Соседи и родня Оттавии Малевольти

Фотография для обложки предоставлена с согласия автора кукол Анной Тереховой с «Ярмарки Мастеров», где много других работ этого замечательного кукольника. Её сайт www.tannadolls.livemaster.ru

И в инстаграмме страница автора кукол annaterekhova.artdolls

4июня 1.800 года. Великобритания. Герцогство Уэльс. Графство Пембрукшир. Город-порт Милфорд-Хейвен. Правление Георга Третьего Ганновера.

Туманное утро. В десяти шагах силуэты зданий едва различимы, а люди кажутся тёмными пятнами, которые, колыхаясь, растворяются в гуще пара по мере удаления. Сонно разъезжают редкие кареты и дилижансы.

Простой люд, привыкший и приноровившийся к специфической, побережной погоде, спешит на заводы, фабрики, в мастерские, в порт.

Зажиточные горожане ещё спят, не говоря уж о богатых, из них не почуют разве что, те, кого мучила бессонница или болезнь, кого ждут неотложные дела на бирже или в конторе.

Достопочтенный, пятидесятилетний эсквайр Освальд Боу ехал в этот ранний час в своей новой карете и хмурился от вида покосившихся и облезлых трущоб рабочего квартала.

Перед одним из таких убогих домов его экипаж остановился. Эсквайр вознамерился сделать доброе дело, и был очень доволен собой, своим вниманием и тактом по отношению к бедным, особенно благотворительность важна сейчас – перед выборами в городской парламент. Он решил в качестве премии за хорошую работу выдать вдове, вчера скончавшегося слуги, приличную сумму денег. Боу мог бы доверить это дело управляющему, но хотел составить о себе мнение в городе, как о заботливом и добром человеке.

Эсквайр заметил, что зашарпанный подъезд, тем не менее, чист, а доски пола выскоблены ножом до блеска.

Выслушав плаксивые благодарности и жалобы вдовы, Боу с радостью освобождения от обременительной обузы, вышел вновь на лестничную площадку.

Дверь напротив отворилась и на пороге показалась ошеломляюще красивая брюнетка, совсем юная, на её лице читалась непорочная невинность и наивность. Её зелёное платье, расклешённое от груди, с модным узким рукавом до локтя, обхватывающим волнующе хрупкую руку, вздымалось «фонариком» у плеч. В отличие от ряда дворянских нарядов, простолюдинки зачастую прятали плечи и шею за огромным воротником, так и эта скромница прикрыла свои прелести за белоснежную ткань рубашки с длинным воротником. Из под рукава платья торчали кружевные оборочки этой рубашки. Маленькая, зелёная шляпка завязана лентой на шее на бант.

Боу отвернулся к двери вдовы, прикуривая трубку.

–Дай тебе бог здоровья, детка,– причитала сзади девушки дряхлая старушка,– Ты никогда не забываешь об одиноких, брошенных стариках. Вот с утра уже на ногах, молочка принесла.

–Я завтра приду, и наведу порядок в Вашей квартире,– обещала девица.

–Спасибо тебе, Оттавия.

–До свидания, бабушка Олли.

Старушка закрыла дверь.

Юное создание беззаботно, без опаски стало спускаться вниз по лестнице. Эсквайру Боу показалось, будто все окружающие его предметы и стены стёрлись, зрение сосредоточилось на хрупкой фигурке незнакомки, что плыла, словно в тумане. Звериный инстинкт обладанием любой ценой лучшей представительницей женского пола стало навязчивой необходимостью. Потрясающая сила желания сделала из обычного, законопослушного гражданина трясущегося от вожделения маньяка.

Беспечность юной особы побудило мужчину, которым руководил самец, напасть на беззащитное существо. Он оглушил жертву лёгким ударом по шее, сгрёб в охапку и втащил в свою карету.

Оттавия очнулась, и с удивлением увидела вокруг себя незнакомую обстановку в мрачных, коричневых тонах.

Она лежала на широкой, заправленной постели, и в руку ей кто-то вложил 50 фунтов. Страшная догадка заставила в ужасе вскрикнуть и подскочить. Девушка закинула деньги как можно дальше, и оглядела предательски измятое платье. Сомненья нет: её изнасиловал тот пожилой джентльмен, что спускался по лестнице сзади неё. Слёзы отчаянья и брезгливости перешли в рыдания.

Немного успокоившись, девушка выскочила из номера гостиницы. Всхлипывая на ходу, со всех ног бежала из этого проклятого дома.

