Забытое убийство

1.1. «Это же революция!»

В марте 1897 года в Вене состоялись очередные выборы.

Число немецких депутатов сократилось до ста двадцати человек.

До этого преимуществами немцев были недовольны славяне, теперь наступил черед титульной нации, оставшейся в меньшинстве. К тому же титульной нацией немцы в Австрии того времени не были. В этом государстве сложилось особое положение.

– Мы рискуем получить плюху от немцев, – сказал один из министров.

– Чепуха! Здесь всегда будет кто-то недовольный, – ответил новый глава кабинета поляк Бадени, настроенный еще вполне оптимистично.

Перед обновленным парламентом стояла важная задача – осуществление соглашения с Венгрией. Забегая вперед, стоит добавить, что достигнуто оно будет лишь через несколько лет.

Граф Казимир Феликс Бадени (14 октября 1846–9 июля 1909) был юристом и политиком со стажем – доктором права Краковского университета, автором нескольких политологических сочинений конца 60-х годов XIX века. Австрийский государственный деятель с 1888 года и наместник Галиции, он в 1895 году, сразу после отставки Эриха фон Кильмансегга[9], составил кабинет, став в нем министром внутренних дел.

В своей программе для рейхсрата Бадени обещал «внимательное отношение правительства ко всем законным и справедливым требованиям национальностей, при условии сохранения уважения к освященному долголетней традицией передовому положению немецкой культуры, издавна несущей свет другим народам». Программа понравилась немцам, но славяне и поляки были недовольны, не догадываясь, что со стороны министр-президента это всего лишь временная уступка. Свою министерскую деятельность Бадени начал снятием осадного положения с Праги. В 1896 году он провел реформу избирательного права, создав «курию всеобщего голосования».

При выборах 1897 года в правительстве началось грубое давление на избирателей, что не способствовало популярности нового кабинета. Но, несмотря на давление, славяне оказались в рейхсрате очень сильны, и Бадени решил действовать, подстроившись под настроения славянской части парламента. Это было вполне логично для поляка Бадени, он рассчитывал и на свое происхождение, и на умение балансировать, находить компромисс. Но ко всем прочим сложностям 1897 года добавился политический кризис, связанный с попыткой правительства Бадени ввести новый закон о языках, обязывавший государственных служащих в землях со смешанным немецко-славянским населением (прежде всего в Богемии) владеть обоими языками. Проект, появившийся на свет 5 апреля 1897 года, вызвал резкое неприятие немецких националистических кругов, поскольку через несколько лет невинные на первый взгляд распоряжения о языках должны были полностью вытеснить немецких чиновников из Богемии и Моравии.

Бадени опирался на славянское большинство, и это была шаткая позиция. Сателлиты Бадени затеяли даже кампанию по созданию новой проправительственной партии, чтобы агитацией и давлением на других депутатов помочь своему лидеру и поддержать чешско-польских клерикалов.

Тирольский политик Карл Грабмайр, вошедший в 1897 году в состав Верховного совета от земельной палаты, вспоминал, что сторонники Бадени давили и на него. Сам Грабмайр предстает в этой и прочих ситуациях как убежденный австроцентрист от партии тирольских землевладельцев, стремящийся к любым компромиссам и переговорам, если они возможны. Эта политическая фигура достаточно интересна хотя бы уже потому, что речь здесь идет об исключительном политическом долголетии: он продержался в парламенте несколько десятилетий.

По призванию Грабмайр оказался весьма красноречивым оратором, чем очень гордился. Его дипломатичные, искусно составленные речи заставляют вспомнить образцы римской риторики. Думается, именно за это, а вовсе не за какие-то дельные предложения (едва ли в то время такие предложения были возможны), его и выбирали в различные фракции и комиссии.

Грабмайр успел узнать и неприязнь со стороны разных политических групп и отдельных лиц. Он вспоминал позднее о событиях 1899 года: «Немецкий клуб избирателей в Инсбруке единогласно решил требовать моего исключения из Национального избирательного комитета, в противном случае произойдет массовая отставка всех представителей националистической фракции. “Он или мы”, – заявили эти решительно настроенные мужчины»[10].

Но и тогда ничего не произошло: судьба хранила Грабмайра. Он обладал достаточным умом и дальновидностью, поэтому никогда не стремился подняться на самый верх и сделать карьеру при отдельных «кабинетах». К тому же тирольский представитель очень тонко чувствовал любые изменения политического климата и всегда успевал вовремя это использовать. Оставленные им записки, статьи и мемуары по-своему бесценны для истории.

Грабмайр утверждал, что в случае игры на стороне чешско-польских обструкционистов «между земельным клубом Тироля и немецкой либеральной оппозицией возникнет большая трещина, которая вскоре превратится в непреодолимую пропасть»[11]. Он стал формировать в парламенте «Ассоциацию крупных землевладельцев», чтобы добиться крепкого политического и экономического лобби для Тироля и Цислейтании в целом. В инициативную группу входили Бернрайтер, Швегель, Людвигсторф, Дубски. Во главе оказался триумвират – Бернрайтер, сам Грабмайр и будущий министр-президент страны граф Штюрк[12].

