– Здорово, правда, Огнюшка? Значит и правда там ребёночек у меня…
Я засмеялся:
– Ты до сих пор сомневалась? – сказал я, обнимая её, совершенно обнажённую, с завившимися от пота волосами.
– Да… нет, но… это так… удивительно, ведь, правда? Так удивительно… Эрик сказал, мальчик.
Я приподнялся, глядя на неё.
– Эрик? Ты и ему давала потрогать? – спросил я, пугаясь. Она ведь в его доме, что тут происходит, пока меня нет?.. мне стало страшно…
– Да нет, – легко сказала Аяя. – Что ему трогать, он и так видит. Чего другого не замечает, а такие вещи видит, словно сквозь глядит.
– Чего другого, это чего? – заинтересовался я.
– Да… какая разница? Не хочу я говорить, ты ему скажешь, получится, что я изветничаю, нехорошо.
– Ты о Зигалит что-то знаешь? – я сел.
– Ничего я не знаю! – Аяя тоже села. – Ничего не знаю, а показалось… Но… Огник, я… она недолюбливает меня, я не люблю её, так что, чего и нет увижу. Так ты не пытай, нет, ничего я не знаю. И Эрику ничего не говори, они…
– Тебе кажется, они счастливы? – спросил я.
– Откуда мне такое знать, Огнь? Ежли Эрик женат на ней, стало быть, выбрал и любит её, а нам какое дело? Если она что-то дурное станет обо мне говорить, ты поверишь? Вот и он не должен верить ни в какие мои вымыслы. Противная она, вот и всё…
– Думаешь, она неверна ему? У неё другой, по-твоему? – не отступал я.
– Да ты что?! – ахнула Аяя. – Разве можно так думать?! Страсть какая… не знаю я такого, просто она его… но она, наверное, вообще никого не любит. Он такой славный, добрый, а она… он и с ней добрый, ласковый, а она только, когда он глядит, улыбается, а стоит ему отвернуться, у неё стразу другое делается лицо, словно она маску снимает.
– Почему ты ему не скажешь?
– Что ты!.. И ты не говори! – испугалась Аяя. – Нехорошо промеж мужа и жены мешаться, они всё одно поладят, а мы врагами станем, не надо, Огник!
– Ну ладно, как прикажешь, – согласился я.
Эрик и сам всё преотлично чувствует и понимает, не раз мне говорил, мешаться и верно, не след, сами разберутся. Сейчас меня интересовало совсем другое.
– Яй, почему ты стала называть меня Огнем? – спросил я, вглядываясь в неё. Мне хотелось увидеть, как она ответит, что будет у неё на лице при этом. Это очень важно, почему она вспомнила моё прежнее имя, о котором ей никто не говорил.
Аяя пожала плечами и улыбнулась.
– А я не знаю. Мне только кажется, тебе это имя подходит, Огонёчек. А тебе не по нраву? Так не стану звать…
Я улыбнулся:
– Нет-нет! Зови. По нраву. Ещё как по нраву!
Тогда она приподнялась на коленках, обнимая меня и прошептала горячо прямо на мои губы:
– Тогда иди сюда, Огонёчек, милый! Ты у меня в самом сердце горишь…
Я поцеловал её горячо и долго, приклоняя обратно на ложе, утопая в страсти.
– Скажи ещё, любишь меня? скажи ещё! – нетерпеливо и жадно зашептал я.
– Люблю! Люблю! Ох… Так люблю!.. – отвечала она почти беззвучно, топя меня… – Волосы у тебя… полынью пахнут… и горьким мёдом…
Когда мы уснули? Я не знаю, но, проснувшись, я сразу потянулся к ней, скользя ладонями по шёлковой коже, ещё не открыв глаз, я прижал её к себе плотнее, целуя, вдыхая её чудный аромат, я зарылся лицом в её волосы, спутались немного, тонкий шёлк, цепляются за пальцы, как стебельки вьюнков … вот ушко, ложбинка у шеи, я приоткрыл губы, чтобы лучше чувствовать аромат и вкус её кожи… я приподнялся, повернуть её к себе, сжал ладонью грудь, груди у неё немного увеличились теперь, наливаются потихоньку, молоко будет вскоре… она всегда потягивалась, просыпаясь, как кошка и обнимала меня, щурясь от удовольствия и счастья и улыбаясь сладко.