Её растрёпанный вид и зарёванное лицо привело в ступор отца и брата.

Из кухни выглянула белокурая, невзрачная невестка, англичанка Зила с маленьким Франческо на руках. Завидев растрёпанную Отту, она тут же испуганно спряталась в глубине комнаты.

Отец первый бросился к дочке.

Обнимая, спрашивал дрожащим голосом:

–Что случилось, мой цветок?

–Всё…всё произошло неожиданно…я…я шла от бабушки Олли, как вдруг один господин набросился на меня и ударил,– взахлёб рассказывала Оттавия, её губы тряслись, а огромные глаза беспрестанно наполнялись слезами.

–Чезорино, быстро беги к тётке Олли и узнай от соседей к кому кто приходил,– сердито распорядился отец, затем ласково, роняя слезу за слезой, успокаивал дочь,– Ты такая прекрасная, добрая, что…что счастье не посмеет пройти мимо тебя.

–Папа, этот джентльмен был таким противным и старым, что мне хочется утопиться в проливе Святого Георга от обиды, отчаянья и омерзения.

–Нет, нет, только не это. Такая красота не должна покидать землю и достаться рыбам. А как будем жить мы без тебя, Отта?

–Что может быть хуже для итальянцев, чем потерять честь? Чезорино скоро будет меня ненавидеть, а ты стыдиться такой дочери.

–Только не я, мой цветок. Только не я,– уверял отец, прижимая дочь.

Весть об изнасиловании самой очаровательной девушки рабочего квартала, Оттавии Малевольти, облетела все закоулки. Люди возмущённо роптали и кричали, обвиняя властвующих в растлении невинной молодёжи. Оттавия была всеобщей любимицей, ею восхищались за добродушие, добропорядочность и скромность. Если б на её месте оказалась пустоголовая кокетка, вступающая в весёлую болтовню с любым прохожим, никто бы не жалел эту дрянь, все бы хихикали над ней и сплетничали до конца жизни; но Оттавию все искренне жалели и требовали наказания виновного.

Группа активистов пошла в суд. Хоть никто не видел, как мистер Боу похитил девушку, но несколько человек в голос уверяли, что были свидетелями этого происшествия.

Повсеместно обсуждались только два события: плачевное событие в жизни красивой Малевольти и победа Наполеона у итальянской деревушки Маренго. Французская армия перемахнула через перевал Сен-Бернар, испытав холод и бездонность пропастей, снежные лавины унесли десятки жизни, но появление противников для австрийцев было совершенно неожиданным.

Отец семейства, судья Остин Филдинг, любовался за завтраком своими детьми. Семнадцатилетняя Наяда больше всех похожа на него, такие же светло-соломенные волосы и правильные черты лица. Зато характер девушка полностью переняла у матери: такая же скрытная, непрошибаемая, никаких эмоций на людях! Эта амбициозность приветствуется и воздвигается в ранг добродетели в Высшем Свете, который заполонили снобы-денди. Фальшивое подобострастие, безучастность, хотя его жена Джобет называет это уравновешенностью.

Шатенка Граветин, что младше старшей на год, копия матери, но характер «золотой». Милая, улыбчивая девочка, правда, глуповатая, учёба даётся ей с трудом, говорят, такой же была и Джобет, хоть и мнит сейчас из себя всезнайку.

У дочерей лучистые, голубые глаза их матери.

Сын Орин, восьми лет, похож на мать, но его серые, туманные глаза такие родные, такие свои, которые Остин привык видеть по утрам в зеркале и у всех близких родственников: у отца и у дядьёв. Орин послушный ученик, подающий большие надежды. Отец чувствует, что влечёт сердце его сына – море. Мальчик часами может сидеть на берегу и смотреть на волны. В порту он давно свой. Помогает матросам натягивать канаты и фалы.

В здании суда Остин Филдинг чувствовал себя уверенно и комфортно, любимая работа доставляла радость. Иные скажут: «Что хорошего разбирать чужое, грязное бельё?» А судья Филдинг мнил себя богом, карающим или милосердным. Его боялись и уважали, с его мнением считались все в городе.

Последнее время он наблюдал за активным, молодым человеком, который недавно окончил университет, и так рьяно взялся за службу, что его старания были заметны всем.

Судья остановил одного из служащих, спросил о деле с поддельными документами одной из судоходных компаний.

Хедлунд доложил:

–Мистер Норман Сэндлер разобрался в этом деле. Выявил фальсификатор, сличив подписи.

