Игра в идеалы. Том I

Лондон, 1771 год

Меня зовут Дамана Брустер, и когда-то и я была человеком… И я хочу поведать свой рассказ.

Я родилась 5 декабря 1755 года в очень богатой, известной и уважаемой семье. Мой отец граф Джордж Брустер – младший был чуть ли не лучшим другом короля Эгберта, а мать графиня Милли Сьюзер – одной из самых прекрасных дам Лондона.

В детстве я походила на ангела: золотые волосы до плеч, серо-голубые глаза, не была очень стройной, но и полной – тоже. Родители меня любили и баловали. Как любой ребенок, я, добрая и веселая девочка, радовалась жизни. А почему мне не радоваться: забота матери и отца, прекрасное имение, плодородная земля, богатство и роскошь… Вкусом детства я насытилась всей душой. Жила как в сказке! Первые семь лет – безмятежные и сладкие, как у обычной аристократки…

Но будущее невозможно предугадать. Да и если бы мне заранее рассказали, что случится… Я, наверное, и не поверила бы. А зря.

Когда мне было семь лет, мой отец умер от страшной болезни. Это случилось 30 мая 1762 года. Вначале много денег ушло на лечение, которое не помогло, затем – на похороны… Платить прислуге стало нечем, и всех пришлось рассчитать. Доходы отцовского фамильного предприятия не помогали: все съедали налоги и быт. Мы с мамой продержались два года, но позже пришлось продать наше имение. Выручили не так уж много, купили маленькую квартирку, стали экономить…

Года на два нам хватило бы денег. Но мама не работала. Не могла, хоть и пыталась. Она очень сдала после смерти отца, сходила с ума от горя. И начала пить. Напивалась каждый вечер. Я не раз пыталась ее образумить, но безуспешно. Так мы прожили около полугода.

Однажды вечером мама в очередной раз пропала. Ушла выпить и не возвращалась целый день. В одну мрачную пятницу нашли ее бездыханное тело. Мои самые страшные опасения сбылись. Когда мне сообщили о смерти матери и о том, что мне придется жить в приюте, я подумала: все. Моя жизнь кончена.

16 октября 1765 года меня отправили в приют. Я провела там пять лет. И это был сущий ад! Хотя тогда я еще не знала, как это – быть в аду. Жестокие дети постоянно издевались надо мной. Но это лишь закалило меня. Теперь меня никто не посмеет обидеть, я могу постоять за себя.

Вспоминать о приюте больше не хочу. Там я стала жестокой и бесчеловечной и поняла, что смогу выжить во внешнем мире, одна. Я решилась на побег! Знала и чувствовала, что не пропаду. Пусть у меня нет друзей, зато в нашей старой квартире под половицей спрятаны деньги, которые остались после смерти матери. На первое время хватит.

С четырнадцати лет я обдумывала план побега. Он не был идеален, но главное – результат. Я смогла улизнуть из приюта. Расскажу, как все было…

В ночь на 28 марта 1770 года я начала собираться. Все спали, кроме двух охранников, но все равно я старалась не шуметь. Тихо сложила вещи и украденные приютские бумаги о себе, открыла окно и спустилась на землю по водосточной трубе.

Лондонская ночь помогла мне: стояла тишина, а холодный туман был настолько густ, что в нескольких шагах ничего не разглядишь. Моросил дождь. Сквозь мрак чуть пробивалась полная луна и немного освещала дорогу.

Зная, что не смогу перебраться через высокую ограду вокруг приюта, я направилась к центральным воротам. Рискованно, но либо это, либо ничего. Я знала точное время, когда охранник территории обходил корпус. Затаилась в кустах и стала ждать.

Наконец охранник ушел. Я подбежала к огромным деревянным воротам, и – о нет, как я этого боялась! – они оказались заперты. Довольно глупо было надеяться на иное.

Я забежала в каморку, где жил охранник. Перерыла ее, но ключей я не нашла. И тут я услышала, что кто-то поднимается по лестнице. Без сомнения, охранник. В моей голове сразу же мелькнула мысль, что ключи у него. Я схватила глиняную вазу и спряталась за дверью, встав на стул.

Низенький охранник вошел в каморку, потягиваясь и зевая. Его сладкая борьба со сном, конечно, трогала… Но ради выживания я была готова на все.

