост, терявшийся в непроглядной водяной дымке. Закругленные стены, без шва переходящие в потолок, были расписаны изображениями дивных садов с витиеватой зеленью и диковинными животными. На резных скамьях вдоль стен сидели пары – люди и служащие Канцелярии в окружении стражи. Я машинально оглядела присутствующих в поисках знакомых лиц.

– По распоряжению магистра Октавиана Третьего, – прогремел рядом низкий голос «председателя», – вы получили разрешение на пребывание в раю. Прошу, – он указал на мост.

– И это все?.. – вырвалось у меня.

Мысли и чувства боролись внутри. Я запуталась, жаждала объяснений, но какой-то эмоциональный ступор, природы которого я до сих пор не понимала, все же сковывал меня.

– Все верно.

– Суд окончен?.. – переспросила я. – Мне показалось, защитник не договорил, приговор не прозвучал…

– Неужели вы недовольны решением? – «председатель» презрительно улыбнулся уголком губ.

– Думаю, довольна… – я пожала плечами. – Но зачем тогда нужно было разбирательство, если все решил какой-то магистр?

На моих последних словах мужчина чуть выпучил глаза, дернул ртом, но сдержался.

– Вы сомневаетесь в способности магистра вынести верное решение?

– Не знаю… Я просто ничего не понимаю… У меня такое странное чувство… И не сон, и не болезнь… Так и должно быть?

– Вас проводят до Дворца Порядка. Магистр ожидает вас, – не удостоив меня ответом, «председатель» резко развернулся и удалился обратно в зал Суда.

Стража, легко подхватив меня под руки, молча зашагала к мосту. Голова бессильно качнулась на шее. Я обернулась, наблюдая, как с любопытством смотрят на меня другие люди на балконе. В этот момент я просто смирилась и покорно делала то, что мне говорили. Бессилие разливалось по венам.

Мы шли по мосту и от картины, что постепенно открывалась моему взору за клубами водяного пара от бушующего потока, я должна была бы прийти в восторг, однако осознавая всю эту красоту, я не могла ее прочувствовать. Поэтому просто опишу увиденное по памяти.

Мост оказался шире предыдущего, мощенным крупным белым камнем; в парапетах угадывались кованые львы, короны и прочая королевская атрибутика. Он выглядел величественно.

По мере движения из дымки показался город. Рай оказался очень зеленым. Он построен слоями: Верхний город – с каменными, но удивительно красивыми зданиями; Нижний – менее торжественный, тенистее и шумнее. Чистилище со своими административными постройками кольцом опоясывает рай. Всего мостов двенадцать, у каждого – свое имя и дизайн. У самого рая начинается Барьер – крепкий навес из стеклянной мозаики и кованых элементов, призванный защищать от приливов бурной реки Совести. Впрочем, все предпочитают умалчивать, что Барьер заодно выгодно прячет от глаз Клоаку, самый неблагополучный район рая, для которого Барьер словно крыша закрывает небо.

В Верхнем городе, куда попадают вновь прибывшие, располагаются в основном административные здания – помпезные, роскошные, величественные. В Нижнем городе – жилые, торговые и развлекательные кварталы, построенные словно в разные эпохи. Там кипит жизнь: шум, музыка, яркие полотна на балконах, смех, толпы. Внутри зданий действует пятое измерение – узкий снаружи дом может оказаться внутри гигантским особняком.