Письма наизусть. С июня 1972 года

Блеском и блёстками цирк околдован

Романушке

Блеском и блёстками цирк околдован,

цирк околдован,

цирк околдован.

Бьётся и борется сердце манежа.

Крутит прожектор, грустна словно клоун,

грустна словно клоун,

грустна словно клоун,

девочка тонкая, как надежда.

Веткою света чертит по кругу,

чертит по кругу,

чертит по кругу

быстрых и пёстрых артистов движенья,

радостно вторя каждому трюку,

каждому трюку,

каждому трюку,

словно вселяя в него вдохновенье.

Смехом и смелостью цирк околдован,

цирк околдован,

цирк околдован.

Чувств позасаленных чёртова стирка!..

Девочка светит, грустна словно клоун,

грустна словно клоун,

грустна словно клоун…

В серых глазах – два ликующих цирка.

Молдавское вино так терпко нёбу

Молдавское вино

так терпко нёбу

манящий город – странно —

наяву

и я брожу с тобой по Кишинёву

хотя мы оба влюблены

в Москву

Брожу, брожу с тобой по Кишинёву

и сердце

всё в силках твоих стихов —

пленён

свободен

счастлив – или снова

ни к счастью, ни к несчастью не готов

По Кишинёву я с тобой брожу

стихи твержу

и – боязно сказать —

люблю тебя?

в глаза твои гляжу

и не гляжу

чтобы взглянуть опять

По Кишинёву я брожу

с тобой —

в таком туманно-эфемерном смысле…

Иду один

овеянный тоской

тобой

Москвой

и радугою мыслей

Московский сквер

Московский сквер

московский двор

московский дом

высокий

лестница с отчаянным пролётом

замок чердачный

знающий своих

и дверь, ворчливая по-матерински

пыль, сумрак, деревянные ступеньки

вдруг

голубей встревоженных салют

бог весть, в чью честь

наверно, не в мою

Тяжёлый люк

из крепко сбитых досок

открыт

и вихри ветряные вьются

свежи как горный воздух

здесь висит

старинный колокол

огромный

безъязыкий

в прикаянной покойной немоте

Ущелистые улицы внизу

дворов провалы

старые дома

поросшие печными трубами

как пни в опятах

юркие машины

лоток с оранжевой прямоугольной крышей

и люди

не глядящие наверх.

Становлюсь сентиментальным

Становлюсь сентиментальным,

не успевшим старым стать.

Позабыл свои верлибры,

начал ямбами писать.

Веря прежде, что условно

почитание имён,

бросил к пушкинскому бюсту

поэтичнейший пион.

Становлюсь сентиментальным,

да не в шутку, а всерьёз.

Стал смеяться без причины

и до слёз почти дорос.

Не стыжусь жалеть несчастных,

не привеченных судьбой…

Впрочем, что там – и счастливых

тоже жалко мне порой…

Гляжу на тебя

Гляжу на тебя

и – взгляд за взглядом —

бросаю в дверцы своих глаз

кусочки радости

в пищу алчному чудовищу

очаровательному дракончику

который – как кошка спрятав когти —

играет моим сердцем

царапая и кусая его

когда голоден

Моя любимая. На миг?..

Моя любимая.

На миг?

На век отныне?

Не всё ль равно,

когда сейчас во мне

скрестились шпаги

стольких вещих линий:

ладонь,

душа,

знамения во сне…

Моя любимая.

Не любящая,

нет.

Я не готов

для этой сладкой боли.

Моя любиммая.

Плененье без тенет.

И сердце

– вольное —

искало не того ли?

Моя любимая.

Тобой я весь,

как тёплым светом сказки,

озарён.

И для меня

счастливейшая весть —

ты счастлива

в скрещении времён.

Если залить бронзой

Если залить бронзой

горящую пустоту моей души

и потом разбить на куски

ненужную оболочку тела —

получится твоё изваяние.

Кто ты

Кто ты

внезапное благословение

жалкой моей души?

Кто ты?..