Спрыгнув со стула, я со всей силы ударила его вазой по голове. Ну и грохот! Охранник упал, из его головы пошла кровь. Он лежал неподвижно. Только через три дня из газет я узнала, что убила его. Какая досада…

Насчет ключей я не ошиблась: на поясе мужчины висела целая связка, штук двадцать. Схватив ее, я побежала прочь, к огромным черным воротам. Трясясь не от страха, а от волнующего возбуждения, стала подбирать ключи. Где-то на шестом из них замок щелкнул, и ворота со скрипом отворились.

Переступая границу между детским адом и свободой – я торжествовала! Так должен чувствовать себя человек, ставший рыцарем. Наконец – долгожданная свобода! Я закрыла ворота снаружи на ключ и побежала к дороге. Рядом было болото, куда я и бросила ключи. Болото без жалости проглотило их, за секунду они скрылись из виду.

Я знала, что меня будут разыскивать, и решила изменить внешность. С семи лет я не подстригала волосы, и теперь они отросли ниже пояса. Надо бы укоротить их. С невзрачной внешностью я не стану бросаться в глаза. Об этом я думала, когда шла в надежде встретить повозку. Шансов было мало: проселочная дорога, пять утра…

Около часа быстрого и аккуратного шага и моя тюрьма осталась далеко позади. Около шести утра я услышала стук копыт. О чудо – это кеб. Он остановился, я села, назвала адрес нашей старой квартиры, и мы тронулись. Интересно: кебмен так странно покосился на меня, услышав, куда мы едем. Почему? Но я вскоре забыла об этом. Мерно стучали копыта, кеб покачивался из стороны в сторону, словно колыбель. Глаза закрывались сами собой, и в конце концов я уснула.

– …Прибыли, мисс, – низкий, но молодой голос кебмена разбудил меня.

– Который час? – спросила я, протирая глаза.

– Полвосьмого утра, мисс.

– Подождите меня, пожалуйста, я скоро вернусь.

Вот он – столь знакомый дом. Здесь мы с мамой прожили чуть более полугода. Огромной волной нахлынули воспоминания. Я вспомнила первый день в этом доме и то, как ужаснуло меня наше новое жилье.

В доме явно никто не жил, что было мне на руку. За пять лет он очень постарел: разбитые стекла, наполовину снесенная крыша, покрытая плесенью незапертая дверь. Поднимаясь по лестнице, я боялась, что она вот-вот развалится. Меня продолжали терзать воспоминания – о маме, о страшных месяцах, пережитых здесь.

Я с ужасом задумалась, когда шла к нашей квартире: «А вдруг денег тут нет, ведь как-никак пять лет прошло? Вдруг их нашли до меня? И что тогда делать?» Но нет, об этом я буду думать потом. Нужно найти эти деньги.

Я слегка повернула ручку двери, и вдруг она с громким треском отвалилась. Я очень испугалась и еле подавила крик, но потом мне даже стало немного смешно. Дверь открылась, заскрипев почти так же, как ворота приюта.

Внутри я увидела, что все наши вещи остались на местах. Всюду лежала пыль, все заросло паутиной, пахло сыростью, затхлым и спертым воздухом. Здесь всегда было неуютно… Однако, сейчас, когда я вырвалась из приюта и пришла в эту квартиру с определенной целью, я испытала своего рода – тепло. Вещей от нашей с мамой прошлой жизни у нас было совсем немного. Какая-то мелочь… Единственное дорогое что здесь было – антиквариатные высокие часы и мамины платья. Я даже удивилась, что никто это до сих пор не украл.

Перед зеркалом, на комоде, стояла мамина шкатулка с косметикой… Подойдя к ней ближе, я сразу же погрузилась в воспоминания о том, как любила играть с мамиными побрякушками. Вспомнила, как это умиляло отца… Я взяла кисточку для подводки бровей. Ах, как грустно. Мне так не хватает тех времен…

Я протерла рукой пыльное зеркало и увидела свое отражение. Лицо бледное, как белая краска. Вместо волны густых золотых волос – тощая грязная косичка. Яркие серо-голубые глаза потускнели, налились кровью, в них видится боль, злоба, жестокость и жажда мести. Правда, мстить некому и не за что, но очень хочется испортить кому-нибудь настроение.

Что случилось с моим телом? Я так худа, даже ребра выпирают. При росте в пять с половиной футов теперь я вешу, наверное, меньше сотни фунтов. Ужасно! Я никогда не хотела быть тощей, стройной – да, но тощей – нет. К тому же это совсем не модно.

Стоит изменить внешность. Но сначала – выспаться и снять где-нибудь комнату. Для этого нужны деньги.

