Семь троп Питера Куинса

Глава 1

Учение

Мать Питера Куинси умерла, когда ему было четыре года, так что он ее практически не помнил. Но порой ему казалось, что вот-вот в памяти всплывут ее черты, и, возможно, поэтому всю свою жизнь так внимательно и задумчиво вглядывался в лицо каждой встреченной им женщины. Под такими нежными и целомудренными взглядами женские сердца таяли как снег под июньским солнцем.

Некоторое время после смерти матери за ним присматривал огромный мужик, бродяжничавший в окрестных горах неподалеку от хижины, в которой жил Питер. Затем однажды к нему привели дряхлую сгорбленную старуху. Та оглядела мальчонку с ног до головы.

– Дурной малый. Недобрые глаза. Много бед принесет людям, – промолвила старуха. – Мне следовало бы сразу догадаться, что это твое чадо, Куинси.

– Знай, что мелешь, старая дура! – ответил темноглазый темноволосый гигант.

А Питер не отрываясь смотрел в глаза старой женщины, пока та, громко всхлипнув, не заключила его в свои объятия. Вздрогнув, мальчик на мгновение счастливо зажмурился, поскольку ему почудился голос покойной матери. Но вид морщинистых рук вернул его к действительности.

Прошло не так много времени, и однажды возле их горной хижины раздался страшный шум – топот ног, крики и грохот выстрелов. Потом стрельба сменилась стонами и в комнату ворвались незнакомые люди. Один из них схватил малыша за шиворот и поднял перед собой, демонстрируя десятку озверелых от борьбы мужчин. Питер всю жизнь будет помнить сверкавшие глаза и блестевшие в руках ворвавшихся пистолеты, а также скорчившуюся в углу фигурку старухи с раскрытым ртом и залитым чем-то красным лицом.

– Вы только поглядите! – восклицал схвативший Питера Куинси парень, водружая его на стол. Стоя на столе, малыш в упор смотрел на оказавшиеся вровень с его лицом окружившие его лица. Отец учил его смотреть людям прямо в глаза.

– Да он похож на моего Тома, которого украли! – охнул кто-то сзади. – Похож на моего мальчика. Будь я проклят, это же мой Том!

Остальные переглянулись. Протолкавшись вперед, мужчина схватил Питера за плечи и стал жадно вглядываться в его лицо.

– Нет, нет! – наконец горестно воскликнул он. – Похоже, мой Том постарше, а, ребята?

Толпа ответила молчанием; кровопролитие окончилось, теперь его участники сожалели о содеянном.

– Как зовут, сынок? – спросил мужчина.

– Меня зовут Питер Куинси, – громко объявил малыш. – А как ваше имя, сэр?

– Питер Куинси! – одновременно взревели два десятка глоток. – Сын самого дьявола во плоти! Кто бы мог подумать, что в эдакой крохе течет дурная кровь?

Это восклицание незнакомца да слова старухи до конца жизни запали в голову Питера, глубоко отпечатавшись в памяти, хотя в то время их смысл он не совсем осознавал, но вспоминал их впоследствии, когда убеждался – в нем течет дурная кровь, а его отец бандит! Потом его привели вниз, в деревню. По пути их не раз останавливали, и он слышал, как встречные удивленно бормотали про себя: «А в парнишке-то нет ничего от Джона Куинси».

На что кто-нибудь замечал: «Не скажи, дурная кровь рано или поздно даст о себе знать – чаще всего рано, но обязательно когда-нибудь да скажется!»

Сколько всего мы говорим друг другу в присутствии детей, обманутые их безмятежными отрешенными личиками! А они все время притворяются. Все понимают и играют для нас свой маленький спектакль лицемерия. Возможно, им непонятен смысл слов, но, будто зоркие пернатые хищники, они не упускают ни малейшего оттенка чувств и способны построить город из единственного камня, создать чудовище из царапины на скале и распознать человека по первому обращенному к себе слову. Замечено, что очень умные люди побаиваются детей. Дети охотно играют в чехарду и водят хороводы с легкомысленными заводилами детских проказ… и ни во что их не ставят.

Таким рос и Питер Куинси. Он невозмутимо шагал по улице, но все увиденное и услышанное оставляло глубокий отпечаток в его неокрепшей душе. Такое положение давало много пищи уму, но также учило кривить душой и лукавить. Все дети – гениальные лгуны; а развитию гения Питера Куинси к тому же способствовала среда, и почти с пеленок он в совершенстве владел сим мастерством.

