Грозненский альпинизм советского периода

Гора – это прежде всего, понимаешь, друзья.

С которыми вместе по трудной дороге шагаешь…

Юрий Визбор

Предисловие

Эта книга – не про альпинизм как таковой. Эта книга – про людей и про горы. Это первая попытка восстановить и сохранить память о некоторых страницах интересного, своеобразного и неповторимого явления – альпинизма, развивавшегося в Грозном в советскую эпоху.

Конечно, эта книга запоздала; она должна была появиться гораздо ранее, когда многое было свежо в умах живых. Но даже и сейчас, много лет спустя после крушения того мира, в котором мы родились и взрослели, актуальность её, как представляется, не утрачена: есть дети и внуки, есть память, которую нужно сохранить.

Грозненский альпинизм занимал достаточно заметное место в системе советского альпинизма с его идентификацией как вида спорта и соответствующей атрибутикой: спортивными разрядами, званиями, соревнованиями, первенствами.

Это была не вполне безобидная игра: спортивный азарт вел порой к риску и аварийности. Но, несмотря на это, грозненские альпинисты всегда несли в своих сердцах дух свободы и стремления к чему-то неизъяснимому, что можно найти только в горах.

В добрый час. Будем помнить.

Благодарности

Создание книги было бы невозможно без огромного вклада грозненских альпинистов, предоставивших фотографии; консультации; советы; моральную, информационную и организационную поддержку. В первую очередь благодарю друзей – альпинистов, предоставивших свои воспоминания: Виктора Роговского, Петра Дементьева, Александра Масленникова, Александра Плотникова, Владимира Щербакова.

Сердечно благодарю также тех, кто внёс значительный вклад в создание книги: Алиева Арсамака, Дубровина Александра, Зенкова Геннадия, Курочкину Наталью, Логовского Валерия, Москаленко Александра, Пискунову (Беседа) Наталью, Прокопенко (Лабутину) Валентину, Рожина Ивана, Сазонова Игоря, Семикозова Евгения, Сухомлинова Сергея, Таран Ольгу, Трофимова Владимира, Уланову (Багдасарову) Валентину, Чуприна Владимира.

Сергей Говоров. Ведь это наши горы…

Как и у большинства моих друзей, встреча с горами у меня произошла случайно. Впрочем, с точки зрения эзотериков, ничто в этом мире не случайно, всё обусловлено – карма, так сказать. Начинается этот процесс, когда в неокрепшую душу первокурсника геологоразведочного факультета змеёй вползает некая ядовитая субстанция (иногда её определяют скучно-ироничным термином «романтика», хотя это никак не соответствует её сути), которая впоследствии отравляет всю его жизнь смутным желанием чего-то необычного.

Вползает помалу и незаметно: вот на доске объявлений деканата в самом низу маленький листок с расписанием смен альплагерей Советского Союза; вот возле кафедры общей геологии какой-то юморист прилепил инструкцию по отращиванию бород с пометкой «для студентов, выезжающих на практику по геокартированию1»; вот напротив деканата повесили стенгазету «Альпинист» с фотоотчётом о соревнованиях по скалолазанию в Харачое и на Терском хребте со стихами Визбора: «и нет таких причин, чтоб не вступать в игру…». А и в самом деле, подумалось – почему бы и не вступить?

Так я и стал членом секции альпинизма ДСО «Буревестник», руководили которой в те времена Елена Николаева и Игорь Бородацкий.

Первый поход – в Таргимскую котловину в горной Ингушетии. Море эмоций для равнинного жителя, никогда не видевшего гор, горных рек, древних башен, могильников. Потрясающее впечатление производит башенный комплекс Вовнушки. Потом – поход на озеро Кезеной-Ам в горной Чечне.

И вот весной 1970 года восхождение на вершину Мальчоч-Корт в Кистинском ущелье и значок «Альпинист СССР».

Ночуем в пещере под камнем на первом коше. Дождь, холод. Ещё до рассвета – выход. Ведёт нас Игорь Бородацкий. Несколько часов тяжёлого подъёма – и вот вершина. На ней триангуляционный пункт, на нём – металлическая статуэтка Ленина, смотрящего в сторону Грузии. Непорядок. Разворачиваем Ильича в сторону Чечено-Ингушетии и, удовлетворённые свершением, начинаем спуск.

