Тайна Тавантин-Суйю. Научно-фантастический роман-предостережение

6. Осанна красоте и силе. Гилл

Всего месяц назад я не рассчитывал на то, что получил сегодня. Но ни я, ни Элисса отнюдь не переполнены счастьем. Причина печали – Илларион. Он исчез, и нет ни одного шанса отыскать сына. Кроме печали, во мне угнездилось ещё какое-то, не менее тягостное чувство. Это неизвестного происхождения «что-то» заполняет душу, сгущается в ней серым туманом. Туман мерцает темнеющей завесой тревоги, застилая собой всё остальное. Завеса проявилась не сегодня, но я не могу понять, в чём её тайна. Не получается, хотя вновь и вновь прокручиваю в памяти запись завершённого дня в поисках малейшего намёка на ясный ответ.

Не люблю праздники. День Доверия Президенту и Консулату – прежде всего нудный отчёт-доклад и его единодушное одобрение. Вторым пунктом идёт ежегодный ритуал поклонения Гераклу и Афродите, сопровождаемый мистериями. Третий момент праздника – символическая встреча человечества с предками царственной, героической крови, волей Провидения посетившими наш мир. Абсолютное доверие президенту Теламону… Почему я должен перед ним склоняться? В чём его величие?

Храмы украшены портретами великих. Александр, Одиссей, Фархад, Роберт, Помпей, Октавиан, Рем, Темир, Медея… Список обширен, устоялся, превратился в математическую аксиому. И сделался основным источником имён жизни.

Много раньше считали главным другой вопрос: откуда мы пришли и куда уходим? Правильный был вопрос. Перед глазами лицо мамы: молодое, но взгляд смотрит уже по ту сторону Барьера. Она всегда называла меня Стефан, а не Гилл. «Иметь два имени практично, – говорила она, – Особенно, если кругом царит чёрная магия. Второе имя работает как защита. Но истинное первое. В нём зашифрованы жизнь и судьба». Откуда у нас чёрная магия, думал я в те времена? Мало понимал, да и сейчас соображаю недостаточно. Но как хочется услышать мамин зов: «Стефан, Стефан…»

Сегодня появилась реальная надежда на преодоление Барьера-100! Появилась благодаря мне, Стефану, живущему под именем Гилл. Мне воздали такие почести, каких не был удостоен ни один гражданин за всю историю объединенного человечества. Люди увидели в событии, ставшем следствием моей Реконструкции, знамение планетарного масштаба. Знак того, что судьбы людей изменятся очень круто. Видимо, крутой поворот и на самом деле близок. Вопрос в том, куда он приведёт? Как бы не пришлось мне пожалеть о сегодняшних наградах.

Природа соответствует настрою. С востока поднялась красочная заря; на западе довлеет тяжёлая сумрачная тьма, не собирающаяся отступать за горизонт. Запад – тень Востока… Небосвод пересекли длинные полосы тёмно-серебристых облаков, расцвеченные тревожным багрянцем. К полудню небо прояснилось.

Летели к Храму на «Шмеле» Консулата: Элисса, Светлана, Фрикс, Еремей, принц Юпанки и, конечно же, Дымок. И ещё один, самый важный, самый-самый… Нет, для меня гвоздь программы – принц Юпанки! Ведь если бы не принц, всё было б как надо, а на его месте сидел бы Илларион. И мы весело обсуждали бы детали предстоящего празднества. Нет, едва ли! В таком случае не стал бы я героем года. А судьба Иллариона решалась и решается не здесь…

«Самый-самый», чьё королевское достоинство пока не подтверждено, смотрит на земные краски как-то не так. Принц, тот глядит правильно, как зритель, впервые попавший на представление, никак не анонсированное. А этот – как местный, абориген, долго пребывавший в отсутствии. Прямо Синдбад-мореход, постаревший в последнем путешествии не столько от груза лет, сколько от тоски по родине!

Почему некоторые объекты внизу его привлекают, а другие игнорируются? Что-то тут не так, но я не могу понять. И следую за его взглядом. Вот старый город, до которого ещё не добрались руки биомимов: высотный железобетон, стеклопластовые купола, сверкающие шпили, более поздние геометрические хитросплетения. Никакого интереса! А свежевзращенный городок-цветник у озера, окольцованный могучим сосновым бором вызывает явное волнение. Это как понимать? Он что, прописан в одной из бетонных коробок? А вот о постройке цветника кругом нового озера у Синдбада не было возможности услышать. Хромотрон всего неделю назад сообщил.