Разумеется, малыш сразу же догадался, что иметь такого отца, как Джон Куинси, – большое препятствие в жизни. Но со временем он также смекнул и то, что такое родство влечет за собой определенные преимущества. Например, когда мальчишки, окружив его в углу школьного двора, принялись дразнить, давая такие обидные прозвища, как «девчонка» и «неженка», он, не вытерпев, схватил в руки по камню, и – о чудо! – все до одного удрали под защиту учительницы. Учительница с испуганным видом подошла к нему, взяла из рук камни и стала мягко убеждать, чтобы он никогда не давал волю своим чувствам, иначе может случиться, что он когда-нибудь ударит мальчика, и тогда…

Эта назидательная речь о необходимости проявлять сдержанность, несомненно, была должным образом им воспринята, и Питер Куинси вполне искренне внимал ей, обратив на учительницу внимательный и честный взгляд своих голубых глаз; на самом же деле парнишка жадно переваривал поразившее его открытие, что он может справиться со всеми однокашниками. Для Питера такое открытие имело куда более важное значение, чем слова учительницы.

Когда мальчишки Эндрюс доложили за ужином об этом событии, миссис Эндрюс, неожиданно всплакнув, сказала мужу:

– Отец, после ужина надо поговорить!

Билл Эндрюс, тот самый мужчина, который увидел в Питерс Куинси своего пропавшего сына Тома, взял сироту к себе, несмотря на то, что у самого росло две дочери и четверо сыновей и лишним достатком дом не мог похвастать. Но если речь касалась детей, в щедром сердце Билла Эндрюса всем нашлось бы место. В этом отношении он был необыкновенный человек.

После ужина дети вышли из-за стола, и Питер, конечно, вместе с остальными. Но потом словно змея прокрался обратно и, приготовив уши и глаза, устроился у достаточно большой трещины в стене, чтобы подслушать предстоявший разговор. Для Питера Куинси этот разговор имел огромное значение. Будучи матерью семерых детей, из которых шестеро жили с нею, миссис Эндрюс являлась непререкаемым авторитетом в глазах мужа, который ее, прямо скажем, побаивался. Ибо каждый отец большого семейства видит в супруге нечто непостижимое. Он может фамильярно называть ее «старухой» или «хозяйкой», но эта фамильярность сугубо показная, как, скажем, показная уверенность укротителя тигра, которой вовсе нет и в помине. Он способен обмануть публику, но только не себя. Посему оставшись наедине со своей половиной, Билл Эндрюс, нервно покусывая черенок трубки, уселся поглубже в кресло и уставился глазами под ноги жене. Все это не ускользнуло от внимания Питера Куинси.

Последовавший разговор поразил Питера Куинси – или Питера Куинса, как назвал его Эндрюс, чтобы по возможности дистанцировать от того страшного бандита – его отца. Дело в том, что после того, как он привел Питера к себе в дом, Билл Эндрюс уделял мальчику мало внимания, тогда как миссис Эндрюс сразу заключила его в свои объятия, поплакала над ним, поохала, удивляясь его ангельскому облику, и стала от души лелеять его. Теперь же она с нескрываемой злобой заявила мужу, что ни минуты не потерпит под своей крышей это «бандитское отродье». Если он набросился на ребят в школе, то в один прекрасный день кинется на их собственных детей. Однажды утром, проснувшись, они обнаружат, что все убиты.

Мистер Эндрюс счел благоразумным пропустить это предсказание мимо ушей и призвал супругу к сдержанности и благоразумию, признавшись, что мальчишка пришелся ему по сердцу.

– А для своих кровных не находишь ни слова, ни взгляда! – запричитала миссис Эндрюс.

– Ради Бога! – вскричал мистер Эндрюс. По лицу его струился пот. – Успокойся, дорогая! Сейчас пойду и выгоню парня. Несмотря на ночь. Бедный дьяволенок!

Он встал. Увидев, что муж берется за ручку двери, миссис Эндрюс сменила гнев на милость.

– Может, пока подождать? – вздохнув, через силу произнесла она. – Подержим, пока не найдем ему другого места?

