«Хотя бы здесь не полностью отказываем», – подумал посланец города и откликнулся с небольшой заминкой:
– Скорострельные продать не можем, но мушкеты вскоре начнем продавать столько, сколько вам понадобиться. По качеству будут гораздо лучше, чем у свейских, галантских и аглицких немцев, но вполовину дешевле, то же и по доспехам. Летать сюда на воздушном корабле дорого, так что ждем вас с ответным визитом к нам на ярмарку.
Григорий Дмитриевич, машинально перебирая бусинки четок, задумчиво смотрел куда-то выше глаз посла. Жаль, что пришельцы не согласны продать летучий корабль и скорострельное оружие. Царевна Софья готовила новый поход на Крым, так что если поклониться ей оружием и кораблем, то благодарность была бы гарантирована. Говорят, есть на Урале гора магнитная, царевна охотно пожаловала бы землицей вокруг нее. Поставить там доменные печи, железа можно будет выплавлять много. А его на Руси мало, и потому оно весьма дорого и прибыль обещала давать великую. Впрочем, даже та партия товаров, которую пришельцы привезли для показа, при перепродаже обещала гигантские барыши. А когда запахло хорошей прибылью, купец пойдет на многое…
Григорий Дмитриевич внимательно посмотрел на собеседника, потом пообещал:
– Приедем. А что возьмешь в обмен на товары свои, кроме злата-серебра?
– Нужны шкуры и шерсть, интересуют поставки соли и серы.
Строгановы переглянулись, уж чего-чего, а соли у поднявшихся на соледобыче купцов полные склады, а опустеют, то недолго добыть.
– Еще нужны ткани разные, деготь, смола, нефть, купим олово, свинец, медь, – продолжил посланец города.
– Это возможно, а что такое нефть?
– Черная горючая жидкость, вытекает из земли, ее еще персы привозят, есть она и в русской земле.
– Ну коль есть она в русской земле, то расскажи, где она вытекает, привезем ее тебе.
Прошло три необычно теплых и солнечных для весеннего Урала дня. Посольство попаданцев к купцам Строгановым благополучно вернулось и привезло в до отказа забитом паллетами вертолете МИ-26 тяжелые холщовые мешки с солью, огромные связки выделанной кожи, меха и немного слитков меди, свинца и олова. С цветными металлами в русском царстве семнадцатого века было плохо, в основном импортные, и потому дорогие. Отдельно в пилотской кабине лежал неподъемной тяжести мешок с монетами – плата за изделия городской промышленности. Серебро предназначались на закупку у иноземных торговцев необходимых попаданцам товаров.
Теперь ход за купцами Строгановыми, попаданцам остается ожидать первого русского каравана.
Город, его промышленность, жили и приспосабливались. С озер, расположенных всего в полусотне километров севернее, прибыл автомобильный караван с грузом соли. Чтобы обеспечить город регулярными поставками наняли местных башкир и население двух недавно появившихся в тех местах русских острогов. Соль, кроме использования в пищу и в качестве консервирующего средства, служила исходным сырьем для выработки кальцинированной соды, хлора, хлорной извести, каустической соды и в производстве десятков других веществ и материалов.
Построенная на территории заброшенного в постсоветское время завода, на другой стороне Вельки, дала первую продукцию экспериментальная мартеновская печь, что резко снизило нагрузку на электропечь моторного завода. Сырье, пока не пошли железо и сталь от строящегося металлургического кластера в районе Магнитки, давали городская свалка и пункты металлоприемки. Рядом с печью дымил трубами небольшой цементный заводик и кирпичное производство. Хотя степень механизации на них оставалась низкой, первоначальные потребности города в строительных материалах они закрыли.
Жизнь горожан стремительно менялась. По телевидению объявили, что запасов реагентов для очистки воды на фильтровальной станции водоканала хватит на три-четыре недели. Ее продолжат хлорировать и фильтровать, но для питья она станет непригодной. Готовясь к этому, коммунальные службы экстренно рыли и обустраивали по несколько колодцев в каждом городском районе.
Горожане по-разному приняли изменения. Недовольных было множество и, для этого были весомые основания. Помимо карточной системы, ее большинство считало неизбежным злом, людей страшно злило распределение дефицитных лекарств, прежде всего антибиотиков и инсулина. Их выделяли «нужным» людям: ученым, промышленникам, рабочим дефицитных профессий и приближенным к администрации. Это обернулось валом смертей среди пенсионеров и тяжелобольных людей. Бывшие мелкие бизнесмены тоже были недовольны –в один миг они стали из почти хозяев жизни простыми рабочими или крестьянами. Многочисленные магазины, ларьки закрылись, а их хозяевам и продавцам пришлось устраиваться на появившихся словно грибы после дождя, заводах, фабриках и новых сельскохозяйственных предприятиях: от животноводческих ферм до тепличного хозяйства. А этого не хотелось! Город подспудно кипел, словно закрытый котел с неисправным манометром. Взорвется и разнесет все вокруг или пронесет? Никто не знал…
Регулировщица, так прозвали женщину горожане, была тихой сумасшедшей. Говорили, что в юности с головой у нее было все в порядке. Семья, дети. Никто, кроме психиатров, не знал, какое событие привело к тому, что ее разум утонул в пучине безумия, но однажды горожане увидели на обочине дороги женщину с немного скуластым татарским лицом, в по-цыгански длинной, опрятной юбке, она суматошно размахивала руками и карикатурно подражала действиям полицейского-регулировщика. Из-за этой фобии она и получила прозвище. Горожане привыкли к регулировщице, машины мчались по улицам, не обращая на нее внимания. Только изредка кто-нибудь из водителей нажимал на автомобильный сигнал, и тогда раскатистый звук пролетал по улицам города, а женщина безмятежно улыбалась. Никто и никогда не видел ее агрессивной, так что даже дети подходили к ней без боязни. Женщина всегда находила горсть конфеток для угощения.