Вдали сверкнула жемчужной лентой Нефер. Сразу за рекой, на гряде невысоких холмов, раскинулся планетный храмовый комплекс, возведённый по архитектурным образцам многотысячелетней давности. Я, завершая роль гида, предложил королю оценить красоту главного святилища Земли. Но тот лишь скользнул по нему взглядом, на миг зацепившись за Лестницу Восхождения, ведущую от речного берега к храму Геракла-Афродиты. Конечно, ведь и Синдбада по возвращении из заокеанских странствий интересовали не дворцы Дар эс-Салама. А принц прямо прикипел к колоннам и куполам. Нормальный принц, реагирует как положено. Неужели одна из тайных нитей в клубке текущих дней связана с древним королём? Заглянуть тихонько в сознание, проветрить немножко от пыли хранилища его памяти? Да «Шмель» вышел на глиссаду снижения, некогда.

Приземлились у подножия Восходящей Лестницы, на сером мраморе, блистающем ало-жёлтыми узорами. Забавный поясной поклон личного посланника президента Теламона: древнегреческая жёлто-серая тога, украшенная целым набором наград и отличий, непроизносимое имя жизни – Парфенопей. Имя для поэта, к нему столько аппетитных рифм можно подобрать, слюнки побегут! Сын героя тридцатой Олимпиады Чарльза и десятой главной жрицы Афродиты Дианы; тот самый Парфенопей, который преуспел непонятным образом сразу в десятке профессий и поприщ. Много раз он пытался добиться кресла в Консулате, но удача никак не поворачивается к нему фасадом. Как хитрый сказочный домик: к кому-то передом, а к нему задом. Что ж, и должность ритуального посланника позволяет беспрепятственно бродить по кущам всеземного Олимпа. Светлану заинтересовало блистающе-позвякивающее явление. Внимательно выслушав приветственную речь, она в сопровождении Дымка подбежала к нему. И, то и дело дотрагиваясь до сияющих золотом и самоцветами деталей платья-мундира, принялась деловито расспрашивать о подробностях свершённых Парфенопеем подвигов. Принца такое поведение девочки не королевской крови явно шокировало, подобного разгула либерализма и демократии в его отсутствующей на любой карте любого из миров Галактики стране, несомненно, не наблюдалось. Старший спутник принца выглядел безучастным. И правильно, что можно услышать от царственноликого Парфенопея, очарованного единственной страстью – преодолением властных барьеров на путаных тропах земного Олимпа? Элисса, которую непосредственность дочери отвлекла то ли от тоски по сыну, то ли от переживания вдруг накатившей славы, оторвала Светлану от истерзанного посланника. И мы торжественно зашагали вверх, к Храму Геракла и Афродиты.

Но Гектор! Я едва удержался от смеха! Приосанился, женственно изящно повёл руками кругом талии, поправил что-то невидимое на голове. Может, нимб величия? И аромат он на себя навёл столь пленяющий, что скоро все пчёлки Средиземья ринутся на него. Ещё бы, сегодня его чарующую красоту наблюдает весь мир! Только вмешательство Фрикса не позволило Гектору обогнать посланника президента и возглавить процессию. Еремей входит в историю, история входит в Еремея! Нет, это уж чересчур! И не только для меня. Завтра придётся обратиться к Гектору именем детства, что делаю редко. «Еремей, – скажу серьёзно и строго, – Хорошо ты себя показал на экранах вчера. Привлекательно! Но бёдра почему не огладил? Или показать нам нечего?» Пусть пообижается.

Храм Алкида-Астарты в яви впечатляет, сколько на него ни смотри. А если уж впервые в жизни, то потрясение обеспечено.