Питер Куинс скорее почувствовал, чем увидел облегчение на лице Эндрюса, когда добрый малый вернулся от двери. Однако сам Питер теперь хорошо знал, кого в этом доме надо склонить на свою сторону, и на следующий же день принялся за дело. Взрослый человек, возможно, спасовал бы перед такой задачей. Ибо миссис Эндрюс была неприступна, как шотландская девица на выданье, и тверда как кремень. Но Питер на другой день по пути из школы завернул в луга и принес ей охапку полевых цветов, тем самым смирив наполовину ее гнев. С тех пор ни один день не обходился без подобных знаков внимания. Не прошло и недели, как он попал в число любимчиков, почти наравне с ее собственными детьми. Завоевав крепость, Питер принялся усердно ее обживать. И все это совершалось с восхитительным простодушием.

Такова цена простоты Питера Куинса! Однако несколько лет им владел другой страх. Утвердившись у себя дома, он, естественно, задумался над тем, что будет, когда мальчишки в школе обнаружат, что их победитель ни чуточки не страшнее их? Он начал усиленно готовиться к этому жуткому дню. В платной конюшне работал хромой и кривой конюх, ходивший за лошадьми и чистивший стойла. Никто не считал его за человека; не то чтобы Запад жестоко относился к увечным – просто на сентиментальность там не оставалось времени. Мягкосердие проявлялось, только когда о нем просили. Вот никому и не приходило в голову пожалеть Сима Харпера. Одноглазый Сим с деревяшкой ниже колена вместо одной ноги производил отталкивающее впечатление на отчаянных беззаботных ковбоев, за чьими лошадьми он приглядывал, когда они приезжали в городок покутить. К тому же он не отличался болтливостью.

Кто-нибудь сказал бы, что к такому не подступиться, особенно восьмилетнему малышу – именно в этом возрасте Питер впервые познакомился с конюхом. Их дружба возникла после одного случая. Как-то поздней весной Питер отправился на рассвете пошарить по птичьим гнездам, и так получилось, что в тот момент, когда он проходил под окном Сима Харпера, сей почтенный господин облачался для дневных трудов и, высунувшись из окна, выронил из рук деревянную ногу. Деревяшка упала прямо в руки Питеру. Сим Харпер горестно застонал. Деревенская шпана уже не раз похищала ногу, и ему приходилось ковылять по улицам на костылях, уговаривая своих мучителей вернуть – разумеется, не безвозмездно – его сокровище. Но на сей раз, к его удивлению, Питер Куинс без уговоров проворно взобрался на дерево и, рискованно повиснув на суку, сам отдал хозяину его протез. Ситуация возникла весьма напряженная.

Харпер не произнес ни слова. Его худое неприятное лицо тоже ничего не выражало. Но Питер Куинс понял все. Ребенка не обманешь, особенно такого ребенка, как Питер, живущего у чужих людей. Дня через два он забежал в конюшню и стал наблюдать, как Сим довольно небрежно чистил коня, хотя это считалось вполне достаточным на Западе. После работы они разговорились. Уже через полчаса Сим знал о тайном желании Питера, о его заветной мечте – стать таким ловким и сильным, чтобы противостоять любому храбрецу, который пожелает загнать его в угол. И пусть тогда вся школа увидит в нем, в Питерс, соперника, оправдывающего унаследованную от отца внушающую страх репутацию. Разумеется, Питер не разглагольствовал об этом в таких подробностях, но главное скоро стало понятно.

– Ну что ж, – ухмыльнулся Сим, – я очень рад, что ты пришел ко мне, малыш. Ты и не догадаешься, где я работал, до того как попал под колеса судьбы, а вернее, пережил крушение поезда.

– Где? – спросил Питер.

– На ринге! – выпятив грудь, гордо заявил он.

– Что такое ринг? – поинтересовался мальчик.

Собеседник с жалостью поглядел на него.

– Да, не шибко много ты знаешь, – прознес он наконец. – Но может быть, научишься, когда покажу. Руки кверху!

Питер последовал скорее не команде, а примеру конюха. Тот занял оборонительную стойку – левая деревяшка и левая рука выставлены вперед, сжатая в кулак правая готова нанести удар, маленькие глазки возбужденно поблескивают.

– Нет, нет! – воскликнул Сим. – Не так! Делай как я!

Питер в точности повторил позицию.

– Теперь бей меня в живот.

