Я человек советского модерна

Я человек советского модерна

Я человек советского модерна,

Ещё того – до лысой чепухи,

Когда рвались дыханием мехи,

И карты одномерной малахит

Был заменён рубином пятимерным.

Мне ведома цена преображенья,

Она в моих хрящах, в натяге моих жил,

Слепому богу в азбуке могил,

Не вы, а я её платил,

В победы превращая пораженья.

Для тех побед моим зубастым керном

Пробита в стылой гнили колея –

Теперь по ней покатится Земля,

И лучше всех об этом знаю я,

Я, человек советского модерна.

Русская мечта

Невидима, незрима, непонятна…

Покажется – и спрячется обратно.

Не в прятки мы с мечтой своей играем,

А пряча, от нападок защищаем.

Она живёт глубОко-внутривенно,

Она не может быть не сокровенна,

Не потому что хила и убога –

Мы за неё в ответе перед Богом!

Когда мечту мы миру открывали –

Ей тОтчас черти крылья отрывали,

Над ней глумились и на ней топтались,

Поскольку воплощенью испугались,

Она для них страшней любого квеста,

В котором нет им времени и места.

Отныне – легче сами на закланье –

Но не дадим Мечту на поруганье.

29 Октября

«По плодам их узнаете их. Собирают ли с

терновника виноград, или с репейника смоквы?»

Евангелие от Матфея, 7:16

Огонь зачах. Струя гнилой воды

Едва-едва течёт по медным трубам.

Какие уготовят нам плоды

Два братца – древоточец с лесорубом?

Каким увижу свой осенний сад?

Репьи на смокве? Тёрн на винограде?

Эдем мой – духом и размером с ад?

И гад на гаде?

Октябрь тает, инею родня.

А как он был румян, красив и молод!

Осталось старичку всего два дня

До смерти от рожденья комсомола.

Увы – дух будущего тошноват,

Стерплю ли я, тогда седой иль лысый?

Стерплю! и даже буду рад:

Ведь это сдохнут нынешние крысы

И свиньи – завсегдатаи корыт.

Им знать: кто с предками не ровен

Из памяти потомков будет смыт

Тугой струёй гиперборейской крови.

Ну, а пока сидят беда в беде

От Князя Тьмы ошую и одесно,

Как угадать: на вековом суде

Простится ль мне мой пафос неуместный?

Моя – по октябрю – любовь-тоска

Не обернётся ль запоздалым свистом?

Роман мой с вечным городом «Москва»

Прочитан будет или – лишь пролистан?

Узнаем по плодам. Пока ж мои сады

Грызут жучки и вырубают грубо.

Огонь зачах. Струя гнилой воды

Едва-едва течёт по медным трубам…

Свобода

Привет тебе, химера из химер!

Лернейского пруда гнилые воды

Твоим адептам знамя и пример –

Обычный ад под маскою свободы.

Сестричка тьмы, неразберихи мать,

Росянка с ароматом мертвечины,

Как трудно твою сущность разгадать

Под – на борьбу зовущею – личиной!

Она не "для", гораздо чаще – "от".

«Как мы б тогда стремительно развились,

Исчезни вдруг зависимость и гнёт!

Мы сами по себе!..» – но вот

Вдруг на полях не просто недород…

Да что поля – мы б сами не родились,

Когда б, к примеру, кислород и водород

Из плена аш-два-о освободились.

«Свободу от забот и от работ!

Да здравствуют бездельники-Афони!..»

Несвязность слов, свобода в ладе нот -

Пир бреда, совершенство какофоний!

«Освободим энергию ядра!

Бегите, атомы, из липких пут молекул!

А тем самим уж вырваться пора

Из плена организма-человека!

Освободим цветы, листву, плоды

От спрута ненасытного кореньев!

Как хороша пустыня без воды!

Как хорошо движение без тренья!

Долой слова – "обязаны", "должны"

"Я сам-с-усам!", "Мы созданы для воли!"»

Но у свободы лапы так нежны,

Что, погибая, мы не слышим боли.

Свободны все: кто люб, кто свят, кто клят –

От наказанья, от любви, служенья,

И ни к чему за небеса сраженье,

Когда вдруг наша матушка-Земля

Освободит нас от земного притяженья.