Вообще-то про Кистинское ущелье надо отдельно сказать несколько слов.

Кистинка. Нижняя часть ущелья расположена напротив так называемого замка царицы Тамары в Дарьяльском ущелье, возле слияния речки Кистинки и Терека, где расположена небольшая ГЭС. На скале воле ущелья – памятная надпись о том, что именно на этот склон Киса Воробьянинов вознёс украденную у разъярённого Остапа колбасу. Возле ГЭС на Военно-Грузинской дороге когда-то стояла скульптура альпиниста с ледорубом, мужественно взиравшего вверх по Кистинскому ущелью, но к началу семидесятых годов от скульптуры остался только постамент.

До истоков реки Кистинки можно при известном напряжении дойти с рюкзаком за день; но обычно на это уходило два дня, считая день приезда из Грозного. Если не удавалось добраться за день, промежуточную ночёвку устраивали на так называемой Земляничной поляне, а уже на второй день приносили наши гигантские рюкзаки до базового лагеря на морене ледника Кибеши.

Самое неприятное – подход к месту базового лагеря. У рюкзака, как известно, бывает только два состояния – либо он тяжёлый, либо его нет. На подходе, само собой, имеет место первое.

Подход – это самое отвратительное из всего, что есть в альпинизме. Подход – это когда нужно доволочь до подножия горы всё необходимое для организации бивака и последующего прохождения маршрута. На маршруте, где начинается собственно альпинизм, может быть трудно, опасно, порой очень трудно и очень опасно; но так тоскливо, как на подходе, не бывает никогда.

Многочасовая ходьба под рюкзаком – большое искусство. Существует множество хитростей в том, как поставить ногу, «подложив» под каблук камешек; как обнести её вокруг камня – не сгибая в колене, чтобы не тратить на это драгоценные калории.

С. Говоров на скальном гребне

Альпинисты не бывают атлетами – гору мускулов таскать по горам невозможно. Нет гипертрофии отдельных групп мышц, поскольку надо делать естественные движения: идти, лезть, переносить тяжести. Характерный облик альпиниста – худощавость; эластичные, плоские как ремни мышцы. Альпинисты узнают друг друга на городской улице: походка, облик, взгляд, речь – просто чувствуешь, что этого человека можно представить идущим десять часов под двадцатикилограммовым рюкзаком. Или, наоборот, стоящим неподвижно на страховке: взгляд прикован к напарнику, обрабатывающему сложный участок маршрута; тело и нервы упруги и готовы к рывку. Ледяная талая вода по верёвке втекает в левый рукав и вытекает из правой штанины. И так часов шесть, и нельзя отвлечься.

Смотришь в толпу и видишь: вот этот так смог бы. А этот – нипочём.

В верховьях ущелья расположено ледовое плато так называемого Грузинского угла, амфитеатром окаймлённое с трех сторон несколькими скальными вершинами. Четвёртая сторона открыта; в эту сторону из ледовой чаши в сторону Казбека свешивается язык ледника. Это плато работает генератором льда: вбирает в себя снег, солнцем и гравитацией преобразует его в фирн, а затем в пластичный глетчерный лёд, который питает медленно сползающий в долину ледник, нижняя часть которого сильно разорвана (по альпинистской терминологии это называется ледопад). С языка ледника стекает вниз по ущелью река Кистинка, даже по высокогорным меркам удивительно чистая и прозрачная.

Место это в те годы было весьма популярно у альпинистов – взобраться на ледовое плато непросто; но, взобравшись, можно довольно быстро пройти несколько маршрутов, добавив новые клеточки в таблицу своего спортивного роста. Окружающие плато вершины вполне по альпинистским меркам доступны, за исключением самой крайней западной, Дзенеладзе, имеющей несколько скандальную репутацию. На неё ходили редко.

Базовый лагерь мы обычно устраивали на так называемых нижних ночёвках Алёши Джапаридзе; они же «Хрустальные ночёвки» (называемые так из-за расположенной рядом пещеры, в которой можно было наколупать довольно приличные друзы горного хрусталя).

Если отвлечься от ошеломляющих красот природы, то с точки зрения альпинизма место это отличается изрядным коварством по нескольким причинам.