Смертным входить в Храм полагается через главные двери, к которым ведёт Восходящая парадная лестница. За входящим издали, с двадцатиметровой высоты непревосходимых силы и красоты, наблюдают Геракл с Афродитой. Здесь, на лестнице, легко определить всю суть человека. На кого из кумиров он обратит своё внутреннее внимание, как и на какие части мраморных тел посмотрит, что за вегетативные реакции проявит… Выявляется даже то, что он в течение года тщательно скрывал от всех и, может быть, от себя самого. Астарта-Афродита, полуобнажённая, слегка наклонилась, открыв взорам грудь изумительных очертаний. Прочие линии её организма отличаются не меньшей обольстительностью. Геракл, вооружённый палицей, с наброшенной на плечи львиной шкурой, готовится присесть на камень, второе столетие замерший в готовности у ног. Занятые шкурой и палицей руки героя не могут прикрыть могучей мужской откровенности, отчего голова его чуть склонилась в недовольстве, веки полуопущены, а взор горит ненавистью к скульптору. Я не разделяю сексуальных пристрастий Фрикса и Гектора, хотя племя нетрадиционалов давно более традиционно, чем иные, но изучил статую Геракла в мельчайших подробностях. Всё-таки, уверен, героя следует приодеть, Афродита не столько откровенна в демонстрации первичных половых признаков, да и эрекции ей иметь не дано. Друзья не считают меня другом Эроса и признают недостаточно раскрепощённым. Теперь же я вне всяческого осуждения. Могу открыто потребовать: «Одежду измученному Алкиду!» Но что это изменит?

Храм сооружён по принципам воссозданной, эллинской архитектурной бионики. Принц, лишь мельком глянув на фигуры Геракла и Афродиты, обратил внимание на колонны, несущие на себе тысячетонный фронтон Храма Земли. Его чрезвычайно экзотичного спутника успели увести служители, и юный принц мог бы вести себя более непринуждённо, не дедушка ведь. Или не кровь течёт в его жилах, а кисель мороженый? Со стороны Алкида колонны изображают мужские ноги от ступней до бедра, со стороны Астарты – женские. Каждый житель Земли знает, что образцом для колонн послужили ноги победителей и призёров Первых истинно планетарных Олимпийских игр. И знает их имена, горящие огнём вечности на алтарной стене Храма. Теперь и моё имя среди них. И что я потерял в ряду мёртвых символов?

Всезнающая Светлана на правах хозяйки бала оживлённо и по-взрослому рассказывает принцу легенду о древних строителях несуществующего в реалиях храма Аполлона. Она цитирует по памяти неизвестный мне источник; надеюсь, таким засушенным языком собственные мысли она не будет выражать. Иначе быть ей единственной почётной девственницей в своём поколении. Что, по-моему, не так противно, как служение Афродите в её же храме.

– …они задумали соорудить такую колоннаду, чтобы каждая колонна и оставалась стройной, и надёжно держала свою часть тяжести. Каким может быть наименьший диаметр колонны, они не знали. Законы прочности пришли много веков спустя. И вспомнили о ногах. Измерили след ступни в отношении к росту человека. Получилось, что опорное основание должно составлять одну шестую высоты – это отношение и было положено в основу при изготовлении колонны храма…

Я слушал с полуулыбкой и думал о том, как избежать обряда, восстановленного вместе с принципами греческой архитектуры. Победившие в мировых единоборствах и награждаемые почётным гражданством получают право на ночь со жрицей Афродиты рядом со статуей Геракла, у камня, на который древнему герою никогда не присесть. Надоест ему как-нибудь терпеть разгул страстей под ногами! И грохнет палицей по своим да чужим причиндалам. К чему мне бессмысленный риск? Объединяя в соитии мужскую и женскую стороны храмового комплекса и всего мира людей, ночь любви ставит точку, делает выдающегося гражданина истинным победителем. Как же быть? Не знаю, как обставить свой отказ от ритуала. Ведь право сделалось обязанностью. Не желаю я совокупления со жрицей, кстати, хорошо знакомой по годам, проведённым вместе в Детском центре. Не представляю я себя в постели ни с одной женщиной, кроме Элиссы. Да, не поймут меня яростные приверженцы любовного либерализма, приклеят ярлык гордеца и борца против свободы самовыражения! Но какое мне дело до их оценок? А Светлана переключила внимание принца с именных олимпийских лодыжек на Афродиту и рассказывала о значении атрибутов эталона женской красоты: цветках розы и мака, веточке мирта, яблоке, о волшебном поясе, таящем секрет женского обаяния и тайну гарантированных любовных побед.

– … а её жрицы, – Светлана хитренько прищурилась и, подняв кудрявую головку, заглянула в лицо принцу, – отдаются за плату не первым призёрам за подарки в её половине Храма. Ты, конечно, будешь таким в следующем году. Но не первым. Илларион вот смог бы. А какой подарок ты приготовишь? А постель у жриц такая роскошная!