«Плевать на все усилия Творца,

Да здравствуют освобожденья стачки!

Освободим аорты и сердца

От каторги пожизненной прокачки!»

Хозяйка-Смерть (а не простая хмарь

Подобием осенней непогоды)

Получит власть, как только Хаос-царь

Взойдёт на трон все-мировой свободы.

Свободу от… от… от… от… от!..

Всё – от всего, от всех – любой и каждый!

И сам Создатель в мир иной уйдёт,

С таким трудом скрепивший всё однажды…

Привет тебе, химера из химер,

Царица веселящего обмана!

Я ею выкуплен с пожизненных галер –

Корабль встал и сгнил средь океана…

Другу

Пока мы в этом мире обитаем –

В щели между Луною и Рязанью –

Даже теряя – всё же обретаем,

И нам в награду даже наказанье.

Как поздно открывается нам тайна

Его участья в судьбах человечьих:

Любимым достаются испытанья

Проверкой перед входом в Его вечность,

В которой не покой, а снова только битва

За свет с такой же вечной тьмою…

О чём твоя вечерняя молитва?

Не наградить тюрьмою и сумою?

Укрыть от бед до пятого колена

Без злых ветров слабеющее древо?

Не просто дом, а крепостные стены

Защитою от грома и от гнева?

Еды, питья, немного зрелищ, песен,

Вина?.. как это всё знакомо!

Получишь всё… и превратишься в плесень

На камнях развалившегося дома.

Хорош попутный. Но свежее – встречный,

И опыта спасительные галсы.

Других маршрутов не бывает в вечность,

И ты его напрасно испугался.

Пока мы в этом мире обитаем –

В щели между Луною и Рязанью –

Даже теряя – всё же обретаем,

И нам в награду даже наказанье…

Идея

Любя, мечтая и надеясь

На воплощение мечты,

Жила прекрасная Идея -

О ней, конечно, слышал ты.

Поэты ей слагали гимны,

И все великие мужи –

Кто не стыдясь, кто анонимно –

Но набивались ей служить.

Ей грезили не только гёзы

Европы, Дели и Твери,

Под ноги сыпали ей розы

С мольбой блаженные цари

И милости её просили.

Но к удивленью всех и вся

Идее выпала Россия

По жребию на небесях.

И по божественному следу

Нёс на руках её народ,

И нипочём им были беды,

И перегиб, и недород.

А что богатства не знавали –

Так с милым рай и в шалаше.

Зато хребет врагу сломали

И бесов выгнали взашей.

Но те, испуганные очень,

Из-за бугра едва видны,

Смогли Идею опорочить

В глазах спасённой ей страны.

За крохи, стащенные с кухон

Гурманов бреда и бабла,

Её назвали потаскухой,

Она ей сроду не была!

Народ же… нет бы встать на лапы

Медвежьи и сломать лгунов,

По простодушью просто запил

Под шелест шмоток и гринов.

Продажная исчезла свита.

И вот уже который год

Идея – спита и избита -

В худом шалашике живёт…

Прапамять и память

Жизнь живу сто двадцать третью.

Тщетно прошлое скребя,

Кем я был в тысячелетьях

Не узнаю про себя.

Ни прозрением, ни пушкой

Эту бронь не раскрошить.

Здесь поставлена заглушка

Во спасение души.

Пусть блокирует прапамять -

Прежних тел огонь и дым –

Страж безжалостный… но память

Мы ему не отдадим!

Под чумные завыванья

Мастеров вранья и дрём

Мы урок незабыванья

В каждой школе проведём.

Не напоит сладкой новью

Душу западная тля,

Потому что НАШЕЙ кровью

Здесь удобрена земля.

Не смутит усмешкой злою

Толерантный эрудит:

Под крестом МОЁ былое,

МОЁ вечное живое,

МОЁ отчество лежит.

И прислушиваюсь чутко,

И веду беседу с ним…

Здесь любая незабудка

Дышит именем родным,

Пусть уже сто двадцать третью

Дух живёт в опале дрём.

Мы из незабудок этих

И прапамять соберём.

