– Новая религия? – удивился я.
– Христиане – кивнул Дамэ.
– Почему христиане последователи Ивуса? Или…
– Да, они теперь называют его Спасителем – Христом, потому они христиане – кивнула Рыба.
– Надо же… вот бы не подумал… – пробормотал я.
– Так из неприметного семени вырастает целое дерево, – улыбнулся Дамэ.
– Ну… я не сказал бы, что Ивус был таким уж неприметным семенем… – сказал я.
Пока я двигался сюда, на запад, много раз по дороге слышал о христианах и том, как Рим недоволен этой новой религией, распространяющейся по свету, по их империи, но я не мог и подумать, что это последователи Ивуса. Это же надо вырос целый культ… Интересно другое: не явись Арик в образе Ивуса после его смерти, поверили бы люди в чудо? Разглядели бы, что за Свет нёс в себе Ивус, и который Арик постарался усилить, как мог? Заметили бы жертву Ивуса, как он рассчитывал? Возможно… может быть, среди его последователей и нашлись бы те, кто написал бы о нём, кто рассказывал бы о нём другим.
Но разве думал Ивус о новой религии или чём-то подобном? Я уверен, что нет. Он был настолько высок и чист, что ни о каком поклонении себе даже не помышлял, он был настолько же далёк от этого, как и от всех людей в своём стремлении их побудить к Добру. Подивился бы теперь… я слышал, на какие жертвы идут его последователи, какие злые гонения им устраивают римляне. Сколько их погибло уже…
Мог ли подумать Ивус, что за ним потянется вереница последователей? И ручьи, а может, и реки их крови? Разве этого он хотел? Он служил только Добру и Свету, но в его лучах выросли не только прекрасные цветы его идей, но и бурьян и репьи толкователей, лжецов, глупцов и хитрецов, способных использовать в своих целях всё и всех, даже Ивуса, его чистоту и наивную веру в людей, что желают Добра и Света и готовы ради этого пожертвовать всем, даже жизнями. Н-да, извратить можно, что угодно, не произойдёт ли это с идеями Ивуса?
Но теперь мне недосуг было думать ни об Ивусе, ни о несчастных христианах…
– Аяю искать должно, – сказал я.
– Надоть…Ить куды делася-то? То ж надоть такое были исделать, пропасть! Не исхитил снова никто? – всплеснула большими руками Рыба. – А, ты тоже не ведашь?
– Не ведаю, Рыба, – сказал я. – Поразмыслить надо сообща. И в том, быть может, Дамэ, ты поможешь?
– Я? – удивился Дамэ. – Почему я?
Я выразительно посмотрел на него. Дамэ побледнел немного, садясь в резное кресло. На руках его, украшенных браслетами, виднелись многочисленные шрамы, свидетели его многочисленных гладиаторских боёв, что он провёл. Сколько? Тысячи, наверное… Как Орсег сказал о нём? Он воин. Верно, он и создан был как воин. Я спросил его позднее, как ему удалось побеждать в стольких боях, столько лет подряд. Он печально усмехнулся: «Я слишком боюсь смерти, Эрбин. Для меня нет Того света… Так что, ничего не остаётся, как стараться выжить, во что бы то ни стало».
А сейчас он произнёс, бледнея:
– Ты думаешь… это Он… Это Сам… Зла Родитель?
– Я думаю, больше некому, – сказал я и рассказал, почему я так решил.
И Дамэ и Рыба слушали меня, потом переглянулись.
– А может то ошибка? Ну не слышит тебя Селенга-царица? Ну не передают твои птички ей посланий?
– Дак не мои птички-то, её. И мне они отвечают. А лгать они не умеют, не люди и не Лукавый. Стало быть, её ищут. А всё вотще – найти не могут…
Они подняли глаза на меня и смотрели оба, хмурясь, он – чёрными глазами, Рыба – блекло-серыми, будто разбавленными водой…
Мы сидели во внутреннем дворе их дома, скорее это был даже сад, устроенный, как продолжение внутренних помещений, чтобы в жаркую погоду можно было проводить здесь время в прохладе и тени. Вот и сей день, хотя и было пасмурно, но довольно жарко. Красивая рабыня с перевитыми золотыми шнурами золотистыми волосами, принесла нам вина и фруктов на подносе. Рыба отпустила её мановением руки, научилась повелевать, однако.
– Он прячет её где-то, – сказал я.
– В том вопрос, где? – сказал Дамэ. – Я уверен, что вблизи этого убежища или темницы, я разглядел и понял бы всё, но… где оно?
В этом вопрос.
– И какие мысли?
– Надо подумать, Эрбин. Просто так весь свет не объедешь, в каждый угол не заглянешь. Надо подумать, поразмыслить…
Через несколько дней у Дамэ предстоял бой-представление, в присутствии императора, вначале со львом и тигром, а после с молодым, начинающим гладиатором. Стёчётся весь город, как всегда.