Мальчик удивленно заморгал, но, видя, что к нему обращаются всерьез, размахнулся изо всей мочи. Но резкий выпад Сима отшвырнул его кисть в сторону, и удар пришелся по воздуху. В ответ же он получил хорошую затрещину по физиономии. Уязвленный неудачей, он, размахивая руками, ринулся на обидчика, но всякий раз его кулаки наталкивались на сильные жилистые руки. В конце концов Питер отпрянул назад, выбившийся из сил, но не утратив охватившей его злости.

– Так нечестно! Я тебе покажу! – звенел тоненький голосок.

И тут, к своему удивлению, Питер увидел, что Сим улыбается.

– У тебя дело пойдет, сынок, – похвалил конюх. – Дай только показать тебе приемчик-другой. Если хочешь меня достать, делай как я – перенеси вес с пятки на носок…

Так началась учеба. Сим показывал по одному приему зараз. Спешить им было некуда – годками Питер еще не вышел. В свой срок он усвоил первый из множества секретов – как пользоваться прямой левой, этим кончиком рапиры, который держит противника на расстоянии, отражает его выпады, заставляет раскрыться, превращая в беспомощную жертву, и создает основу, чтобы в конце концов его достал сокрушительный удар правой. Питер отрабатывал этот выпад, учился вкладывать в удар весь вес своего маленького гибкого тела, учился после глубокого нырка молнией возвращаться в исходное положение. Словом, учился с таким же старанием, с каким английский йомен в древности практиковался в стрельбе из лука или юные рыцари во времена поединков осваивали премудрости владения мечом. Выпадом левой он овладел в совершенстве. За ним последовали другие хитрости. В частности, блестящий и очень сложный косой удар правой, который применяют, когда противник промахивается. Косой правой – это сочетание танцующего движения и мощного удара. Питер научился делать и сложный выпад левой ногой – приподнимаясь на носок, затем, опускаясь на полную ступню, одновременно стремительно заносить правую руку над плечом противника, заканчивая боковым в челюсть. Он часами отрабатывал этот прием на Симе Харпере, останавливая руку в самый последний момент. Но много чему еще оставалось научиться – так много, что Питер порой терял всякую надежду. Однако Сим всякий раз поддерживал в нем стремление продолжать. Питер освоил движение корпусом, придающее потрясающую силу апперкоту, и судорожный рывок всем телом, от головы до кончиков пальцев, передающий весь вес в короткий, всего в несколько дюймов, удар. Сложное передвижение, когда шаг правой сопровождается ударом справа, а за ним следует синхронное движение левой руки и левой ноги, теперь тоже не представляло для него трудностей. Он хорошо двигался, плавно скользил, а не плясал вокруг противника.

– Ибо, – твердил ему Сим, – опытный боец три четверти блокировок и половину ударов совершает за счет ног. Сближаешься и отходишь, а коли бьешь, бей коротко и точно.

Уроки продолжались два долгих года, а когда Питеру стукнуло десять лет, пришло время держать экзамен.

Глава 2

Мальчик подрастает

Пожалуй, имеет смысл описать внешность Питера на одиннадцатом году жизни. Он вытянулся, стал стройнее. Детское личико утратило ангельскую округлость и девичьи черты, в резких очертаниях проглядывала мужская красота. Но когда он снимал шляпу и перед зрителем представали светло-золотистые локоны, контрастировавшие с глубокой синевой глаз, во внешности Питера Куинса проглядывало нечто необыкновенное; красота эта не подходила под определение «женственная», но и о жестком мальчишеском облике говорить не приходилось.

Жизнь его протекала достаточно безмятежно. Миссис Эндрюс, сама того не сознавая, постепенно превратилась в его преданную рабыню. По этой самой причине его от души ревновали другие дети, но благодаря тысяче мелких непринужденных знаков внимания он сохранял свое место в душе мачехи, как сохранял и расположение отчима, которого он добивался, демонстрируя интерес к работе в кузнице. Питер сумел отковать себе легкий молот и научился со всего маху бить им под указку молоточка Эндрюса. Несмотря на разъедающий глаза дым, когда он раздувал мехи, ему удавалось сохранять на лице улыбку и полный внимания взгляд. Так был покорен Билл Эндрюс; его собственные отпрыски страшились кузницы.