Какие нынче времена?

В кашне, ладонью заслонясь,

Сквозь фортку крикну детворе:

Какое, милые, у нас

Тысячелетье на дворе?

            Б. Пастернак

Какие нынче времена?

Не понимаю ни хрена…

Они не греют, но – сгорают,

Не отдают, а забирают,

В рулетку русскую играют –

В них не живут, а умирают.

И меньше века длится день,

И не исчезла в полдень тень

Стал олигархом Мелкий бес,

И выгорает Русский лес,

И на развалинах страны

Всё Самгины да Шатуны.

Всё чаще в Темноте аллей

Хрипит сакральное «Налей!»,

Бежим замаливать грешки

Не в храм, а к Вене, в Петушки.

Там, где дымит за далью даль

Уже не закаляют сталь,

И вместо Красного угла –

Труба, которая Игла.

Устав от поворотов рек

Мы своротили в бездну век.

И в новое тысячелетье

Мы не идём. Нас гонят. Плетью.

Какие нынче времена?

Не понимаю ни хрена…

Что я – и дока Пастернак

Сообразить не мог никак,

О принадлежности плетей

Выспрашивая у детей…

Какие нынче времена?

Не понимаю ни хрена…

Хотя чего тут понимать –

Начать сначала: Горький. Мать.

Трухлявые

Бывает, отыщешь в лесу боровик –

Всего два вершка – а завял и поник,

Изъеден улиткой, червями изрыт

И ржавою плесенью сбоку покрыт.

Бывает и хуже – вся стать жениха:

Высок и красив… а коснёшься – труха.

И грустно бывает меж ёлок гулять,

Грибов полный лес, только нечего взять.

Присядешь в раздумье на старый пенёк

И смотришь, как вьётся от «примки» дымок…

Не так ли теперь из отдельных квартир

Трухлявые люди заполнили мир?

Без войн и вселенских напастей чуть живы,

Снаружи красивы, а в сути – червивы,

И ножка – чтоб прямо! – их держит не очень,

В душе и под шляпой узор червоточин.

Как слизь, друг на друга сливают вину

За то, что никто не идёт на войну.

А звали (вы ж помните сказку?): «Белянки!»

«Нет, мы не пойдём, мы ж былые дворянки».

«А ну-ка, волною накатим, волнушки!»

«Нам некогда, мы же играем в игрушки».

«Тогда выходите за правду опёнки!»

«Нет, наши души для войн слишком тонки!»

«Маслята! Хватай пулемётные ленты!»

«Нет, мы – либералы и иноагенты!»

«А вы, сыроежки, лисички, обабки!»

«Да мы бы пошли, только если за бабки».

«Эй, рыжики, встаньте хоть вы под ружьё!»

«Не для того мы копили рыжьё!»

Вот были бы грузди, они бы сразились,

Да в этом году как-то не уродились…

Давно не случалось подобной подлянки…

Хохочут из ведьмина круга поганки,

И осмелевшие вмиг мухоморы

Знай, сеют вокруг ядовитые споры…

Изломанным лекалом

Изломанным лекалом

Расхристанной культуры

Всё сопрягаем с алым

Щербато-чёрно-бурый.

Нужны ещё века нам –

Такое наказанье! –

Чтоб пить одним стаканом

Бордо и мукузани*.

Какой бы не был стимул

Для общего здоровья,

Но ведь несовместимы

Бывают группы крови.

Ни хороши, ни плохи,

Ни правы и ни левы

Собачьи перебрёхи

И птичьи перепевы

На два потока праны

Один запорный вентиль.

Но разные поляны

На мёбиусной ленте,

Вот этим – только б «якать»,

Едины те до спазма.

Ведь крест по сути – якорь,

Звезда по сути – плазма.

Одним – мошны и чина,

Другим – вина и хлеба.

Что – якорем в пучину?

Или – звездою в небо?

*Бордо –красное вино, мукузани – «чёрное» вино

Аввакум

Кубок судьбы не лаком,

Но до конца испит.

Из полымя Аввакум

На весь Пустозёрск хрипит:

«Никонская зараза

Люту беду несёт.