– Послушай, Дамэ, не хочешь воспользоваться случаем и притворится погибшим? – сказал я. – Пусть ранит легонечко, а ты упади замертво, вроде убитый ты. Я тебя исцелю тут же.
Дамэ посмотрел на меня с улыбкой.
– Прикинуться можно, конечно, но ранить… тебе не удасться исцелить меня, Эрбин или Сингайл, я не человек, забываешь всё время.
– Полагаю, никто не пытался тебя исцелять, так что неведомо… Кровь в тебе, как и во всех людях, и сердце бьётся, стало быть, и не отличаешься ты, не выдумывай, – сказал я. – Какая теперь разница, как ты появился на свет, бывает, женщины от злых насильников родят, так что то не лучше твоего способа.
– Может и так. А всё же я человек ненастоящий. Аяя сразу поняла.
– И что, относилась не как к человеку?
Дамэ пожал плечами и сказал, светлея лицом:
– Да нет, хорошо относилась, как к брату, не то, что как к человеку.
– Вот и ответ тебе, ты человек, не хуже иных всех. И даже лучше многих, это уж мне поверь.
– И мне! – засмеялась Рыба.
Вечер закончился хорошо, даже очень…
А через несколько дней мы все были на этом диком, на мой взгляд, представлении. Я не мог и теперь не могу понять, почему всем этим людям, а их тут собралось несколько тысяч, а может и десятков тысяч, так интересны и так нравятся эти представления. А по их возбуждённым лицам и горящим глазам, я понял, что всё это им очень нравится, они готовы проводить весь день, под палящим солнцем и «наслаждаться» видом убийств людей и животных. Почему? Этот город построен, как и вся империя, на славу, улицы, площади, здания, я испытывал настоящее восхищение, думая, насколько надо быть талантливыми и трудолюбивыми, чтобы вот так, и не за долгий срок обустроить свой город и всё государство. Но почему тогда они развлекаются таким образом? Почему высокое искусство греческого театра им недоступно или неинтересно так, как вот эти кровавые зрелища?
Вначале я не поверил, что всё всерьёз и что зверей, людей, будут действительно убивать. Поначалу это казалось неправдоподобным именно потому, что мне римляне показались очень рачительными, бережливыми хозяевами, поэтому было странно, что они так расходуют и редких зверей и людей. Пусть они рабы, но убивать десятки, а то и сотни каждый день… Нет, я отказывался это понимать.
Но главное, что я отказывался понимать, это как можно наслаждаться зрелищем смерти, крови, ужаса умирающих жертв, брошенных зверям на растерзание, или пронзаемым мечами, вилами и копьями. Меня замутило и вывернуло бы сразу, но к счастью, с утра у меня не было аппетита, и я пришёл сюда голодным, только потому не заблевал своих соседей. Я стал вертеть головой, оглядываясь по сторонам, все мои соседи по каменным скамьям, на которые они подкладывали подушки, чтобы не отсидеть себе зады, смотрели на арену увлечённо и лица их даже были похожи притом.
Только Рыба улыбнулась мне, она поднялась сюда позднее, потому что сопровождала Дамэ туда, где готовились гладиаторы. В тех помещениях, а их, по словам Дамэ и Рыбы там, под ареной, был настоящий лабиринт, гладиаторы готовились к сражениям. Дамэ, как знаменитому и непобедимому, полагались целые обширные покои, где дюжие рабы разминали ему члены, каждую мышцу перед выступлением. Другие знаменитости и наложниц брали туда с собой. Но Дамэ своих держал вдали от этих пахнущих мужским потом и кровью коридоров. А их у него была не одна и не две, в доме был даже отдельный штат рабынь, которые были заняты только этим – услаждением господина Дамэ. Но имелись и ещё три, которых навещал Дамэ время от времени, дорогие продажные женщины, владеющие искусством развлекать мужчин беседой, танцами и, конечно, любовными играми во вкусе каждого. Но настоящей близкой женщины у Дамэ не было. На мой вопрос об этом, почему, Рыба только усмехнулась:
– Дак, Эрбин, неужто тебе неясна причина?
– Ты об Арит? Подумаешь, один раз не повезло, случалось такое и со мной, это вовсе не значит, что все женщины лгуньи, способные только на предательство.
– Нет, есть ещё идеальные, прекрасные и чистые, способные любить. Стоит узнать одну, и станешь искать такую, но все оборачиваются миражом и утекают меж пальцев, как фигурки из высохшего песка… Такая и тебя отравила, так? – улыбнулась Рыба.
– Я себя отравленным не считаю.
– Так и Дамэ не считает… – засмеялась она.