Я положила кисточку на комод и подбежала к заветной половице. Сев на колени, я поковыряла ее. Пыль полетела во все стороны, попала в нос, я два раза чихнула. Засунула руку под пол, нащупала платок с деньгами, достала его и развернула. Все в порядке: деньги здесь. Какая радость! Я мигом вскочила и быстро пересчитала свои запасы. Все деньги до последнего пенни лежали на месте. Завернув их в платок, я решила быстрее идти к выходу.

Но остановили меня очень важные вещи. Я вспомнила, что под этой половицей, мама хранила все документы подтверждающие наши личности. Тогда я думала, что мама прятала их, чтобы не возвращаться к мыслям о смерти мужа и финансового краха. Но сейчас, я понимаю, что мама эти портреты и документы прятала совсем по другим причинам…

Более глубинно подумать о ее мотивах я не смогла, потому что засунув руку чуть глубже под половицу я нащупала другие свертки. Это сразу же меня отвлекло. Я нашла наши портреты: папа, мама, я, вместе или врозь. Я взяла мой любимый, где мы втроем сидели за обеденным столом, такие счастливые.

И я вновь загрустила, на моих глазах почти проступили слезы. Но вместе с грустью ко мне пришла неописуемая ненависть ко всему живому. Не хватало воздуха, я стала задыхаться от злости. На портрете я счастлива! Я смеюсь, мое милое лицо так и сияет. А что теперь? Теперь я сижу на полу в какой-то обшарпанной квартире, совсем одна! Не имея ни малейшего представления, что ждет меня дальше… Но никаких радужных настроений у меня никак не могло быть! Все перспективы, что раньше лежали у меня в ладонях, несколько лет назад развеялись как прах… И его невозможно собрать обратно в плоть.

Я разозлилась и не стала смотреть остальные документ, картины, портреты. Я все небрежно швырнула обратно под половицу. Держа в руках только сверток с деньгами, опять направилась к выходу.

У двери я остановилась. Радость от найденных денег не заняла мой разум полностью, они даже как-то жгли руку. Я постояла две секунды, обернулась, медленно подошла обратно к половице. Поддев ее я увидела мой любимый портрет, который недавно держала в руках, рывком схватила его и побежала к дверям. До сих пор я не знаю, зачем я его взяла. Может, потому, что в моей черной душе есть светлая сторона? Нет, это вряд ли!

Кеб стоял на том же месте. Сев внутрь, я попросила отвезти меня в какой-нибудь дешевый трактир. Снова застучали копыта лошади, и снова меня стало клонить в сон. Только-только я начала засыпать, как кебмен, который сидел впереди, обратился ко мне:

– Простите, мисс…

– Да, – сонно сказала я, не открывая глаза.

– П-позвольте у вас спросить? – чуть запинаясь, учтиво спросил он.

– Э… ну попробуйте. – Я немного насторожилась и открыла глаза.

– Что вы искали в этом проклятом доме?

– Ну… – протянула я, удивленная любопытством лондонского кебмена. – Меня многое связывает с этим домом. – Не удержавшись, спросила: – А что?

– Простите. Я немного удивлен… Вы – и этот дом… Какая связь? – с недоумением спросил он, будто сам у себя.

– А почему это так удивительно?

– Вы не местная, сразу видно. Много легенд ходит про этот дом.

– Расскажите, – проговорила я неуверенно.

– О-о-о, это одна из любимых историй Лондона! – начал кебмен. – В 1764 году, – у меня замерло сердце, – в этот дом переехала одна молодая леди с дочерью. Рассказывали, что они были довольно богатые, но потом муж леди умер, и все пошло под откос. Переехав сюда, мать стала пить. Денег им не хватало. Девочке доставалось от матери, та часто ее избивала, кричала, заставляла работать вместо себя. Хотя девочка была просто прелесть: умная, красивая, отзывчивая. Они прожили здесь недолго, где-то с полгода. Как-то раз ночью мать страшно напилась, опять закатила скандал, и дочь посмела ей довольно дерзко возразить. Леди пришла в ярость. Она схватила трость и стала избивать девочку до тех пор, пока та не упала без чувств. А мать опять ушла в самый ближний дрянной паб. В ту ночь шел ужасный ливень, и леди на обратном пути поскользнулась и ударилась головой об острый камень. Моментально скончалась. Дочь ее всю ночь пролежала без сознания на полу. Ее нашел почтальон, он позвал на помощь, и девочку отвезли в больницу. Дальнейшая ее судьба неизвестна. Кто говорит – жива, кто – умерла. Но теперь некоторые слышат, как по ночам в этом доме бродит призрак матери! Зовет к себе дочь, вечно просит прощения, говорит, что любит ее. Знаю, история похожа на выдумку, но это правда: я сам слышал крики. Вы, наверное, думаете, что я сумасшедший?