Нельзя уступить ни аза,

А то потеряем всё!»

Милости не просила

Эта святая рать.

Хоть велика Россия,

А некуда отступать!

Жёстче царей указов

Дым городов и сёл:

«Нельзя уступить ни аза,

А то потеряем всё!»

В бедности иль в достатке,

В грохоте и в тиши

Проникновенно краткий

Помните, мальчиши,

И пуще храните глаза

Этот завет – спасёт!

«Нельзя уступит ни аза,

А то потеряем всё!»

Август

Сытый год. Пшеница скошена.

Спасы выстроились в ряд.

Отчего б не быть всему хорошему?

«Август» – мне с опаской говорят.

Чу!.. беда с бедой круто месятся.

Не любимцы на своём веку,

Чем мы провинились перед месяцем

С дырочкою «8» на боку?

Иль Пророк не правит колесницею,

Перебрав на дембельском пиру?

Иль своей железною десницею

Мстит нам за предательство Перун?

Или за РОАнское трёхцветие

Пепел класса мёртвого стучит

В сердце месяца последнелетнего,

Вот он и корёжится, кричит?

Иль природа, чуя угасание,

Видит сон в калиновой кровИ.

Ведь она – теснейшее касание

Двух богов – убийства и любви.

Или – кто-то вспомнил – не сегодня ли

Мы Фавор сменили на Форос?

На пренебрежение господнее -

Свет господний. И за это – спрос!?

Не балованы небесной манною.

Всё же, Август, хватит – в глаз и в кость!..

Только звёзды загадожеланные

Так и падают – всё вкривь и вкось.

Небо, небо русское – с прорехами.

Спасу нет от наваждений. Но

Есть медовый, яблочный, ореховый –

Целых три спасения в одном

Августе.

Дворовый футбол

Были наши стихи, как дворовый футбол,

Мы бежали не центром, а бровкой,

Потому что был край, и был тренер-нацбол,

И стихи были – мяч со шнуровкой.

Чтоб витать в облаках – мы не тратили слов,

Кеды были желанной обновкой.

По двору плыли тени от тех облаков.

И стихи были – мяч со шнуровкой.

Забывая читать, мы писали взахлёб

Повторяемой трёхходовкой:

Пас-пас-пас… в кровь у кипера лоб,

Потому что был мяч со шнуровкой.

Ниппель – славо-словесная гладь…

Так писать? Даже думать неловко.

Без судьи и офсайта честнее играть -

Всё на совесть. Как мяч со шнуровкой.

Девяностые

В толпе уродов и калек,

В чумных коростах

Доплыл герой-двадцатый век

До девяностых.

И девяностые – за мной

(Кровавый выжим!),

Я разделил их со страной

И тоже выжил…

Нам сегодня не до жира

Нам сегодня не до жира,

Вяло по ветру гребя,

Мы отстали не от мира,

Мы отстали от себя,

Впереди иных идущих

По ступеням бед и лих,

От летящих и зовущих

За собой лететь других.

Закалённые, из стали,

Встали, ржавчину скребя.

Не от Запада отстали,

Мы отстали от себя.

От своих побед и песен

Про поверженных врагов,

Посчитав чужую плесень

Ярче злата своего.

На бортах улитки, слизни,

По дну якорем скребя,

Мы отстали не от жизни,

Мы отстали от себя.

Мы отстали от мечты!

Думая, что отдых слаще,

Раскурочили винты,

Позавидовав стоящим.

И теперь уж не до жира,

По течению скользя.

Мы отстали не от мира,

Мы отстали от себя.

Потому что – без сомненья –

Жизнь – не на полозьях с гор,

Не за хламом по теченью -

Только вверх. Наперекор.

Пережили

Пережили…

Пережали

Выпускной – для крика – клапан.

Промолчали…

Промычали

Что-то тихой-тихой сапой

И – продали.

И придали

Вид себе благообразный…

А ведь – предали. И стали

Безобразных безобразней…

Без прощения.

Прощанье

Вышло с совестью не очень…

«Я ведь мчался! – крикнул, чалясь

В глине скоростных обочин,

В непроточной ржавой гнили, -

Мы ведь жили!»