Во-первых, ледопад в нижней части ледника практически непроходим. Дело в том, что, сколь ни странным это может показаться для взгляда со стороны на столь нелогичное занятие как альпинизм, в альпинистском лексиконе есть термин – «логичность» маршрута. Практически это означает, что путь подъёма на вершину может быть сколь угодно сложен, но он обязательно должен быть логичным, то есть выглядеть наиболее естественным, коли уж приспичило влезть на гору именно с этой стороны, таковы правила игры. Иначе всё это занятие было бы уж совсем глупым. Несмотря на кажущуюся условность этого термина, на практике логичность пути подъёма на гору при взгляде на неё воспринимается с полной очевидностью.

Так вот, подъём на плато через ледопад чрезмерно сложен, нелогичен и опасен; никому и в голову не приходит туда соваться. Единственный логичный путь на плато проходит через «горло» – узкий промежуток между скалами и ледопадом. Склон в этом месте довольно крутой и заполнен натёчным льдом, который в отличие от глетчерного льда твёрд и хрупок, как бутылочное стекло. Ступени в нём вырубить невозможно – скалывается линзами; кошки на нём не держат – твёрдый; крюк завернуть не удаётся – сперва крюк не лезет, а потом лёд раскалывается. Так вот, первое коварство этого места состоит в том, что в те дни, когда «горло» заполнено снегом, пройти здесь можно просто пешком, вытаптывая в снегу ступени; а если снега нет, можно и не пройти вообще, если не подготовиться заранее к сложному ледовому участку.

Сворачиваем лагерь на плато Кича. Прощальный взгляд на Казбек

Во-вторых, само плато по форме являет собой нечто вроде параболической спутниковой тарелки, фокусирующей солнечные лучи. В ясный день здесь ощущаешь себя как на сковородке, хотя вокруг снег и лёд – стоит зазеваться, и незащищённые одеждой части тела обгорают за несколько минут: солнечная радиация, не отфильтрованная разрежённой атмосферой, лупит и сверху, и снизу. Глетчерная мазь не помогает, спасают только перчатки и марлевые маски вроде паранджи, с дырками для глаз, точнее, для очков: тёмные стеклянные (обязательно стеклянные, пластик пропускает ультрафиолет) очки тут вообще нельзя снимать ни на минуту. Был случай, когда одна из наших дам не вовремя спохватилась, получила серьёзные ожоги лица и на время ослепла; дело кончилось полномасштабной спасаловкой2.

Третье коварство этих мест имеет геологическую природу. Этот горный массив сложен метаморфическими породами юрского возраста: слоистыми сланцами и филлитами3. Они ненадёжны как опора – неожиданно рассыпаются под руками и ногами; на них трудно организовать страховку – раскалываются по слоям при попытке забить скальный крюк; острыми краями плиток режут верёвки, одежду и обувь. Альпинисты не любят такие скалы: намного приятнее идти по прочному граниту, где и забиваемый крюк «поёт», и душа.

В течение долгого времени мы не сталкивались с ещё одним – четвёртым – коварством этого ледового плато, знакомого нам, как улицы родного города: закрытыми трещинами на леднике.

Замыслили мы как-то пройти траверс (пересечение по гребню) всех вершин скального амфитеатра. Вышли ввосьмером – четыре связки, две палатки; для траверса такой состав группы нормальный. Поднялись через «горло» на плато, дело к вечеру, побрели искать место для палаток, где не так донимал бы пронизывающий ветер. Связаться, само собой, и в голову не пришло в этом хоженом-перехоженном нами месте. Вообще-то идти без связок по закрытому (заснеженному) леднику – безумие, это запрещено; но мы себя чувствовали здесь как дома; да и сознание было слегка затуманено гипоксией. Спохватились только тогда, когда поставили одну палатку и стали вспоминать, в чьём рюкзаке вторая. Спустя какое-то время до нас стало доходить, что одного из нас нет – Анатолия Базилевского. Единственная для человека возможность исчезнуть на стерильно белой почти ровной поверхности не сразу пришла в голову. Когда пришла, бросились (если этим словом можно обозначить движение усталых людей в глубоком снегу на высоте более четырёх километров) назад по цепочке следов и вскоре увидели небольшое отверстие в снегу. Дырка была тёмная, глубокая, страшная, загибавшаяся вбок; ничего там не было видно.