Принц явно не знал, что отвечать, смутился и сделал вид, что не всё понял из объяснений юной искусительницы, которая живую гетеру и в глаза не видела. А я окончательно решил, что Светику катастрофически не хватает мужского, отцовского влияния. О, времена, о нравы… Столетия текут, а они никак не желают меняться. Или я действительно ничего не понимаю в любви. И наивный довод, что в природе, во время гона, самец ищет самку, себе же подобного игнорирует, устарел и смешон. И полигамия может быть не только призванием, но и работой. Гражданским долгом.

Отовсюду светят разномерные экраны Хромотрона: каждый из входящих видит себя многократно умноженным, словно его мгновенно тиражировали через тайные аппараты клонирования. Толпа кругом нас восторженно ревёт. Парадные ворота Храма приветствуют набором сменяющихся картинок, воспроизводящих художественно, а частью документально, наиболее значимые моменты моей жизни. Я всматриваюсь и удивляюсь: как это церемониймейстерам Консулата удалось узнать то, о чём я сам напрочь забыл? Вот, к примеру, я рядом со вторым своим воспитателем гражданином Ляпкиным, удивительно тощим и костлявым любителем рыбалки. Воспроизводится минута выбора имени жизни. Сегодня остаётся восхвалять чуткую интуицию «Ляпсуса», приобщившему меня к ближнему кругу Геракла. Только я знаю и помню, что обезжиренный любитель рыбки очень желал присвоить мне имя Емельян. При этом имея в виду не сомнительной славы бунтаря Пугачёва, а Емелю-чудака из древнерусской сказки. Но я вовремя залез к нему в череп и предложил свой вариант. После горе-наставник неделю ходил чумной, не понимая, что с ним. Я же трясся от страха разоблачения. Очень мы с ним не любили друг друга. Прирождённые наставники не идут в Центры воспитания, потому что не обделены и другими талантами.

За порогом Элиссу, Светлану, Фрикса и Еремея как-то незаметно «отсеяли». Меня с принцем встретил сам Теламон и сопроводил «дорогих гостей» по изумрудной травяной дорожке к возвышению у алтаря Алкида. Народ почтительно расступался перед нами, в помещении праздничная тишина и «томное благолепие», как заметил я себе. Столик на возвышении предусматривал места для четверых. Четыре лица, четыре нити судьбы… Ниточкам, похоже, предстоит тесно сплестись. Я невольно загляделся на Сиама: тот смотрится как девица на выданье. Вроде бы и мужской наряд, но столь же успешно подошёл бы и невесте в день венчания; одна сорочка прозрачного шёлка чего стоит! Признаюсь, на детали его наряда я обратил внимание в конце дня и, увлёкшись их помрачающей изысканностью, просмотрел выражение глаз. Если бы не это упущение, смысл прощального взгляда был бы сейчас ясен. В глазах всеми любимого Сиама прячется много всякого добра. В смысле – скарба.

Президент приступил к докладу, охваченный сетью Хромотрона со всех возможных ракурсов. Начало речи я прослушал, от чего нисколько не расстроился.

– …мы заметно продвинулись по всем направлениям. Пусть не всё так, как хочется! Ведь путь наш труден, а цели велики. К сожалению, тотальный переход к бионике не завершён. Почти на треть живём на прежних технологиях: старые здания, предприятия, техника. Примерна та же ситуация с голографией…

Принц повернул голову ко мне и тихо спросил:

– Внутреннее сопротивление системы? У нас тоже так бывает при перестройке – открыто все «за», а на деле около трети скрыто противодействует. Отсюда такие цифры?

Я поразился: никак не ожидал от иновременного гостя мгновенного и точного анализа. И, помню, подумал: а где моё имя, горящее голографическим огнём на алтарной стене? Шейные мышцы заледенели, так захотелось обернуться.

– Ну, не всё и не совсем так, – мне стало неловко за собственную цивилизацию, словно я обязан отчитываться за всю планету перед пришельцем с иной галактики, далеко опередившей прогрессом нашу, – Старая архитектура тоже неплоха – железобетон, стекло, металлопласт, дырчатые конструкции, высотные дома разных стилей. Вы ведь видели…

– Вчера мы завершили строительство подземной транспортной трассы от северного берега Чукотки до центра Сибирской платформы, – продолжал Теламон, – Всё её протяжение выполнено живыми дождевыми мегачервями. Пожалуй, мы уже имеем право назвать своё общество биоцивилизацией, слияние с природой достигло максимального уровня для наших сегодняшних возможностей. Теперь уже никто не помнит характерное явление прошлого – рост фобий перед транспортом по мере технического продвижения и сопутствующее увеличение количества техногенных катастроф…