Жили… или жизни жилы

Перервали?

Переврали

Всё, кем не были и были.

Но и это пережили.

Пере-жили.

Пережили…

Пережили?

Завязшие в снах отчизны

Завязшие в снах отчизны,

Не армией, а гурьбой

Мы заблудились в «измах»

И не пришли на бой.

Стыдно отцам до жженья,

До зАворота в мозгу:

Дети, вместо сраженья

Клянутся в любви к врагу!..

Растерзана и разбита,

Слышит сквозь плачь страна

Хрюканья из корыта:

«А разве идёт война?»

Пир вместо братской тризны!

Пьяны и мы с тобой,

И всё копошимся в «измах»,

И всё не идём на бой…

Какие б из моей земл

Какие б из моей земли

Чужому овощу не поднимали грядья,

Я вылезу стручком из междурядья,

Из грязи, из асфальтовой щели,

Пусть ростом мал, пусть с виду неказист и плох –

Но чтобы знали дутые бобы, шпинаты, сельдереи

И прочие фруктовые евреи,

Что в этом царстве царь один – Горох!

Стройотрядные .Тува

Друзей старинных имена

Заблещут, выстроившись в ряд.

Мы будем долго вспоминать

Далёкий этот стройотряд,

Где у виска на волосках

Дрожит усталости печать,

Где зной разносит по пескам

Твою московскую печаль.

Но ты посмотришь мне в глаза –

Печали не было и нет,

И вдруг захочется сказать,

Что ты одна на целый свет,

Что на земле – одна Тува

Из миллиона добрых мест

Из тысяч слов – твои слова,

И ты – одна из всех невест.

И пусть за стрелками часов

Летят года, как облака,

Давай с тобой без лишних слов

Друг в друга верить навсегда.

Давай запомним этот взгляд

Из-под смеющихся бровей,

И этих искренних ребят,

И день рождения в Туве.

Шушенское

«Скажи мне, кто строил этот большой Город?

Кто поселил Счастье в самом простом доме?

Кто на листах улиц нарисовал Радость?

Сказал, что жить – будем, сказал, что жить – надо.

Любой ночной странник, вдруг проходя мимо,

увидит свет в окнах сквозь пелену дыма,

увидит, как щедро себя навек дарит такой чудной Вере

такой чудной парень,

как на губах милой рисует он счастье,

как ночь идёт мимо, как сон крадёт страсти.

Я расскажу людям про этот Сад Правду,

скажу, что жить будем, скажу, что жить – надо.

Скажу себе тоже, что уж конец лета,

что год не зря прожил, сажая Сад этот,

что рисовал Радость на рукавах улиц

и говорил Правду взволнованным людям».

Контрамарка

Мы любили, жаждали, искали,

Нас терзала зависть цвета «блонд» -

Но не горизонта к вертикали -

А к посмевшим плыть за горизонт.

Счастье – на галёрку контрамарка,

Два антракта (пьеса в трёх частях),

И пиджак – не модный, а немаркий

С кожаной заплатой на локтях.

Или лучше – супер-люкс-обновку –

Эй, завидуй, абитуриент! –

Нацепить отрядную штормовку –

Ни цены ей и не сноса нет.

И в буфете мы шикуем – пиво!

(Эти, в смокингах – шампанского бокал)

На спине – пускай немного криво:

«Агидель», «Тува» и «Абакан»

По спине завистливые взгляды –

Словно ветром тронуло струну:

Мы всего вчера из стройотряда,

Мы всё лето строили страну.

Мы к хозяйской роли привыкали…

И терзала зависть цвета «блонд» -

Но не к горизонту вертикали -

А к посмевшим плыть за горизонт…

Картина «Возвращение великанов»

«Когда великаны, размахивая зонтиками, отправились на прогулку, в их дом пробрались карлики»

            И. Ильф

Картина нарисована маслом.

Нефтью. Лесом. Газом. Урановой рудой.

У гномиков, у карликов несчастных

Переполох: свет!

«Шухер, тараканы!

Великаны

Возвращаются домой».

Настрой простой: последняя халява:

В зоб, в брюхо… Ср…ть! Жрать! Брать!