Беспощадное полуденное солнце нависло над городом, палило не по-детски, но с запада стремительно неслись косматые тучи. В переулках, впадающих в центральную площадь, сгущались иссиню-черные тени. Лужи на площади, после ночного дождя, на глазах исчезали, почти ощутимо парили. Вокруг никого, словно город вымер. Изредка промелькнет прохожий или промчится машина и опять оглушительная тишина. Даже ветер притаился, словно в испуге. Перед парадным входом в кроваво-красное, старинное здание городской администрации, привычно скучали два автоматчика в серой форме национальной гвардии. До конца смены оставался час. Один из гвардейцев скорчил страдальческую гримасу – форменный ботинок ощутимо давил. Он наклонился и ослабил шнурки. Вроде стало легче. «Дурак! Говорила же мама, разноси вначале! Вот и страдай теперь!»
Когда выпрямился, перед ним стояла женщина в темной и грязной одежде. На мертвенно-бледном, в подтеках высохшей грязи, лице отпечаток безумия, и выражение усталой обреченности. Она тихо бормотала под нос и не отводила взгляд от дверей администрации.
Охранник вздрогнул и невольно скосил взгляд направо и налево. Только что никого не было! Он мог мамой поклясться в этом! Она что перенеслась сюда по воздуху?
Через миг узнал. Да это же регулировщица! Облегченно выдохнул. Ну надо же! Привидится всякая чушь!
– Ты чего это? – но сумасшедшая не ответила. Медленно, затем все быстрее закрутилась, подобно исполняющему ритуальный танец турецкому дервишу. На лицах охранников стало заметно как пытаются сообразить, что делать, не привыкшие к размышлениям мозги. С одной стороны, регулировщица тихая, а танцевать перед администрацией никто не запрещал, даже сумасшедшим. С другой, несколько дней тому назад неизвестные развесили по городу листовки с призывами к вооруженному восстанию против тирании Соловьева. Коммунальщики потом до вечера срывали их с заборов. Кто это сделал, сколько полицейские не искали, но так и не нашли и национальных гвардейцев на случай волнений населения застращали и заинструктировали до слез.
Охранники так и не решили, как поступить, как регулировщица рухнула в лужу на асфальте.
– Ааааа! – в кровавые клочья разрывая тишину, громко и страшно закричала – завыла женщина, пронзительный звук хорошо слышен в самых дальних уголках площади. Несколько ворон с злобными криками сорвались с деревьев, закружили над несчастной. Гулкое эхо откликнулось:
– Ааааа….
Несколько человек остановились, неуверенным шагом направились к регулировщице.
– Ты, это, – сказал неуверенно один из охранников, – давай прекращай, не положено тут, – но лежащая женщина продолжала истошно выть.
Женщина затихла, жалобно всхлипнула напоследок, опираясь на руки, медленно поднялась. Лицо в подтеках от грязи и непрерывно льющихся по щекам слез производило ужасное и дикое впечатление, ничем не напоминало прежнюю тихую городскую сумасшедшую. Волосы всклокочены, глаза горели дьявольским, фанатичным огнем достойным самого Фомы Аквитанского ((около 390 – около 460 гг.) – святой, проповедник, богослов и историк родом из римской провинции Аквитания (на границе Галлии с Испанией). Только что площадь пустовала, а вот уже около администрации толпа, в основном по случаю рабочего времени любопытствующих стариков и детей. Женщина повернулась и обвела людей безумным взглядом, сухенькие кулачки вознеслись к небу. «Ой!» – громко воскликнула маленькая, опрятная старушка в первом ряду, и прикрыла ладошкой в черной перчатке рот. Проезжающие мимо машины на миг притормаживали, затем мчались дальше.
Автоматчики застыли в нерешительности. С одной стороны, происходило явное нарушение порядка, с другой, их задача – охранять вход в администрацию, а на него никто не покушался.
– Придут, – громко произнесла женщина, делая странные пассы руками, – Придут! – проорала изо всех сил и гулкое эхо загуляло по центральной площади, отражаясь от невысоких зданий на противоположной стороне.
– Злая вода обрушится на город, за ней с неба падут огненные вихри, голод и мор, – вещала, в дикой ярости сотрясая сухенькие кулаки над головой.