Не представляю

за что

и с каким умыслом

строгая наша судьба

так щедро

и так безжалостно

меня одарила…

Стать пространством

Стать пространством

поющим и нежным

незаметным как воздух

тёплым словно солнечный свет

Стать свою любовью к тебе

В воздухе по зову воображения

В воздухе

по зову воображения

носятся целые вселенные,

сталкиваясь друг с другом реже,

чем самолёты в ясную погоду,

но съёживающиеся в комочек

в объятиях неприметного запаха

обжитой квартиры.

Прилетевшая сказка

Прилетевшая сказка

– вот она —

уже не сказка, а жизнь

Но жизнь

доподлинная твоя жизнь

которую в половодье времени

уносят холодные льдины лет

жизнь, бессильная перебраться

даже схватясь за протянутую руку

на берег настоящего

Эта жизнь – уже сказка

сказка со страшными превращениями

Лучше не слушать её на ночь

Мы совсем рядом

Мы совсем рядом

но полубесконечное расстояние

разделявшее нас так долго

что мы почти привыкли

к его обоюдоострому лезвию

а оно – к нам

своим живучим жертвам

это бесстыжее расстояние

не желает исчезать

как ему положено

по благородным физическим законам

Оно сложилось плотной гармошкой

и не позволяет нам

даже взяться за руки

С тех пор, как узнал тебя

С тех пор, как узнал тебя,

забыл про одиночество,

и среди тех, кто меня окружает,

всегда на одного человека больше,

чем это кажется остальным.

Как я чужд этим людям и этим делам

Как я чужд этим людям и этим делам

душат меня их объятья

их сонная жизнь усыпляет

Лишь тайная струйка прохлады

мысль о тебе

Сложная арифметика

Сложная арифметика

Я улетел от тебя из нашего А

в совершенно не нужный мне Б

Ты уехала в бессмысленно далёкий В

Я возвращаюсь в опустевший А

чтобы за день до твоего возвращения

отправиться в почти ненавистный Г

измучен и озадачен тем

как два человека

ухитрились занять своей разлукой

четыре города

Хорошо

есть над чем поломать голову

Здравствуй, Голубая Ресничка

Здравствуй, Голубая Ресничка!

Вспоминаю вчерашний день

Утром видел тебя в Москве

Вечером

Бродил по старому Таллинну

Исколотый красотой его улочек

Чуть не плача из-за того

Что дни делятся на утро и вечер

Что жизнь делится на здесь и там

Знаешь, Голубая Ресничка

Я боюсь выходить из гостиницы

Берегу от тоскливой боли

Глаза

Привыкшие за последнее время

Видеть чудесное – только

Вместе с его отражением

В сероглазой весёлой печали

Я живу, Голубая Ресничка

В превосходном отдельном номере

И молюсь на своё одиночество

И посмеиваюсь на злыми горничными

Которым изменила бдительность

Не шепнувшая им о том

Что со мною живёт женщина

По имени Голубая Ресничка

Весь город исходив от края к краю

Весь город исходив от края к краю,

Встречаю виденное снова, словно сплю…

И, как открытье сдела, повторяю:

Да, я тебя люблю. Да, я тебя люблю.

Сколько обликов

Сколько обликов

лиц – или масок —

у тоски

и узнать её

лишь по длинным прохладным пальцам

Бабье лето

Всё заснежено

солнечными зайчиками

залито

сухой теплотой

всё цветёт опавшими листьями

Наизусть я пишу тебе письма

Наизусть

я пишу тебе письма

собирая слова

по обочинам дней недели

…И опрокинутый навзничь

прижатый к земле

горячей мохнатой тушей

вечной занятости

разъярённой неизвестно чем

не дающей шевельнуть пальцами

сведёнными судорогой недосуга —

наизусть

я пишу тебе письма

на отчаянном языке разлуки

Наизусть

наизусть

наизусть

наизусть я пишу тебе письма

о которых ты не узнаешь

Вот так сон

Вот так сон

моя жизнь стала самостоятельной

села в поезд

уехала невесть куда

лишь изредка посылая мне весточку

Мне без тебя невмочь

Мне без тебя невмочь

мой милый клоун

как осень

жёлт и пуст манеж души

и мир осточертевшей скукой полон

и звёзды рушатся