Сюжет простой: клубок больных пиявок

Сосёт шестую часть земли

С названьем кратким – Мать.

На первом плане… скажем так – едальня,

Россия, Родина – странноприимный… стол.

И самый ближний лес, и берег дальний

Трещит от явств… ну, то есть – сир и гол.

Матерь белая залита виной,

Клопы, с оглядкою на свет, жируют,

Клещи не видят света – с головой

Всосались, паразиты, в плоть живую.

И от Москвы до самых до окраин,

И с южных гор до северных морей

Человек – проходит. А Хозяин,

Набивает пасть мошны своей,

Понимает: свет! Скорей, скорей!

Недра – снеговые горы! – тают.

Не до сна, повсюду ах, да ох.

Стол большой – а места не хватает,

Задний план: там драка мелких блох -

Свет? Плевать! Отдай нам пару крох!

Справа снизу – кровососы-воры,

Отлетев от нефтяных котлет,

Второпях задёргивают шторы,

Им ведь гибель – великаний свет.

Слева снизу – жирненькие черти,

(Бесы, тати и иная мразь)

Дань гребут – натурою, в конверте,

Им, чертям, куда страшнее смерти

Если шабаш прекратится враз.

Великанов еще нет. Картина -

Как бы ожидание: вот-вот

Громыхнёт тугой засов ворот,

Двери настежь! рвутся паутины!

И обещанные (справа сверху – звёзды),

Хлынут на Россию свет и воздух!

Правда, так сказать, непобедима.

Но в картине есть ещё мотив:

Ножками берёзку обхватив,

Сразу не поймёшь: он мёртв ли, жив?

Карлик у раздачи – в жесте мима

Мощь руки (удар или заслон?),

Напряжённо заклинает он:

«Великаны! Мимо, мимо, мимо!..»

Двадцатый век

Столетье пса.

Столетье красного – по рёбрам – колеса.

Столетье счастья.

Столетье лжи.

Столетье по сердцу кровянящей межи.

Столетье правды.

Столетье тьмы.

Столетье, молотом дробящее умы.

Столетье света.

Столетье зла.

Столетье совести в гордиевых узлах.

Столетье чуда.

В мире выровненных гор

-

Мы – орда. Орда-Россия

Поперёк продольных горл.

Мелко плаваешь, Европа!

Низко стелешься, Восток!

Нам от ваших тлений копоть

Зашершавила глоток.

Что под мухой, что на мушке,

Что в ярме, что налегке…

Засыпаем на подушке,

Спим всегда на кулаке.

Нам и холодно, и душно,

Нам и страшно, и темно,

Нам заплечно и наушно,

Нам невыносимо. Но

Перед Богом – отвечаем!

Мы не с Ним, как вы, мы – в Нём

Не количеств мелочами -

Мы космичеством живём!

Старый валенок латаем -

Не зазорно нам латать,

Но пространствами летаем,

Коль приспичит полетать!

Кирпичами чистим ружья,

Зато штык горит огнём!

А варяжье и ворюжье –

Видит Бог – переживём.

По линиям прямым

По линиям прямым,

По лабиринтам слов

Зовут, а мы – немы

Откликнуться на зов.

Похвал приятный душ

Дороже, чем стихи.

Ладони наших душ

В занозах чепухи.

В реке пустых минут,

Как в сумраке густом,

И нас перевернут

Прочитанным листом.

За окнами гроза,

А мы сидим в тепле,

Лишь наших душ глаза

Опущены к земле.

Потом года с ленцой

Следы от нас сотрут,

Мы были не пыльцой,

А пылью на ветру.

Но всё играют туш,

Несут венцы из трав,

А спины наших душ

Согнулись от неправд…

В паузах гимнов – невнятные вскрики

В паузах гимнов – невнятные вскрики:

С пеньем духовным вышли калики

Слепоглухие.

В городе грустном под кожей атласной

Ночью пустынно и утром неясно –

Кто мы такие?

Ток междометий и междоусобий,

Буйные травы над буквой надгробий,

Годы лихие.

Прямо под куполом – тьма подземелий.

Трусы, герои иль пустомели –

Кто мы такие?