– Десять тысяч долларов.
В дверь забарабанили и старушечий голос прогнусавил:
– Эй, долго там?
Андрею захотелось спрятаться в ржавом унитазе.
– Не суетись, – прошипела Анюта и крикнула, – Бабка, не лезь, у меня диарея!
– Чего?
– Иди ты.
Старуха, видимо напуганная непонятным словом, ушла. Стукнули раздвижные двери.
Любовники вывалились в тамбур. Смолящий сигарету работяга ухмыльнулся, но промолчал.
В вагон Анюта и Андрей решили не соваться: до Обнинска оставались считанные минуты.
5. Калуга
Угли подернулись пеплом и лениво мерцали в темноте. Я знал наверняка, что там, за темнотой, опустив голову на рюкзак, спит Марина, но отчего-то казалось: я один в центре огромного мира, скрытого черной пеленой. Спать больше не мог: невыносимо видеть Андрея, Анюту, их возню в сортире… Какое отношение все это имеет ко мне?
Вдруг что-то, выпившее свет углей, понеслось к моему лицу из темноты.
Я едва успел отстраниться и перехватить руку с заточкой.
Вскрикнула Марина.
Преодолев слабое сопротивление напавшего, повалил на пол и, свободной рукой выхватив из ножен заточку, вонзил во что-то мягкое.
– Марина, как ты?
– Все н-нормально.
– Нужен свет.
Чиркнула зажигалка, вспыхнул хворост.
Игрок лежал навзничь. Из раны на груди текла темная кровь. Теперь он и вправду был мертв. Мертв, как бревно. Рядом валялась заточка, которую этот хмырь, должно быть, прятал в сапоге.
– Ну что, похороним его? Может, еще всплакнем по нему?
Марина выглядела растерянной. Еще бы – любитель поэзии бывших вдруг пытается убить своих спасителей…
– Это не он, это Джунгли, – сказала она слабым голосом. – Не всем хватает силы…
Наверное, мое лицо приобрело весьма неприятное выражение, потому что Марине явно стало не по себе.
– Андрей, если тебе трудно…
Что-то екнуло у меня в груди, словно рычажок переключился. Что со мной сделала эта рыжая?
– Ладно, закопаю эту падаль, – сказал я.– Если ты так этого хочешь.
Лучи наискось пробили будку. Марина поправила волосы – они вспыхнули, и мне показалось, что на голове у девушки надета корона. Почему-то вспомнилась Анюта из всполоха – ее нарисованные глаза и губы, жидкие волосы.
Марина улыбнулась, перехватив мой взгляд.
Я раскидал заграждение. Снег, добавившийся ночью, ровно укрыл следы вчерашних страстей.
– Ну что, пошли?
Я подвинул к Марине свой рюкзак и автомат, а сам взвалил на плечи мертвого игрока. Тяжелый, гад. Любитель поэзии.
Согнувшись, побрел к лесу, не задумываясь о том, что делаю и зачем. Увидел бы меня тот «я», что ждал на поляне Последний Поезд!
Виновница моего «преображения» ковыляла позади, таща два рюкзака и два автомата. Ничего, пусть поработает, пока я исполняю ее блажь.
Найдя ложбинку, с силой швырнул туда труп – эта затея мне нравилась все меньше. Голова игрока ударилась о торчащую из-под снега корягу. Пока я стрелковой лопаткой ковырял подмороженную землю, Марина зачем-то протирала игроку снегом лицо.
– Можно подумать, что ты его знала.
– Я и тебя не знала.
Я хмыкнул: сравнила тоже, одно дело – я, совсем другое – какой-то игрок.
– Этот гад убить меня хотел. А потом и тебя.
– Не он, а Джунгли.
Я заткнулся: ее не переспоришь.
Яма получилась неглубокой.
Игрок таращился из нее остекленевшими глазами. Я поспешил забросать землей его голову, а затем – лопата за лопатой – все остальное.
Джунгли шумели. Еще бы – ведь они никогда не видали ничего подобного…
Утирая пот со лба, я подошел к Марине.
– Что ты делаешь?
Она возилась с короткой бечевкой и двумя неравными палками. Не ответила, быстро сделала узел, стянула зубами – получился крест. Подойдя к могиле, Марина воткнула его в землю.
– Так делали бывшие.
– Ясно.