К этому времени Питер Куинс, несомненно, стал законченным маленьким притворщиком. Никому не позволялось знать, что у него на уме. Ни закадычных друзей, ни даже просто товарищей он не мог себе позволить, ибо, подружись с кем-нибудь из ребят поближе, Питер непременно разоблачил бы себя, и его приятели скоро бы обнаружили, что в этом сыне известного преступника нет ни прирожденной тайны, ни скрытой силы. И мальчик всеми силами старался сохранить этот ореол таинственности, понимая, что без него предстанет перед миром совершенно голым. Он прекрасно осознавал, что семейство Эндрюс было радо иметь его в своей среде, потому что его имя связано с чем-то необычным и внушавшим страх. Точно так, как иногда люди берут в дом бультерьера, – они дрожат от мрачных предчувствий, но им очень хочется показать себя: еще бы, вместо домашней болонки запросто держат грозного царя собачьего рода. Питеру доводилось слышать похвалы соседей в адрес миссис Эндрюс, которой-де хватило смелости взять в свой дом это злодейское отродье; и он не раз становился свидетелем того, как она небрежно отмахивалась от их разговоров. Но, зная миссис Эндрюс, Питер Куинс не обманывался в отношении ее подлинных чувств. Она обожала его, как обожают красивую картину, хотя и постоянно относилась с опаской.

Чтобы еще больше нагнетать вокруг себя атмосферу отчуждения, Питер выработал собственную, необычную в чужих глазах манеру поведения. Держался особняком. Это вызывало бесконечные пересуды о том, что он не такой, как все дети. Мальчишки, конечно, слышали эти разговоры и из осторожности перед непонятным старались с ним не связываться.

Все обстояло так по крайней мере до тех пор, пока в школе не появился новый ученик. Звали его Джек Томпсон. Ему уже исполнилось одиннадцать. Квадратная фигура, покрытая мощной и твердой как резина мускулатурой. Первую неделю он молотил старших школьников, вторую – посвятил развенчанию тайны Питера Куинса. И затем в роковую пятницу сразу после уроков принялся за самого Питера.

Это был незабываемый бой. Питер, побледневший, дрожавший от ужаса, что приемы Сима Харпера не выдержат испытания на практике, встретил первый натиск отработанным до автоматизма движением прямой левой. По жилам растеклось тепло, когда он увидел, что натиск этот отражен и Джек едва удержался на ногах. Второй натиск встретил аналогичный отпор, а затем Питер, шагнув вперед, легко приподнялся на носках и, взмахнув рукой поверх плеча Джека, нанес блестяще скоординированный косой удар правой. Удар пришелся «в яблочко», то есть по челюсти, и Джек рухнул на землю.

Почти невредимый, громила моментально вскочил на ноги, но Питер уже шагал прочь. Продолжать бой, каким бы успешным ни получился исход, значило, что он такой, как все.

– Подержите-ка Джека, – презрительно бросил он зрителям. – Не хочу его калечить.

И Джека схватили и стали удерживать. Вторым ударом левой ему рассекло губу. Всего лишь царапина, но кровь размазалась по лицу, отчего оно выглядело ужасно. И хотя Джек храбро рвался продолжить борьбу, ребята крепко держали его, объясняя, что это равносильно тому, что лезть с кулаками на стену.

А Питер Куинс, дрожа от облегчения, неторопливо двинулся прочь. Он прекрасно представлял, что случилось бы, если бы драка продолжалась. Возможно, ему бы удалось раз-другой сбить соперника с ног, но рано или поздно один из могучих выпадов Джека достал бы и его, и тогда ему пришел бы конец. Он победил – но скорее морально, нежели физически. Потом за ужином его сводные братья восхищенно рассказывали, как Питер с трех ударов уложил терроризировавшего школу новичка, что вызвало гордую улыбку у Билла Эндрюса.

– Вот что значит каждый день махать молотом! – назидательно промолвил он.

И Питер не возражал.

При встрече с Симом Харпером он горячо поблагодарил его за учебу. Но кто-кто, а Питер знал, что заслуга Сима в его успехе весьма незначительна. Настоящая заслуга принадлежала ему самому – он победил умом, а не кулаками. Так уж вышло, что с самых ранних лет мальчик усвоил для себя важную истину, что в битвах побеждают и силой, и хитростью, причем хитрость куда важнее силы.