Толпа замерла. В голосе «пророчицы» столько убежденности в собственной правоте, что не поверить невозможно. Еще несколько минут она красочно описывала предстоящие городу несчастья, и люди не выдержали. Несколько старух с испуганными лицами лихорадочно омахивали себя крестом. Сердца многих, слишком многих, сжались от ужаса: неужели устами сумасшедшей женщины говорит Всевышний, неужели это правда?
Грозные зловещие тучи закрыли пламенный шар солнца. Потемнело. В глазах людей, один за другим, загорался огонек безумия. Сам факт необъяснимого с точки зрения науки Переноса, расставание с двадцать первым веком, родственниками и друзьями, житейские трудности, надломили психику слишком многих и бросили множество неверующих или только формально считающихся православными, в объятия церкви. А с другой стороны – сделали людей легко внушаемыми. О причинах Переноса возможно только гадать, но версия о том, что это Божья Воля, была самой популярной.
В окне на втором этаже, где находился кабинет Соловьева, мелькнуло бледное лицо и исчезло. Люди все подходили и подходили.
– Городу недолго стоять! Ибо погряз он в грехах тяжких и блуде! И корысти! –сурово и громко вещала безумная пророчица, от внимания людей наливаясь вдохновением.
Тяжелый взгляд словно поджигал толпу, готовую внимать каждому слову самозванной пророчицы.
– Это он виноват в Божьем гневе, Соловьев, антихристов приспешник, – указующий перст указал на окно кабинета мэра.
Возбужденная толпа безмолвно смотрела на пророчицу, а черные, как смертный грех, вороны летали над головами, громко и зловеще крича.
– Быть городу пусту! Быть пусту, быть пусту! К черту в Преисподнюю провалится! Как появился, так и сгинет! И место его не найдут, окаянного!
Слушатели волновались, бросая гневные взгляды на администрацию, то и дело слышались то мужские, то женские истеричные голоса:
«Спасите нас! Покарать отступников! Смерть Соловьеву!»
Крики становились все громче, смешались с разноголосым детским плачем, и, наконец, тяжело хлопнула массивная дверь администрации. Люди обернуться на шум. Начальник национальной гвардии, на миг замер, оглядел толпу. Потом повернулся к караульным на входе и яростно проорал что-то гневное, неслышное за беспорядочным шумом толпы. За охрану здания администрации и мэра отвечала не полиция, а он.
Решительно кинулся в плотное скопище вокруг новоявленной пророчицы. Послышался многоголосый возмущенный ор, замелькали предусмотрительно взятые зонтики – люди не расступились и не пропустили. Пророчица продолжила вдохновенно вещать. Автоматчики, «вдохновленные» начальником ожили, скинув оружие с плеча, ринулись вслед за ним. Несколько национальных гвардейцев выскочили из дверей и бросились помогать.
Трехэтажный мат, отчаянные крики. Свалка.
«Бах» – гулкий пистолетный выстрел загулял долгим раскатистым эхом над площадью.
«Трататах!» – никто не успел ничего понять, как вслед за выстрелом, автоматная очередь громом ударила по барабанным перепонкам.
– Аааааа! – убили, – над площадью полетел пронзительный и одновременно пробирающий до глубин души женский крик. Настроение толпы, в единый миг изменилось на дикую панику, толпа разбежалась. Истошно голося так, что резало уши, старики, старухи, дети испуганными мышками сталкиваясь, спотыкаясь и падая на асфальт, помчались прочь. Вновь поднимались, все в грязи, бежали. Прошли считанные секунды, и площадь обезлюдела. Перед дверью администрации остался десяток растерянных вооруженных людей в форме национальных гвардейцев. На асфальте сиротливо лежал на половину раскрытый зонтик.
Недвижное тело доморощенной пророчицы лежало в луже в десятке шагов от дверей администрации. На блузке, напротив сердца, набухала темная клякса. Застывшие глаза смотрели в нахмуренное, серое небо, только на востоке, из прорыва в тучах, выглядывал ультрамариновый, политый косыми солнечными лучами клочок неба. Кровь стекала в лужу розовыми ручейками, постепенно растворяясь и тая, рядом блестел вороненой сталью ствола переделанный из газового в боевой пистолет. Начальник гвардейцев присел перед ней, осторожно приставил два пальца к шее, тщетно – женщина мертва. Досадливо крякнул, поднялся под вопросительными и умоляющими взглядами подчиненных и отрицательно покачал головой. Руки непроизвольно сжались в кулаки. Голову готов дать на отсечение, его люди не стреляли, а автоматную очередь дали вверх!
В противоположном углу площади, откуда открывался прекрасный вид на все происходящее, но густые тени от деревьев не позволяли ничего рассмотреть, прятался автомобиль с затонированными стеклами. В глубине салона угадывался человеческий силуэт и светился огонек сигареты. Когда площадь опустела, стекло с водительской стороны поползло вниз, дымящийся бычок огненным светлячком вылетел, зашипел в луже. Тихо загудел мощный двигатель, автомобиль неторопливо сдал назад и вывернул на соседнюю улицу.