– О нет! – ответила я дрожащим голосом.

Меня затронул рассказ кебмена. Сколько в нем лжи! Мама никогда не поднимала на меня руку. И что за вымышленный почтальон?

– Я тоже немного верю в духов и другую мистику, – продолжила я (и это была чистая правда).

– Так что же вас связывает с этим домом? – все еще недоумевая, спросил мой собеседник.

– Я не из местных, это вы верно заметили, но… но… Я жила здесь как раз в шестьдесят четвертом. И я видела этих людей, мать и дочь: мой дом был напротив. Но… через три месяца я переехала в Оксфорд. С родителями. И сейчас я вернулась в Лондон. Одна. Учиться.

Врать я всегда умела, и довольно хорошо, это мой талант с детства. Кстати об учебе: в приюте нас обучали, и мне это довольно легко давалось. Но теперь-то я сбежала, и надо найти какую-нибудь школу.

– Вы видели эту несчастную семью? – кебмен был очень удивлен. – Расскажите!

– Да рассказывать особо нечего. Просто видела пару раз, и все. Выглядели мрачно, вполне мрачно. Похоже, в жизни им досталось. Вы… ну… вы с-случайно не знаете, как их зовут?

– Я надеялся спросить у вас. Но получается, этого никто не знает.

Я вздохнула с облегчением.

– Кстати, как вас зовут?

– Дамана… Дамана Брустер, – как я рада была произнести это вслух, на свободе.

– А я Карл. Приятно познакомиться!

– Да, мне тоже!

Мы немного помолчали. Потом кебмен все же решил продолжить разговор:

– М-м… Так вы сюда приехали без родителей?

– Да. Они хотели проверить, смогу ли я выжить сама, одна, без помощи и опеки.

Ну и нелепый я придумала ответ!

– Что же это за родители такие?

– Просто они ставят передо мной цели. Да, я сама так хотела. Хотела проверить, на что способна!

– Это интересно… – улыбнулся Карл.

Странно: когда я в первый раз увидела кебмена, мне показалось, что он похож на бревно. Такой же прямой (потому что держал осанку) и бесчувственный, словно его загипнотизировали. А сейчас Карл открылся с другой стороны. Он, похоже, веселый и разговорчивый. К тому же молод и, не скрою, красив. Правда, я на это не очень обращала внимания. Сейчас мне не до флирта.

Я поглядывала на Карла и думала: неужели на свете еще остались хорошие люди? Нет, не может быть: это притворство. Хороших людей не было, нет и никогда не будет. В детстве я думала, что мир – это рай, в котором все живут мирно и дружно, но от меня скрывали зло, коварство и расчет. Ничего не бывает просто так: все за отдельную плату. И такая система работает везде: в так называемой любви, в семье, на работе, между соседями…

Мы сидели молча, потом он сказал:

– Приехали.

Выйдя из кеба, я спросила:

– Сколько я вам должна?

– Нисколько.

– Как это понять?

– Я подвез приятного собеседника: это прекрасная плата. К тому же… Вы такая воспитанная молодая леди…

Его обаяние не оставило меня равнодушной: я улыбнулась. И еще – впервые в жизни смутилась. Карл смотрел на меня так, как никто никогда не смотрел, с заботой и симпатией. Он ответил мне улыбкой. Чтобы не рассмеяться, я опустила глаза. Снова подняла:

– Очень мило с вашей стороны! Спасибо!..

– Не стоит, – он немного покраснел. – Я тут часто езжу, так что буду рад вас снова подвезти.

На это я ответила улыбкой. Карл поклонился, сел на козлы и уехал. Конечно, я могла расплатиться, но денег было в обрез. Пару минут я смотрела вслед кебу, потом направилась в постоялый двор. Трехэтажное серо-бежевое здание не походило на соседние дома, впечатляло, но не восхищало, по крайней мере меня. Оно было крупным, но скромным.

Войдя внутрь и миновав холл, я сразу же заметила хозяйку. Толстая женщина лет сорока сидела за стойкой и спала, похрапывая. Я подошла ближе, стуча каблуками по деревянному полу. Хозяйка не просыпалась.

– Извините?..

Храп только усилился.