–Молодец этот Сэндлер! А тебе, Хедлунд, что слабо было разобраться?

–Ваша Честь, мистер Сэндлер новичок, новеньким везёт… Да и мозги у него свежие, молодые…

–Рано ты себя в старики записываешь, Хедлунд. И что у тебя уже мозги затвердели?

Служащий растянул губы в жалкую улыбку.

Филдинг заметил везунчика Сэндлера, окликнул.

–Какое дело ведёте, сэр?– поинтересовался судья.

–Люди из рабочего квартала собрали денег и купили мои услуги в качестве адвоката для потерпевшей в деле об изнасиловании дочери скульптора Малевольти.

–А, слышал-слышал. Боу боится высунуться из дома. Боится, что толпа порвёт его, отомстив за добрую девочку.

–Его бизнес заглох. Никто не хочет покупать товар у насильника. Сейчас я намерен съездить в дом Малевольти, взять показания у пострадавшей.

–Не понимаю мистера Боу: вот так взять и из-за блажи в одночасье накануне выборов загубить карьеру, ославить себя на весь город, навредить бизнесу…Ну, ступайте, молодой человек, удачи.

Зила с ребёнком не высовывалась из своей комнаты, которая также была и семейной мастерской, где отец и сын Малевольти ваяли статуи.

Оттавия находилась в своей комнатушке.

Отец скрючился на кухне за столом, обхватив голову руками.

Чезорино метался из угла в угол, в бешенстве размахивая руками, его красивое лицо выражало крайнюю озлобленность.

–Я убью этого старого выродка!– решил парень.

–Убьёшь…и что? Здесь не кипучая страстями Сицилия, где за вендетту тебя будут уважать, вознесут в ранг святых и скажут: «молодец». Здесь: Англия, а значит, за убийство дворянина тебя самого повесят или в лучшем случае ушлют на край света – в Австралию. Ступай лучше к Чосеру, узнай: какой новый заказ он нам предоставит.

Оттавия сидела у окна и отстранённо смотрела на дымящиеся трубы фабрик и жилых домов. «Сколько копоти, скоро нечем будет дышать»,– пронеслось в её голове. А слёзы всё текли и текли из глаз.

Шурша юбками о пол, кто-то вошёл. Отта нехотя оглянулась, но тут же вскочила и бросилась с плачем в объятия вошедшей.

–Моя маленькая сестрёнка,– позвала отдалённо похожая на неё девушка.

–Берта, дорогая,– горячо шептала и целовала щёки сестры Отта.

–Я пришла поддержать тебя.

–Ты с семьёй?

–Нет, я не взяла с собой Элеонору, от неё всегда столько шума! Ты же знаешь эту проныру и болтушку.

–Настоящая, неугомонная кровь итальянки,– слабо улыбнулась младшая сестра,– Её следовало назвать не Элеонора, а в честь Сицилийского вулкана – Этна.

–Я пришла сказать тебе, что ЭТО событие не должно так сильно тяготить тебя, милая. Выходят замуж даже вдовы с огромным выводком детей.

–Я не могу смотреть в глаза людям…Мне стыдно.

–Но в чём, скажи, твоя вина?

–В глупой беспечности. Я не выйду замуж. Что я скажу мужу? Почему не сохранила единственное сокровище, что даёт Бог каждой девушке?

–Глупышка. Я тоже вышла замуж не девственницей. И нисколько себя за это не виню.

–Это ты специально придумала сейчас, чтоб выставить изнасилование таким никчемным, пустяковым событием, как мелочь бытия.

–Я не лгу! Помнишь сапожника Доменико?

–Вот ты и попалась: во всём городе нет такого сапожника.

–Вспомни, когда мы ещё жили в цветущих Сиракузах в доме над обрывом скалы…

–Сиракузы…

–Ну, Доменико, чья голова усыпана мелкими кудрями, и, проходя мимо, ты дразнила его: «руно-домино».

–Так ты любила этого парня?

–Да. Но отец ни за что не согласился бы на этот брак с человеком, коего он считал лентяем и неудачником.

–А как же Энрико Фиоре?

–Энрико побушевал, конечно, но успокоился. Ты же знаешь моего болвана: разве вернул бы он меня назад в дом отца вместе с приличным приданым? Он, правда, постоянно напоминает мне мой грешок и попрекает, но для меня это – пустое. Этот громила боится без спроса и волосок на моём плече тронуть. А зарабатываю я вышиванием порою больше его, так что он лишний раз рта боится раскрыть.

–А вдруг он всё же бросит тебя?