Последующий кошмар не хочется вспоминать. Когда прошёл приступ отчаяния от нелепости случившегося, стали действовать. Первым в трещину спустился Володя Трофимов, долго пытался пробраться в полной темноте к Анатолию. Толик улетел метров на пятьдесят: верёвку-сороковку для спуска к нему пришлось надвязывать; его вбило в узкую трещину как гвоздь, и подобраться к нему было невозможно (впрочем, именно узость трещины и спасла его: трение о стенки не позволило падать очень быстро); он был в шоке и почти не реагировал на окружающее. Удалось зацепить Толика веревкой, потянули, но положение стало ещё хуже: он перевернулся вниз головой и стал совсем неконтактным. Быстро темнело. Когда Володя вымотался окончательно, в трещину спустился наш тренер Игорь Бородацкий. Через несколько часов, уже глубокой ночью, после нескольких неудачных попыток ему удалось-таки пристегнуть к обвязке Толика карабин4. Дёрнули и вытащили репку. До рассвета просидели вокруг лежащего в полубессознательном состоянии Толика ввосьмером в одной палатке (рюкзак со второй палаткой остался в трещине), на рассвете пошли вниз. Всё кончилось относительно благополучно, не считая серьёзных обморожений.

Если смотреть из ущелья вверх на плато, крайняя справа вершина – Рустави. Крайняя слева в скальной подкове вершина Дзенеладзе в альпинистских кругах считалась аномальной: что-то с ней было неладно; какие-то Бермуды локального масштаба. Возможно, некая мистичность этого места имела тектоническую природу: толща юрских пород здесь по разлому прорвана магматическими внедрениями; встречаются пещеры с крупными друзами хрусталя. Давно замечено, что с районами активной геотектоники связаны некие странности, иногда труднообъяснимые на рациональном уровне.

На этой горе почти всегда присутствовала непогода; несмотря на относительную несложность (с альпинистской точки зрения, разумеется) маршрута, большинство попыток подняться на эту гору заканчивались неудачей по разным причинам. На горе было много несчастных случаев с альпинистами. Есть данные, что в своё время она называлась пик Берии, и этот факт придавал мрачноватый оттенок и без того скверной репутации вершины. Мне лично удалось на неё подняться с седьмой попытки.

Этот день запомнился хорошо. Предпоследняя попытка была предпринята нами накануне; мы даже вышли на «плечо»: залитую натёчным льдом скальную мульду, и начали было подниматься по предвершинному гребню, но гора нас с себя попросту сдула – бешеный ледяной ветер, снег с градом; пришлось отступить к «Хрустальным ночёвкам».

Погода и в этот раз, само собой, была отвратительная; но всё же пока можно было двигаться. Шли мы в связке втроём; это неудобно, так сейчас не ходят, но другого выхода не было, так как наш четвёртый товарищ приболел. После нескольких часов подъёма с «плеча» по гребню, обойдя очередную стоящую на ребре филлитовую плиту – она тут в таком шатком положении простояла лет эдак миллионов пять, со времени последней фазы активной альпийской складчатости – обнаружили, что дальше идти некуда. Мы немного удивились этому обстоятельству: как это вдруг такая капризная гора нас к себе допустила, вытащили из вершинного тура5 записку, исписанную грузинскими крючками, и, отплёвываясь от секущей лицо снежной крупы, заторопились вниз, опрометчиво полагая дело сделанным.

Напрасно мы так полагали. Это была ловушка.

При спуске на «плечо» надо было пересечь небольшой снежный жёлоб, выглядевший вполне безобидно. На всякий случай решили подстраховаться. Лёша Луконенко взял ледоруб на изготовку, сделал шаг – и в следующий миг уже стремительно летел вниз по жёлобу, который только казался снежным: снегу оказалось два сантиметра, а под ним гладкий как стекло натёчный лёд. Ф-Р-Р-Р-Р-РАППП! – проехавшись по остры рёбрам сланцевых плиток, лопнула оплётка верёвки, и Лёша повис на нескольких капроновых нитях. В эти доли мгновения я успел подумать, что схожу с ума: огромный скальный выступ, за который была заложена верёвка, сдвинулся и медленно пополз на меня – от рывка верёвки сломался хрупкий сланец. Третий в связке – Валера Логовской, стоявший на полметра ниже, упёрся в меня головой, чтобы помочь удержаться.

Малейшее шевеление могло вывести систему из шаткого равновесия. Метель мигом улеглась, и лукавая гора глумливо наблюдала за происходящим – ну что, мол, взяли?