– Извините! – повторила я громче.

Ответа опять не последовало. Только тут я заметила звонок и стукнула по нему три раза. Женщина проснулась.

– А… да… Что… – сказала хозяйка сонным голосом, зевая. Увидев меня, она оживилась. – Ох, клиент. Хотите снять номер?

– Было бы неплохо, – проговорила я.

– Сколько комнат?

– Одну, желательно с ванной.

– Милочка, у нас все номера с ванной. Хоть и маленькой.

– Все равно, лишь бы хватило денег.

– Найдем номер подешевле. С ванной и спальней.

– Замечательно!

– Вы к нам надолго?

Я усмехнулась и произнесла:

– Надеюсь…

Мы договорились о сделке, цена действительно была невелика. Конечно, на всю жизнь не хватит, но на полгода – вполне. И это с учетом расходов на еду.

Мне показали мою комнату №33 на третьем этаже. Обстановка скромная: маленький круглый столик на одного-двух человек, кресло, шкаф, комод с зеркалом и кровать. Не так уж и плохо!

– Вот, пожалуйста, проходите, – проговорила хозяйка, открывая передо мной дверь в спальню. – Комната просто чудо! – добавила она с восхищением.

– Да, действительно.

Я бы, правда, осталась бы здесь надолго… Но, к сожалению, меня скоро начнут искать и мне надо запутать следы.

– Меня зовут миссис Норрис. Если возникнут вопросы, обращайтесь ко мне, мисс… – она вопросительно посмотрела на меня.

– Дамана Брустер.

– Замечательно, мисс Брустер, – сказала миссис Норрис с мягкой улыбкой. – Вам что-нибудь нужно?

– Хотелось бы найти мыло, полотенце…

– О да, конечно. Прямо через дорогу есть лавка. Там же, рядом, книжный магазин. Кстати, бесплатная библиотека есть и у нас, на первом этаже.

Я всегда любила читать, читала все, что попадется в руки, потому библиотека меня очень порадовала.

Миссис Норрис отдала ключи и ушла. Она была на зависть подвижной для своих сорока лет и совсем не походила на трактирщицу. Очень открытая, приятная, и главное – ухоженная… Алкоголем, как и борделем, здесь и не пахло.

Я разложила пожитки в тумбочку и комод, спрятала деньги под матрас. После решила пойти купить мыла. На первом этаже миссис Норрис за стойкой читала газету. Я подошла ближе, но женщина из-за большой газеты меня не увидела.

– Кхе-кхе, миссис Норрис… – произнесла я.

– Ох, да, милочка. Я не слышала, как ты спустилась. Что произошло?

– Ничего. Я собираюсь сходить на улицу. Ключи сдавать?

– О, совсем не обязательно!

– Спасибо.

– Удачно прогуляться.

В ответ я кивнула, резко развернулась и вышла из парадной двери.

Погода резко изменилась. Если утром стоял туман, то сейчас он пропал, выглянуло солнце, все как будто расцвело. Появилось больше народу. Кто шел на работу, хотя на дворе стояла суббота, кто просто прогуливался, детишки бегали по лужам.

Судя по всему, было уже около двух часов дня. Одни люди ходили грустные, недоброжелательные, со злыми глазами. Другие – с искусственной, нарисованной улыбкой, и никто из взрослых не улыбнулся откровенно. Это слегка испортило мое настроение. Но дети были не такие. Они бегали, прыгали, веселились и смеялись. Я стала улыбаться, но потом вспомнила, как играла с мамой и папой на лужайке на заднем дворе нашего дома. И тогда улыбка сменилась тоской, тоска – угнетенностью, угнетенность – ненавистью, ненависть – злобой. Злобой такой же, как сегодня утром в квартире. Быстро придя в себя (на меня налетел маленький мальчик, извинился и побежал дальше), я вспомнила, что нужно купить мыло.

Перебежав через дорогу, я медленно, не спеша, направилась к лавке. Открыла дверь. Зазвенел колокольчик. Внутри никого не было. Из-за прилавка выскочил тощий старичок лет шестидесяти.

– Чем могу вам помочь, мисс?

– У вас есть мыло?

Старичок посмотрел на меня пронизывающим взглядом. Его бородка будто растопырилась. Он выпрямился, сделал безразличное лицо и с гордостью проговорил:

– Да.

Еле удержавшись от смеха (такой он был напыщенный!), я купила мыла и зубного порошка. У аристократов обычно водились щетки для зубов. Но я перестала быть аристократкой и привыкла чистить зубы пальцем.