–Где ты видела итальянца, бросившего своих детей? Над Элеонорой он трясётся, как над хрустальным бокалом, наполненным до верху счастьем. Ты ела?

–Мне не хочется. И я не хочу лишний раз попадаться на глаза папы, Чезорино, и тем более Зилы.

–Я принесу еду к тебе в комнату. Сейчас быстренько чего-нибудь состряпаю на кухне.

Берта чмокнула сестру и вышла.

Оттавия села у камина, выложенного из обработанных бело-коричневых камней. Камин украшала медная решётка и иные детали из этого металла.

Бесшабашная сестра развеяла часть грустных мыслей. Но в одиночестве вновь всплывали неприятные воспоминания.

Дверь вновь распахнулась. В комнату вошёл отец и красивый господин в дорогой одежде и в белоснежном парике с хвостиком. Незнакомец галантно снял шляпу в помещении, протянул её Малевольти-старшему.

Сэндлер увидел заплаканную девушку, сидящую у камина. Смуглая брюнетка с огромными глазами казалась выроненным на землю цветком из букета Бога; казалась одиноким, брошенным созданием; и если этот цветок не спасти, то безжалостные люди втопчут его в грязь.

Норман, наверное, ещё долго смотрел бы на Оттавию, совершенно забыв о цели прихода, если б её отец не окликнул его:

–Мистер Сэндлер, что Вы хотели спросить у моей дочери?

–Я должен узнать все подробности дела,– отстранённым тоном проговорил адвокат.

–Папа, нет!– девушка вскочила и хотела убежать из комнаты, но рука Сэндлера крепко впилась в её руку.

–Господин адвокат, неужели Вы думаете, что молоденькая девушка способна обсуждать ТАКИЕ детали с посторонним человеком?– возмутился Малевольти-старший.

Норман не отвечал, он взволнованно глядел в молящие о снисхождении огромные глаза. И ему вдруг захотелось поцеловать эти глаза, поцеловать эти вытачанные самой Совершенностью губы, захотелось утешить малышку и прижать к себе.

Но он взял себя в руки: перед ним всего лишь красивая женщина, она небогата и…не девственна.

–Мисс Малевольти, Вы ДОЛЖНЫ детально описать все случившиеся с Вами казусы,– протокольным тоном настаивал Сэндлер, его немного резкие черты лица напряглись.

«Прочь! Прочь наваждение!»– гнал он трепетные чувства из сердца.

–Я ничего не помню! Мистер Боу ударил меня по шее!– рыдала и кричала Отта.

Из кухни прибежала Берта.

–Неужели Вам мало свидетельств очевидцев? Зачем Вы мучаете нашу девочку?– запротестовала старшая сестра.

Сильный акцент бил по ушам, Норман поморщился, но руку Оттавии выпустил. Та упала в объятия сестры, не переставая рыдать.

–Дайте же девушке воды,– потребовал адвокат,– Я специально не вызвал пострадавшую в контору, а приехал лично, чтоб не напрягать девушку поездкой и официальной обстановкой. А вы кидаетесь на меня чуть ли не с кулаками.

Отец семейства Марко Малевольти поспешил на кухню за водой.

Сэндлер наблюдал за сёстрами. Бойкая, миловидная старшая держалась деловито. Младшая прелестница, как он понял, представляла собой тонкую, ранимую особу.

–Мисс Оттавия Малевольти, что Вы делали четвёртого июня в такую рань на соседней улице?– начал допрос адвокат.

Берта усадила сестру на стул.

Всхлипывая, Отта поясняла:

–Я работаю в попечительской организации, а так как молочницы доят коров очень рано, то я и доставляла молоко подопечным старушкам сразу после доения.

–Люди говорят, что Вы выполняли любые поручения старушек без дополнительной оплаты. Это правда?– поинтересовался Норман.

–Что значит: любые? – вспылила Берта.

–Я хотел сказать: мисс Оттавия Малевольти занималась благотворительностью,– пояснил адвокат.

Отец принёс воды в глиняной кружке. Отта нерешительно отпила из неё несколько глотков.

Воззрившись на Сэндлера своими чистыми, лучистыми глазами, она с возмущением вопрошала у него, как будто он тоже в ответе за все беды бытия:

–А почему старики должны быть брошенными? В городе тьма народу, но никто не поинтересуется: есть ли хлеб у их соседа, а может ли он самостоятельно выйти на улицу? Разве мы живём среди лесных животных, где должен выживать сильнейший? Но даже волк несёт добычу в стаю, кормит детей и старых родителей, а тех, кто это не сделает – стая разрывает на куски. Как может быть в цивилизованном обществе внутривидовое насилие?