Я осторожно повернул голову и посмотрел на Лёшу, потом дальше вниз на «плечо», потом ещё ниже – на ледник. По вертикали метров семьсот. Меня затошнило.

То, что коварная гора собиралась прихлопнуть нас как мух, на этом склоне – несомненно. Никаких причин уцелеть у нас не было, кроме одной: Там, Наверху, рассудили, что ещё не время, и укротили свирепый нрав горы.

Алексей осторожно приподнялся на кошках, ослабив нагрузку верёвки, и этой секунды нам хватило, чтобы сменить точку страховки.

Остальное было делом техники. Верёвку в месте обрыва завязали узлом. Извлечённый из небытия Лёша набросился было на нас с упрёками, но мы ему молча показали, на чём он держался, и наш обычно язвительный друг тут же присмирел.

Этот кусок верёвки долго потом висел у него дома на стене.

Но эти все приключения, разумеется, были редкостью, обычно все наши альпиниады6 в Кистинке проходили вполне благополучно.

Надо сказать, наши весенние и осенние восхождения в Кистике дали нам многие навыки, которых не было у тех, кто занимался альпинизмом только в альплагерях. Помнится, однажды перед восхождением на Тютюбаши по маршруту 5А (выходили мы из альплагеря Уллутау) нам пришлось заночевать на леднике под стеной. Для нас дело привычное: мы спокойно стали готовиться к ночёвке на снегу: вытоптали площадку, выложили её сланцевыми плитками, застелили полиэтиленом от влаги, выстроили стенку из снежных кирпичей с наветренной стороны… Ребята из альплагеря смотрели на нас с изумлением: потом признались, что первый раз ночуют на снегу.

В Кистинке мы проводили не только альпиниады, но и соревнования по скалолазанию: вблизи дороги, разумеется, не поднимаясь вверх по ущелью.

Дигория. Кистинка была основным, но не единственным местом наших альпиниад, которые проводились во времена советских праздников в ноябре, в марте и в мае.

Несколько праздничных дней, плюс выходные, плюс правдами и неправдами выцарапанные отгулы или отпуска за свой счёт – набиралось достаточно времени для пары-тройки хороших гор. Выезжали мы также в ущелья Мидограбин и Дигория в Осетии.

Горный район Дигория находится в западной части республики Северная Осетия. В месте слияния рек Харес и Танадон находится большая поляна Таймази. К югу над поляной высится цирк ледника Таймази, ограниченный гребнями одноимённых вершин Главного Кавказского хребта. Выше по ущелью на высоте 3000 метров раскинулась обширная поляна Нахашбита, на которой обычно размещались базовые лагеря альпинистов при восхождении на вершины центральной части Суганского хребта.

В Дигории грозненскими альпинистами было совершено немало очень интересных восхождений.

Последний раз мне удалось побывать в Дигории весной 1982 года, в год первого, совершенно феерического, восхождения советских альпинистов на Эверест.

В целом в тот раз наше мероприятие в Дигории прошло неудачно, погода не способствовала успеху восхождений. К тому же возникли бюрократические сложности: нам не хватало одного тренера для минимального набора должностных лиц альпинистского мероприятия. Мы с Валерой Логовским помчались на УАЗике в ночь в Грозный, чтобы найти недостающую штатную единицу. Ночная поездка после дневного выхода была мучительна, глаза слипались. На трассе нарвались на классическую засаду: на асфальте в свете фар лежали распростёртые женские тела. У нас спросонья хватило ума их объехать. Убедившись, что подстава не сработала, «пострадавшие» с криком пытались нас остановить, бросаясь на капот. Еле удрали.

Дигория, после спуска с Галдора: Логовской, Говоров С., Недюжев, Курочкин, Луконенко

В Грозном я оббегал весь город в поисках недостающего инструктора; все отказывались под разными предлогами. Легко согласился Саша Курочкин, и мы с ним на рейсовых автобусах отправились обратно. В Чиколе заглянули в книжный магазин. Если кто помнит – это были времена тотального книжного дефицита, но сельские районы снабжались хорошо, и у нас глаза разбежались. Набили рюкзаки книгами. Помню, я купил среди прочего четырёхтомник «Войны и мира». Такие были времена…

