– Не мог, отец. Эта информация была засекречена.
– Когда летишь?
– Послезавтра на Луну. Буду осваивать корабль. А в середине августа – туда, – спокойно ответил сын.
– Помнишь, когда ты собрался поступать в летное училище, – после паузы произнес отец, – мы с тобой говорили о важных и неважных делах в жизни.
– Конечно помню, отец. Ты тогда процитировал Библию: «Суета сует, – все суета». И сказал, что порой бывает трудно отличить пустышку от золота.
– А ты сказал, что тебе повезет, и ты не ошибешься.
– Я решил, отец, сделать то, чем наверняка буду гордиться всю оставшуюся жизнь.
– Если у тебя будет эта жизнь. Неужели смертельно опасные испытания ракетопланов тебе доставляли мало острых ощущений?
– Люди испытывали их и до меня.
Взгляды отца и сына встретились. Первым отвел глаза отец:
– Господи, откуда у тебя столько честолюбия?
– Не знаю, отец.
– Тебе пообещали вторую жизнь, если ты не вернешься оттуда?
– Мне об этом не говорили, а сам я не спрашивал. Для меня это не главное.
– Для тебя это не главное, – тихо повторил отец слова сына.
И после паузы, так же тихо продолжил:
– Двадцать девять лет назад в этой комнате я узнал, что не стало моей жены. Спустя несколько часов, здесь же, мне сообщили, что я потерял ее окончательно – Большой Бэби не дал ей второй жизни. Ты хочешь заставить меня еще раз пережить такие событий? – и вновь взгляды отца и сына скрестились.
На этот раз первым глаза отвел сын.
– Отец, меньше всего я хочу доставлять тебе страдания. Но … Но сколько раз уже отцы провожали своих детей на заведомо опасные, но необходимые человечеству дела. Ведь кто-то должен был их совершать. Пойми отец для меня сейчас лучше погибнуть, чем отказаться.
– Я тебя не прошу отказываться. Я прошу только, чтобы тебе гарантировали вторую жизнь.
– А если бы ее не было вообще – второй жизни? Что бы ты тогда сказал? – последовало в ответ.
– Может случиться, что у меня не будет ни сына, ни внуков. – Длинная пауза. – Ладно, давай оставим этот разговор. Завтра пойдем на кладбище к матери. Попрощаешься.
И вновь взгляды двух самых родных людей встретились.
– Я вернусь, отец.
Ковзан–старший ничего не ответил.
Следующий день прошел тихо, спокойно… тягостно. Весеннее буйство природы на кладбище казалось неуместным, саднящим душу. Улыбающаяся Маша смотрела на мужа и сына с мраморного обелиска. У его подножия лежал букет тюльпанов. Они долго стояли молча, мысленно продолжая спор между собой и как бы приглашая Машу быть им судьей. Каждый отстаивал свою правоту. Сын – право молодого поколения на дерзания, свершения, подвиги. Отец – свое родительское право спокойно прожить жизнь и умереть в окружении любящих детей и внуков.
Маша молчала и только улыбалась. Под сильным весенним солнцем быстро увядали тюльпаны.
– Мама, я вернусь…
Быстро подошло время расставания – шесть часов вечера.
– Пора, отец.
– Вижу.
Они долго смотрели друг на друга.
– Знаешь, сын, в нескольких десятков километров отсюда есть памятник человеческой ошибке – Чернобыльский саркофаг. Тогда люди тоже считали, что творят великое дело – укрощают атом на благо людей. Результат – многие квадратные километры непригодной для жизни в течение столетий земли и тысячи погибших и умерших от радиации людей.
– Результат – более надежные атомные электростанции и изобилие такой нужной энергии. А у человечества будет еще много таких саркофагов. Это плата за прогресс.
– А нужен такой прогресс?
– А зачем тогда создан человек? Потреблять пищу и плодиться, как животные? – резко ответил сын. А затем, словно спохватившись, уже мягче добавил:
– Пора, папа.
Они обнялись.
– Всё будет хорошо. Я вернусь, вот увидишь
Вечером, что бы как-то отвлечься, Иван Антонович включил телевизор.Сериалы, ток-шоу, музыка и изредка информационные программы – человечество со вкусом проводило время. На одном из каналов он неожиданно увидел знакомое лицо. Молодой человек, стоя на сцене в каком-то огромном зале, набитом людьми буквально кричал в микрофон:
– Братья и сестры! Уже не единицы, а сотни людей понимают, какое это зло – вторая жизнь, дарованная не Всевышним. И именно вы, услышавшие истинный голос Бога, спасетесь, и именно вам будет даровано истинное бессмертие. Остальные же получат вот это, – молодой человек, повернувшись, ткнул указательным пальцем позади себя.
И тотчас же задник сцены, оказавшийся экраном огромного проекционного телевизора, осветился. На нем замелькали страшные кадры, снятые в лечебнице для больных синдромом внезапного слабоумия. Бессмысленные глаза и улыбки, омерзительные кривляния, текущая изо рта слюна и страшные, лишенные всякой мысли, выкрики – мощная электроника показывала бесстрастно, крупно, передавая мельчайшие оттенки цвета.
Иван Антонович, наконец, узнал молодого человека – это был одноклассник его сына, Сергей.
«О, Господи! Зачем же такое показывать. Это же бесстыдно – делать из людского страдания шоу».
А из телевизора между тем неслось:
– Братья и сестры! Давайте поможем всем заблудшим, не понимающим какой это грех – стремиться получить вторую жизнь не от Бога, а от кесаря. Пусть наши власти управляют земными делами, а не божьими. А там, где должен быть только промысел Божий, они смиренно и благоговейно склонят свои головы. Давайте выберем тех людей, которые не побоятся запретить бездушной машине решать за Бога кому давать вторую жизнь. Перед Богом все равны.
Экран заполнился ярким солнечным светом, и тут же мощно, торжественно зазвучала музыка.
«Бах, – отметил про себя Иван Антонович, – Первый концерт».
И тут во весь экран вспыхнула надпись: «Жизнь только от Бога». Казалось, величавые аккорды наполнили собой всё пространство зала…
«Сумасшествие какое-то. А если человек отдал жизнь во благо других людей? Он что, не заслужил второй жизни… как мой сын…, – он со злостью выключил телевизор. – Тоже мне, очередные толкователи воли Божьей. Их предшественники во имя этой самой воли людей заживо сжигали, а эти не хотят, чтобы достойным людям вторую жизнь давали. Инквизиторы новоявленные, мать их!»