«Ничего себе рассуждения девочки-подростка,– изумился Норман,– Да она размышляет, как профессор философии. И акцента у неё нет, на лицо быстрая обучаемость…Оттавию нужно ввести в Высшее общество. Я хочу видеть её. Её красота достойна даже короны».

Он критически заметил:

–Кстати, о свидетелях. Их показания расходятся. Все называют разное время.

–У бедняков нет карманных часов,– вывернулась Берта,– Эти показания лишь подтверждают их честность.

–Каким образом?– усмехнулся адвокат.

–Между ними нет сговора.

–Жаль, что женщин не берут в полицию, я бы нашёл там местечко для Вас, мисс…

–Миссис. Миссис Берта Фиоре.

–Мисс Оттавия Малевольти, что Вы хотите от ответчика?– Сэндлер едва не закончил фразу словами: «Денег или его крови?», но благоразумно умолк.

–За такое преступление у нас на Сицилии убивают,– глухо проговорил отец семейства.

–Я не желаю видеть этого господина, пусть его увезут как можно дальше,– устало вымолвила Отта.

«Ага, куда делось твоё милосердие к старикам?»– иронизировал в душе Норман.

–Вы будете осведомлены о ходе дальнейшего следствия, и по мере необходимости вызваны в органы суда,– этими словами адвокат «попрощался» с потерпевшими.

Малевольти-старший принёс и подал мистеру Сэндлеру его шляпу.

Филдинги прибыли на торжество. Бал давал доктор Бернхард Драммонд в честь десятилетия совместной жизни с женой Августой.

Доктор слыл человеком замкнутым, обычно он ходил с низко опущенной головой, о чём-то всегда размышляя. Париков не любил, отрастил из тёмных волос собственный хвост. Его короткая бородка всегда выражала педантичную аккуратность. В 32 года борода ни сколько не старила его.

Двадцатишестилетняя Августа одним казалась хорошенькой, другим обыденной. Блондинка с выразительными глазами. Строение её губ и подбородка, казалось, выражали некую обиду, и потому лицо выглядело чем-то недовольным.

Их дочь Билинда, восьми лет, с белёсыми волосами, выглядела какой-то бесцветной, в отличие от симпатичных родителей, она уродилась неказистой. Трёхлетний Залман перенял все черты отца. Но в отличие от сурового Бернхарда малыш рос весёлым и шустрым. Этот нрав он, конечно, унаследовал от деда – неунывающего Айвора Драммонда, который колесил по свету, привозил редкие товары из далёких стран, а также искусных мастеров, что работали над усовершенствованием интерьера его дома и обновлением сада. Он-то и привёз среди прочих других семью Малевольти в Англию.

У Августы в этом же городе проживала младшая сестра Беула Спенсер. Темноволосая, миловидная девушка, лицо которой выражало непреступную величественность. С сестрой во внешности её объединяли только глаза. Беула год, как овдовела, но продолжала вести светскую жизнь, ничем не выражая скорби. Её сын, пятилетний Роланд, к всеобщему неудовольствию, впитал в себя всю природу отца, чьё лицо было нескладным, с узковатыми глазами и с вздёрнутым носом.

Двадцатилетняя Беула с присущим ей цинизмом обвела гостей и хозяев взглядом. Мужчины во фраках. Дамы с причёсками «а-ля титус» и «а-ля Каракалла», украшенные диадемами и лентами в платьях с завышенной талией. Внимание притягивала белокурая красавица Наяда Филдинг. На её фоне сестра, шатенка Граветин, тухла. Не сказать, что младшая дурнушка, но крупный нос и простоватое лицо сразу бросались в глаза. «Если Наяда не глупа, то может рассчитывать на лучшую партию сезона,– подумала Спенсер и решила завязать дружбу с этой девушкой,– Кто знает, может это знакомство очень даже пригодиться. Но это потом. Сейчас надо мило улыбаться зануде-сестре, и придумать для неё какой-нибудь вздорный комплимент».

Миссис Спенсер подходит к сестре засвидетельствовать своё почтение. Бернхард кивает ей, и удосуживает взглядом вскользь: есть гости и поважнее.

Августа, выслушав милый комплимент Беулы, вполголоса сообщила мужу:

–Миссис Данст хочет, чтобы ты лечил её. Она будет хорошо оплачивать твой труд.