Эта партия землевладельцев оказалась, по словам Грабмайра, «весьма гетерогенной – от высококультурных старых либералов до ярко выраженных клерикалов»[13]. Это, однако, не повлияло на ее работоспособность, и депутатам удавалось убедить других. Но едва ли их деятельность могла спасти тонущий корабль многонациональной империи.

Да и Казимиру Бадени это уже не помогло. Он из последних сил изыскивал способы обеспечения себя поддержкой парламента. Не слишком опасаясь немцев, Бадени попытался привлечь на свою сторону чехов.

Но немецкая правая оппозиция (то самое «государство в государстве» – Германская Австрия, о которой говорилось выше) оказалась отнюдь не такой слабой, как думал Бадени. Ее многие поддерживали, в том числе приобретавшее все большую политическую активность немецкоязычное население, окрыленное национальной идеей.

– Габсбурги превратили империю в мельницу богов, – язвительно заметил эрцгерцог Ойген. – И теперь бедный Бадени вертится между ее жерновами. Но и его перемелют.

Критическое отношение Ойгена Австрийского к нынешней империи было известно. Он, продолжая всю жизнь оставаться убежденным монархистом, тем не менее считал, что именно Габсбурги, члены его семьи, развалили империю, которая в таком «лоскутном», «меланжированном» состоянии испытывает кризис и доживает последние дни. Существовало вполне обоснованное мнение, что эрцгерцог едва ли талантлив как военный (за него все делали хорошо подобранные адъютанты), но человек определенно неглупый: даже противоречия в его взглядах были обусловлены реальной обстановкой в обществе.

Лидером немецких националистов в это время был скандально известный депутат Георг Шёнерер.

Георг Риттер фон Шёнерер (17 июля 1842–14 августа 1921), сын владельца железных дорог и крупный землевладелец, отличался большой жизненной активностью и буйным нравом. Он был избран в парламент Цислейтании в 1873 году как представитель либералов и сразу заявил о себе яркими выступлениями и бунтарскими выходками. С либеральной партией он порвал через три года, чтобы провозгласить себя главным немецким националистом страны. Шёнерер агитировал против власти Габсбургов, которые, по его словам, предали интересы Германии. А также – против «еврейского» капитализма, католицизма, римской церкви, законодательства и многого другого в австрийской монархии. Его лозунг «Los von Rom!» («Долой Рим!») стал девизом антиклерикалов. Это было движение, выступавшее за выход из Римско-католической церкви. Шёнерер ратовал за переход в лютеранский протестантизм. Правда, историк Бёше пишет, что лозунг «Los von Rom!» придумал вовсе не Шёнерер, а пара венских студентов медицинского факультета – Франц Фёдиш и Теодор Георг Ракус из общества «Philadelphia Wien»[14]. Но так ли уж важно, кто был инициатором, когда все решали поступки и резонанс. Тем более что Шёнерер является лишь косвенным участником тирольской истории 1904 года – далеким символом столичного пангерманизма и защитой газеты «Der Scherer» от цензуры. Быть защитником ему нравилось не меньше, чем стучать по столу в парламенте и кидаться стульями в спикера. Для народа он был популистом и своим работникам создал достойную жизнь. Отрицая габсбургский патриотизм, Шёнерер провозглашал: «Право народа разрушает право государства». Крестьяне из угодий Шёнерера обожали его в той же мере, в какой ненавидели спикеры парламента, которым он срывал заседания.

С самого начала политическое и ораторское дарование Шёнерера получило отклик у национал-либералов, мечтавших создать единую немецкую державу еще с 1848 года, когда в Вене потерпела неудачу революция. Шёнерер стал их надеждой и реваншем. В 1882 году он со своими более умеренными сторонниками германистом Генрихом Фридъюнгом[15] и социалистом Виктором Адлером[16] разработал программу автономизации немецкоязычных земель, которая заинтересовала не только немецких националистов, но и польских, венгерских, хорватских. Вокруг него начал формироваться круг сторонников (таких, как Вольф) и последователей (как пангерманисты из Тироля). Программа Шёнерера стала основой для формирования студенческих ассоциаций.

Сам он был членом многих обществ и братств – «Germania Innsbruck» (1893), «Teutonia Wien» (1893), «Gothia Wien» (1919).

С Адлером и Фридъюнгом Шёнерер порвал из-за еврейского вопроса. Все пангерманисты страны обычно испытывали расхождения в этом вопросе.

В начале марта 1888 года Шёнерер прочитал в газете «Neuen Wiener Tagblattes» («Новый венский ежедневный листок») сообщение о смерти императора Вильгельма I и распереживался настолько, что организовал в ресторане поминальный вечер для своих сторонников. Там он лил слезы и произносил траурные речи, пока внезапно не выяснилось, что эта публикация была газетной «уткой». В гневе Шёнерер явился в газету с угрозами и был арестован за хулиганство. Суд выглядел противоречиво и нелепо, свидетели путались в показаниях. Сам скандальный депутат утверждал, что намеревался всего лишь добиться правды от газетчиков. Сотрудники газеты показали в суде, что он кричал: «День мщения настал!» и запер дверь, угрожая им палкой. Свидетели, поддержавшие газетчиков, утверждали, что он нападал с кулаками на двух редакторов и кричал. Девятнадцать свидетелей самого обвиняемого заявили, что все было иначе. Ситуация осложнилась еще и тем, что по закону парламент должен был лишить Шёнерера депутатской неприкосновенности, но парламентарии поначалу не могли решить этот вопрос. В конце концов Шёнерера сдали правосудию, и он был приговорен к четырехмесячному заключению, пятилетнему отлучению от парламентской деятельности и выплате крупного штрафа.