Выйдя из лавки, я тут же столкнулась с каким-то прохожим. Он явно куда-то спешил и грубо бросил:

– Смотри, куда идешь!

Мне это, мягко скажем, не понравилось. И я огрызнулась:

– Сам иди, куда шел!

В этих словах я выплеснула почти всю злобу, накопившуюся за день. Могу поклясться, что мужчина услышал меня: он даже обернулся, но продолжил свой путь. Наверно, был ошарашен, что я посмела перечить, и решил не продолжать спор. Мудро. На душе полегчало. Хоть на кого-то я выплеснула гнев.

Сейчас забавно, что тогда я, диковатая девчонка, обращала внимание на такие мелочи. Но представь, дорогой читатель, мое состояние! Я знала, что за стенами приюта есть люди, но я забыла, насколько они могут быть разными. Новые или просто забытые ощущения ожидали меня на каждом шагу.

Окрыленная, я вернулась к постоялому двору. Уже в коридоре, остановившись неподалеку, я услышала, что кто-то кричит на миссис Норрис, а та отвечает тихо и забито. Я решила притаиться в арке и подслушать.

– Вы задолжали мне! – рычал мужчина.

– Всего за неделю, – тоненьким голосом отвечала миссис Норрис.

– Неважно! Его величество короля это не будет интересовать!

– Но… Я вам выплачу деньги, честно.

– Каждый месяц! Каждый месяц одно и то же! Вы знаете, что делают с теми, кто не выплачивает нало…

Меня возмутила и разозлила его невоспитанность. Что этот грубиян может знать о короле – и уж тем более о его заботах!

Не знаю, что на меня нашло, но я выскочила из-за угла, где пряталась, и только раскрыла рот, как сразу же опомнилась. Мне не стоило появляться на глаза представителям закона.

Наступила гробовая тишина. У окна стоял среднего роста и возраста мужчина, плотный, лысоватый. Его выражение лица с яростного изменилось на любопытное. Он пытался разглядеть меня, но не мог: солнце било ему в глаза. Я мельком глянула в сторону миссис Норрис. Она стояла у стойки и смотрела на меня совсем иначе, будто бы увидела святого.

После краткого молчания я опустила голову и побежала к лестнице. Мужчина за моей спиной спросил:

– Кто это?

– Постоялец, – с мягкостью проговорила хозяйка.

– Ладно, даю вам время, так и быть. Я приду через три дня.

Я спокойно пошла к себе в комнату. Войдя внутрь, закрыла дверь на ключ и отправилась мыться. Вскипятила два больших чана, справившись с кухонной плитой. Хотя бы за это спасибо приюту. Похоже, я совершенно перестала быть аристократкой…

Наполнив ванну и разбавив кипяток холодной водой, я распутала и расчесала волосы. На удивление, это получилось легко. Но они были настолько грязными, что из зеркала на меня смотрела незнакомая девочка-брюнетка, хотя на самом деле я была светло-русая.

Я разделась и залезла в ванну. О-о-о, какое блаженство! Я мечтала об этом с первого приютского дня! Конечно, там нас мыли, но о горячей ванне оставалось только грезить.

Интересно, что сейчас творится в приюте? А вдруг они меня найдут? Вдруг миссис Норрис или этот Карл сдадут меня полиции? Ничего, спокойно. Я сбежала раз – сбегу и второй, и третий, и десятый. Нужно изменить внешность, чтобы мать родная не узнала. Хотя могу поспорить, что ни мама, ни папа и так меня не узнали бы сейчас…

Что за человек пришел за налогами? Сказал, миссис Норрис задолжала за целую неделю, а вроде не похоже. Это место выглядит приличным. Интересно, сколько здесь постояльцев? И чем мне заняться, и стоит ли пойти учиться? Нет! Это глупо! Так меня рано или поздно разыщут. Выход один: учиться самой. Больше делать нечего. Одно только ясно: надо бы еще работу найти. Все мои умения сейчас бесполезны. Я прекрасно держусь в седле. Как-никак в три года посадили на коня! Перерыв был долог – целых пять лет, но от езды верхом отучиться невозможно. Стоит сесть в седло, как я все вспомню. Но какой от этого толк? В конный спорт не возьмут: я ведь женщина! У нас не так много прав… По-хорошему получается, меня даже близко к парламенту не подпустят. Что еще я умею? Читать, говорить на французском. Но все равно толку мало. Ладно, газеты полистаю, а там решу.