–Ну вот ещё. Не желаю прикасаться к её высушенному телу.

–Но ты же врач! Ты не должен сторониться пациентов, как отвратительно бы они не выглядели.

–Я сказал: нет. Передай ей, что я загружен работой.

–Но Берни…

–Разве у нас острая нехватка денег? Нет. Я работаю с теми, кто мне нравится. Всё.

–Берни, представь меня дочерям судьи,– попросила родственника Беула.

–Вот, Августа, займись делом, развлеки свою сестру,– буркнул Бернхард.

Спенсер изобразила на лице душевную, открытую улыбку, чтоб расположить людей к себе. Тогда как девочки робко улыбались, перебирая перья веера.

Но не успела новая знакомая открыть рот для светской беседы, как к их компании присоединился широкоплечий, хоть пожилой, но крепкий Айвор Драммонд, ему недавно исполнилось 53 года.

–Девочки Остина Филдинга!– восхищался и радовался Драммонд-старший,– Рад видеть вас у себя. Очень рад.

–Ах, папа, от Вас столько шума,– указала свёкру сноха на чрезмерное выражение чувств и громкую речь.

Не обращая на Августу ни малейшего внимания, старик Айвор делился воспоминаниями с отпрысками давнего друга:

–Ваш папаша в юности был озорной парень. Джобет пролила не мало слёз из-за его любви к актрисам. Служба в Африке образумила его. Мы служили вместе. Вместе едва не остались в песках. Мы оба получили ранения при отступлении кавалерии. Ваш отец еле полз сам, но ещё тащил и меня, терявшего сознание и изрядное количество крови, тащил к потерявшемуся арабскому верблюду, что щипал колючки. К нашему счастью, Остину удалось поймать животное, и взвалить меня на него. Для этого ему пришлось встать на обе простреленные ноги. Хорошо, что пули прошли навылет, иначе Остину пришлось бы хромать на обе ноги. Старина Филдинг привязал меня к себе верёвкой, а нас обоих к седлу, но мы без особых приключений доехали до своего форта. Когда мы скакали, Остин заботливо вливал в меня воду из фляжки, что на солнце превратилась в кипяток. После ранений нас комиссовали. Остин, еще, будучи в Африке, очень скучал по жене и по вам, дочкам. Каялся, что плохо обращался с Джобет, не ценил её, мало времени уделял дочерям. Ну, а вернувшись домой, обзавёлся наследником. Отличное образование позволило ему почти сразу занять место судьи.

–Папа любит свою работу,– вставила Граветин.

–Не сомневаюсь,– подхватил Драммонд-старший,– Остин Филдинг – человек с большой буквы, и за какую работу бы не взялся: будет делать её с долгом.

Дочки судьи с благоговейным трепетом внимали похвалам однополчанина отца.

Беула начала откровенно скучать. Сестра заметила это, и увлекла её знакомиться с молодым человеком, который недавно вернулся из Нового Света с приличным капиталом.

Сёстры прошли мимо двух пожилых леди.

Одна, скривив нос, заметила собеседнице:

–Беула Спенсер может сорить деньгами налево и направо, но вместо этого – скрупулёзно считает каждый пенни. Вот и наряд её уступает в роскоши почти всем дамам её сословия.

Вторая, многозначительно подняв брови, заявила:

–Беуле незачем пускать пыль в глаза, все и так знают, что она баснословно богата. А скупость обычно присуща всем богачам.

Познакомившись с приятным джентльменом, прибывшим из Канады, Спенсер поинтересовалась каким бизнесом занимается новый приятель. Оказалось, что предприимчивый молодой человек, по имени Персиваль Росс, имеет несколько мореходных судов, кои приплыли с ним эскадрой из Нового Света с грузом. Разговор немедленно приобрёл деловой характер.

И Беула совсем не заметила, как воодушевлённо выкладывала совсем незнакомому человеку о производственных достижениях:

–Когда я купила фабрики, они были оснащены гидравлическими машинами Аркрайта, теперь же я поставила в прядильные цеха новейшее изобретение: «мюль-машины», которые ускорили процесс прядения. Но вот парадокс: чем больше мы производим, тем большим спросом пользуется наша продукция. И у нас доступные цены. А мастера-прядильщики в Индии работают кустарно, в домашних семейных мастерских, их продукция дорога, да и перевозка через моря имеет немалую цену. И теперь они нам не конкуренты.

–Какой молодец этот Аркрайт, первый создал прядильные машины, и прогресс стремительно пошёл вверх,– подхватил Росс.