Все эти умозаключения, разумеется, выглядели бы довольно безобидно, имей Питер возможность поделиться ими с приятелем, но поскольку друзьями он не обзавелся, то подолгу втайне от других размышлял над поразившим его открытием. Раз и навсегда он усек, что скрытность – путь к славе и превосходству. Питер поблагодарил двух близких ему людей за успех, принадлежавший главным образом ему самому. Те многословно распространялись о своих заслугах, он же переживал свою радость молча.

Естественно, все это оказалось чревато для самого Питера. Ему бы выплеснуть свою бурную радость наружу. А он лишь сдержанно улыбался, занятый совсем другими мыслями.

Разумеется, все это не имеет прямого отношения к словам и делам нашего героя, когда он стал взрослым. Но оно достойно упоминания, прежде чем мы перейдем к собственно рассказу. Иначе было бы слишком легко осуждать Питера Куинса за его поступки, тогда как на самом деле он стал всего лишь жертвой сложившихся обстоятельств и не по годам раннего развития. Этот парень размышлял о жизни и обдумывал свои поступки в том возрасте, когда большинство детей лишь чувствуют, едят и спят. И драка с Джеком Томпсоном, несомненно, наложила на формирование его характера не меньший отпечаток, чем тот факт, что он пришел в этот мир сыном грозного Джона Куинси.

Произошло и еще одно важное событие, которое логически завершило первоначальное образование Питера. Мальчику тогда исполнилось двенадцать. Как-то ранним воскресным утром во дворе позади дома он наткнулся на оборванца с широкой улыбкой на небритой физиономии. Тот представился как Проныра Миссисипи и в благодарность за завтрак угостил юного Куинса долгими рассказами о поразительной красоты горах и залитых солнцем долинах, о праздной жизни, об удивительных приключениях и путешествиях зайцем по железным дорогам через весь континент. Сказки эти настолько захватили воображение мальчугана, что, когда ночью под окном раздался условленный свист бродяги, Питер в один миг соскочил с кровати, собрал узелок, прокрался по лестнице и исчез в ночи.

Он пропадал долгих девять месяцев. Вернулся исхудавшим, загорелым и еще более неразговорчивым. Никто не мог вытянуть из него и полслова о том, где он скитался, что видел и что заставило его покинуть дом. Но время от времени с его уст срывались незнакомые фразы и выражения. Похоже, он побывал во всех штатах и крупных городах страны. В его голове скопился кладезь информации о пеших путях и железных дорогах от Техаса до Монтаны и от Калифорнии до Манхэттена. Но никому не удавалось услышать от него что-либо интересное. По отрывочным фразам окружающие только догадывались о самых невероятных местах, в которых он побывал.

Но Питер привез с собой из странствий одну новую черту, которая вновь открыла перед ним сердца семейства Эндрюс, позволив опять, несмотря на неразговорчивость, занять в нем свое место. Он запел, и запел невероятно мелодичным голосом, от которого мурашки бежали по коже. Под гитару парень исполнял совсем новые неведомые песни. Слушая мальчишеское сопрано, обитатели деревни забывали о необычном происхождении его обладателя. Венцом же всего явилось участие Питера Куинса в местном церковном хоре!

Из всех юношеских грехов Питера этот, пожалуй, можно определить как самый тяжкий. Ибо когда он пел в хоре, прихожанкам при виде его обрамленного золотыми кудрями юного личика порой казалось, что под широкой мантией сложены ангельские крылышки. Им было невдомек, что эти сияющие глаза не выражали ничего, кроме насмешки над их глубочайшим восхищением!

К этому времени образование Питера практически заканчивается. Он научился драться, обманывать и обвораживать. Следующий шаг ведет нас значительно дальше, к тому моменту, когда Питер уже предстает зрелым мужчиной и разворачиваются настолько важные события, что о них стоит рассказать полнее.

Глава 3

Тропа, уводящая из дому

Одни становятся мужчинами в тот день, когда покидают отцовский дом и начинают создавать свою семью. Другие достигают зрелости в тот момент, когда применяют в деле собственный ум и либо выигрывают, либо проигрывают. Некоторые становятся мужчинами, когда поступают в колледж, а другие – оканчивая его. А вот Питер Куинс стал мужчиной, когда сделал открытие, что покорение девичьих сердец может стать интересной, захватывающей игрой.