Вся эта история только добавила ему популярности в немецкой среде, и Шёнерер, лишенный прав на государственную деятельность, посвятил себя общественной – то есть формированию пангерманского движения. Потом он вновь прошел в парламент, где успешно провоцировал срывы заседаний и обструкции по вопросу о языках. Однако из-за своего поведения он лишился доверия власти и не был переизбран в Имперский Совет.

Своим главным политическим конкурентом он считал бургомистра Вены Карла Люгера, главу Христианско-социальной партии и новатора в области церковной системы. Поначалу Шёнерер едва не сделался сторонником бургомистра-антисемита, но потом размежевался с ним из-за религиозных взглядов. Позднее большинство сторонников Шёнерера покинули его, чтобы примкнуть к Люгеру.

После 1907 года Шёнерер стал политическим изгоем, он лишился даже своего наследственного дворянского титула, полученного от отца.

Незадолго до смерти, в 1917 году, он был амнистирован императором.

В начале XX века Шёнерер во многом способствовал изгнанию министр-президента Бадени: он организовал акции протеста, которые привели императора к решению отправить Бадени в отставку.

Вскоре, на выборах 1901 года, более двадцати членов партии Шёнерера получили места в парламенте, что свидетельствовало об усилении немецкого национального сопротивления правительству.

Как только открылась сессия, «прогрессисты» (члены немецкой Прогрессивной партии) выразили протест против распоряжений Бадени.

После пасхальных каникул вновь началась обструкция, и на несколько месяцев деятельность парламента оказалась парализованой стычками в зале заседаний. 6 апреля 1897 года сессия была окончательно сорвана.

Немецкие партии открыто потребовали суда над Бадени и его сторонниками.

Это привело к бурным сценам и драке возле трибуны, учиненной сторонниками Шёнерера и его молодого соратника Вольфа.

Был отдан приказ выводить из зала этих депутатов, как только немцы опять взбунтуются.

Такую новую форму парламентаризма стенографист Густав Кольмер назвал «моралью варваров», и его слова сразу стали метафорой[17].

Когда осенью сессия возобновилась, на первом же заседании немецкий депутат Карл Вольф[18] бросил в лицо Бадени оскорбление: «Polnische Schufterei!» («Польский мошенник!»). Министр-президент потребовал сатисфакции.

25 сентября 1897 года Бадени дрался на дуэли с оскорбившим его Вольфом. Премьер был ранен в предплечье, а Вольф снискал еще большую популярность и превратился в героя оппозиции. Столкновение Бадени с Вольфом было далеко не единственным. Поединки между членами фракций и братств начали входить в моду. Парламент раздирали противоречия, и это вылилось не только в драки на заседаниях, но и в ряд дуэлей, которые историки впоследствии назовут характерной приметой кризиса парламентаризма на заре XX века – «попыткой в поединке чести закрепить свой классовый статус»[19]. Вольф не зря выглядел победителем. Его дуэль с премьером имела вполне ощутимые последствия, поскольку в ней многие увидели кризис правления Бадени и кризис парламентаризма в целом.

Тандем Георга Шёнерера и Карла Вольфа был очень прочным, и они никогда не расходились во взглядах, но позднее утраченное Шёнерером политическое пространство немецкой оппозиции досталось Вольфу, который в конце XIX века лишь поднимался на вершину своей популярности.

После этой театрально-политической дуэли парламент, выпустив пар, полмесяца спокойно занимался текущими делами, но в середине октября там снова началась обструкция.

В ноябре президент палаты депутатов Абрагамович[20] ввел новый регламент, но это лишь обострило отношения. Члены парламента кидались друг в друга указами и постановлениями, по залу летали бумаги, опять доходило до рукопашной. В парламенте развернулась война.

25 ноября 1898 года пангерманисты отламывали от стульев ножки и подлокотники и штурмовали трибуну. На следующий день, 26 ноября, около четырехсот студентов-пангерманистов собрались возле здания парламента на Рингштрассе и устроили митинг с воинственными речами и выкриками. После полудня волнения охватили весь город, где начались столкновения полиции с демонстрантами.

У всех присутствовала символика Шёнерера – красные гвоздики и васильки на одежде. Пели они любимую песню пангерманского лидера «Стража на Рейне». Некоторые затягивали рабочие песни, выкрикивали антиправительственные лозунги. Полиция разгоняла их, орудуя дубинками, и арестовала около сорока человек.

27 ноября, в субботу, вновь состоялось заседание Имперского парламента, которое открыл Давид Абрагамович. Но сказать он ничего не успел, потому что начался ужасный шум.