Последний отрезок пути брели под дождём по дороге пешком, попутного транспорта не было. Возле Стур-Дигоры встретили идущую навстречу машину с нашими – альпиниаду свернули из-за полного обвала погоды. Но мою палатку оставили на поляне, пришлось тащиться дальше. Саша молодец, меня не бросил, пошёл со мной. Добрели до нашей стоянки на поляне Таймази. Мокрые, замёрзшие, усталые; поляна залита водой, палатка в луже, темно, холодно, дождь, ветер. Тоска. Побрели уныло вверх на базу ростовских альпинистов попроситься погреться. А там… Свет, камин, тепло, уют, горячий чай. Приняли как родных. Раскочегарили сауну. Парились всю ночь, прыгали прямо с порога сауны в хрустальный ручей. Кто-то сказал, что Балыбердин и Мысловский взошли на Эверест. Стало ещё радостнее. Может быть, это была лучшая ночь в моей жизни. Кто знает…

Но, конечно же, основная альпинистская подготовка и наиболее серьёзные восхождения совершались в альплагерях.

Альплагеря. Советский альпинизм был своеобразным явлением, существенно отличавшимся от его западного аналога и возникшим, вероятно, на фоне ограниченных возможностей самореализации человека в рамках системы. По контрасту с серостью будней ослепительный мир гор – сияющие вершины, яркая природа, реальные приключения и опасности, острые эмоции, ореол романтики, широкий круг общения, в том числе с иностранцами – всё это производило на выпавшего из рутины бытия человека неизгладимое впечатление, и ему хотелось вновь окунуться в этот мир, так разительно отличавшийся от окружающей его повседневности.

Как часть системы, альпинизм был централизован и приведён в соответствие с ней – стройная методика подготовки, чёткая классификация маршрутов, унификация разрядов и спортивного роста, сеть альплагерей, секций и клубов – разрушение этого своеобразного мира не может не вызывать сожаления. С другой стороны, очевидны и недостатки той системы – формализм и бюрократия, множество запретов и ограничений, порой бессмысленных.

Встречался в альплагерях и некий намёк на дедовщину, которая, впрочем, проявлялась в достаточно безобидной и несколько ироничной форме – ввиду отсутствия питательной среды для этого явления и некоторой элитарности контингента. Страдающими субъектами в этом отношении выступали стажёры, прибывшие в альплагерь после окончания школы инструкторов, и до присвоения инструкторского звания работающие с участниками (или, как сейчас стали говорить на западный манер, с «клиентами») под присмотром опытных тренеров.

Реализовывалось данное явление в необходимости пройти по окончании стажировки несложный ритуал посвящения в инструктора (сопряжённый, правда, с маканием в ледяную воду) да в том, что на безответных стажёров при случае стремились спихнуть всякую неприятную работу, которую кому-то делать всё-таки надо. Например, приходилось откапывать заваленный лавиной лагерный водозабор под ледником. А ещё пришлось как-то гнать корову на заклание: казалось бы, чего проще – возьми палку и вперёд. Выяснилось, однако, что скотина понимала, что её ждёт, и отчаянно сопротивлялась. Смотреть ей в глаза было тяжело. Чтобы поменьше вляпываться в такие дела, приходилось быть бдительным и пореже попадаться на глаза тренерскому составу лагеря, что не всегда удавалось.

Однажды, в период моего пребывания в стажёрах, мы с лагерным врачом за обедом затеяли интереснейшую дискуссию о высотной границе проявления симптомов горной болезни в различных климатических зонах, и я вышел из столовой одним из последних. На плацу перед административным зданием было пусто.

В административном здании размещались главные сакральные элементы альпинистского лагеря: столовая, учебная часть, актовый зал и несколько учебных классов. Широкие бетонные ступени спускались от здания на бетонный плац, где происходили важнейшие события лагерной жизни альплагеря – утренние разводы, встречи вернувшихся с горы и прочее. На ступенях располагались телескоп на штативе для наблюдения за восходителями на окружающих лагерь вершинах и немыслимой конфигурации коряга, отдалённо напоминавшая ископаемого динозавра. От плаца до речки простиралась очень красивая зелёная лужайка, в альпинистских кругах знаменитая не менее чем лужайка перед Белым Домом. Для этого были основания: взрастить идеально ровный газон на безжизненных камнях удалось ценой многолетних усилий – снизу в рюкзаках натаскали дёрн, аккуратно его разложили; травку регулярно поливали и стригли.