И сегодня потянулась, но что-то переменилось, она не захотела отвечать на мои ласки, отклоняла мои руки, сдвигая с грудей, не пуская между бёдер, уворачивалась от поцелуев, даже накрыла мои губы ладонью, лишь бы не целовал. Во мне снова эта ненасытность, что овладевала мной во всё время с ней, и теперь я почувствовал себя как прежде, когда я терял от вожделения разум, а она не хотела меня… Наконец, я не выдержал и сел в постели, оставив её. Уже давно рассвело, за окнами был уже дневной, не утренний шум, откуда-то слышались голоса, где-то коротко мыкнула корова, перебрёхивались в отдалении собаки, прокричал какой-то странный петух, что он возвещает, полдень? Всё злило меня сейчас и то, что проспали полдня, и что я не могу не обижаться сердцем на то, что ей вдруг вздумалось не хотеть меня…
– Что случилось, Яй? – спросил я, обернувшись и чувствуя, что моя нежеланная ею нагота при свете дня делается непристойной и даже оскорбительной, по всему выходит, надо одеться. Что теперь остаётся?.. и восвояси пора, сколько я не был в Кемете, больше суток, не хватились бы…
– Не знаю, как-то… Мы не повредили ему, как думаешь? Ну… – она посмотрела на меня, какая-то бледная сейчас, и веки опухли, будто плакала.
– Да… не должны, – немного растерялся я. – Но… если не хочешь, не станем.
Я поднялся, оглядываясь в поисках одежды, разбросали всё… И вдруг, неожиданно для самого себя, спросил:
– Яй, а если это сын Кратона? Не мой, а его? Ведь он наследник Кеми тогда…
– Ты… чего?.. Говоришь-то что?.. Как такое может быть? – удивилась Аяя, и даже села, глядя на меня.
– Ну… как… Может ведь, – пробормотал я, жалея, что затеял этот разговор. Нехороший разговор. От ревности и затеял. Едва что-то не так, как я хотел, я сразу начинаю ревновать и думать, что она меня не любит…
– Не может этого быть, как тебе не стыдно!?.. – сказала Аяя. – И не говори больше, что наш сын – наследник Кемета. Где Кемет и где мы с тобой ныне…
Она поджала губы обиженно, накрываясь покрывалом до подбородка.
– Яй, он женился, – сказал я, сердясь, что она укрылась, несмотря на жару, не хочет быть обнажённой передо мной, вот и сказал ей о Кратоне, как она теперь будет? Заплачет или взревнует?
Но случилось более странная вещь.
– Кто женился? – едва ли не с раздражением спросила она.
– Как кто? Кратон. Кратон женился на Уверсут.
– На Уверсут? – Аяя улыбнулась. – Ну… что… она красавица… Слива, полная сладчайшего сока.
Я засмеялся, очень верно, должно быть Уверсут жаркая любовница, глаза маслом для ламп горят, того гляди жаром окатит любого, кто рядом. И моё ретивое отпустило, не думает она о Кратоне с любовью, коли не ревнует…
…Но это было не совсем так. В это утро как-то занеможилось мне, потому думать о Кратоне или о том, чтобы любиться, я не могла вовсе, но когда Огник, улетел, чересчур поспешно, обиженный всё же на меня, я не могла не вспоминать его слов о нём. Значит, получается, мы с Кратоном… значит, я не любила его, и он тоже меня не любил? Но это было не так. Совсем не так. Конечно, я не чувствовала к нему того, что теперь к Огню, это даже не было похоже, но я любила Кратона, он был добр и нежен со мной, и смотрел на меня так, словно для него счастье уже это – просто смотреть на меня. И уж ревновать вообще никогда не приходило ему в голову, не то, что Огник, на пустом месте кочку найдёт, даже придумает и об неё споткнётся. Мне с Кратоном было очень хорошо и легко. И теперь, бывало, я даже скучала по нему, оставаясь одна.
Совсем не то с Арием, милым моим Огнем. Никакой простоты, когда его нет, я только и думаю о нём, только и жду его, прислушиваясь к ветру, приглядываюсь к теням, не спускается ли с небес, мой прекрасный Арий? А когда он рядом, я сгораю от страсти, и мне страшно временами, кажется, он разлюбит меня, за то, что я слишком уж его люблю, и ещё, потому что я такая глупая, ничего не знаю, и говорю одни глупости, как ребёнок, кому такое понравится? Кому нужна возлюбленная, тем более жена, безмозглая и бестолковая? Любому надоест. Вот, хоть и говорит, что любит и всегда будет любить, а улетает ведь… Вем, что надоть ему лететь, а не могу не думать, что улетает, чтобы и не возвращаться к такой глупой.
Ребёнок Кратона… что удумал… а что если Арий это себе в ум возьмёт и оставит меня? Если станет ему противно быть со мной, потому что был Кратон? Но…
Я расплакалась. И проревела так долго, что разболелась голова, и нос заложило. И ещё дольше бы проплакала, если бы Эрик не зашёл ко мне в домик.