Принц что-то спросил, я что-то ему ответил, не осознав ни вопроса, ни ответа. В эту-то секунду и оформилась чёткая мысль: «Нет, сегодня не так. Не так, как в прошлые годы на подобных празднествах. И совсем не потому, что я стал героем дня». В ту же самую секунду вице-президент Сиам непонятно каким образом овладел вниманием принца, что само по себе заслуживает отдельной похвалы. Месяц прошёл с появления первого гостя из прошлого, и ещё никто не смог оторвать его от меня по серьёзному делу. Такая привязанность непрошенного «сынозаменителя», как однажды выразился друг мой Ахилл, объяснима и понятна, но изрядно надоела. Несмотря на то, что я стал гражданином столетия благодаря именно принцу. Но нет, с него просто всё началось. Благодарить за сегодняшнее величие мне стоит разве что короля. Да не хочется. Через полчасика и без того возбуждённая аудитория взорвётся, когда воочию убедится: предварительные сообщения Хромотрона – истинная реальность, а не реклама. И что к Барьеру-100 проложена новая, реальная дорожка. Сколько их уже протоптано? А Барьер только крепчает.

Вице-президент развернул перед принцем экранчик Хромотрона и что-то вещает своим завораживающе ласковым и слащаво проникновенным голоском. Я напряг слух: так и есть, Сиам несёт обычную чушь. Он не стесняется бескрайнего невежества, ибо оно привлекает на его сторону миллионы таких же экс-спортсменов и узких профи, предпочитающих наблюдать кончик собственного носа. Вот он потёрся плечом, задрапированным в девически полупрозрачный жёлтый шёлк, о плечо принца. А я раздражённо укорил себя за то, что заранее не поинтересовался секс-ориентацией вице-президента. То-то будет скандальчик, если принц, самец явно традиционного и непримиримо однозначного, исконно природного толка, поймёт его именно таким образом! Но почему я беспокоюсь о некоем Юпанки, кто он мне такой? И кто его накажет, даже если он челюсть свернёт вице-президенту?

– Вас поразили наши летательные аппараты? Да, мы научились не подражать и даже не копировать природу. Мы пошли дальше…

На экране сменяли друг друга стрекозы, пчёлы, комары в разных видах и разрезах. Для неискушённого зрителя картинка впечатляющая. Хромотрон старается по-настоящему, он уважает Сиама. Симпатия взаимная. Голографический плазменный мозг и комплексующий мужичок – странненький симбиоз. Они меня тревожат. На бессловесном уровне что-то или кто-то мне говорит: «Остерегайся, Гилл, и Хромчика и Сиамчика!»

– В ваши времена считалось, что крылья насекомых мёртвый орган, похожий на высушенную твёрдую плёнку. Но в крыльях и нервы, и кровеносные сосудики, и прожилочки, затянутые мембраной. Минимум массы и максимум подъёмной силы! Мы сохранили на макрокрыльях живых аппаратов все органы, созданные природой: всякие там волоски, сенсибилизаторы. И оставили саморегуляцию крутящего момента в разных направлениях, осязательные рефлекторы, анализаторы встречного потока воздуха…

– Это было сложно? – по-моему, принц слушает Сиама «в пол-уха», из вежливости перед представителем власти, но пристально всматривается в меняющиеся картинки, – Ведь простое увеличение размеров не может дать повторения эффекта? Например, летящего комара, да ещё и пустого изнутри?

«Ай-да древний человек, – восхитился я, – Правильно, поставим-ка самозваного специалиста по всем проблемам незваного будущего на надлежащее место!»

– Ведь частота взмахов крыла комара доходит до тысячи? – продолжил интерес принц.

Всё, непрошеный содокладчик загнан в тупик. Я впервые за утро повеселел. Ведь он дилетант, каких мало. Спортсмен, вице-президент, куратор Барьера-100, – мыльный пузырь, который лопнет через год. Да, я никогда не испытывал симпатии к обаяшке Сиаму. А сейчас мне интересно выяснить: от кого он отвлекает принца, от президента или от меня? Или же решил привлечь гостя, «овладеть» им чисто по-женски? Но принц настоящий мужик, какую бы противоречивую роль в жизни моей и близких мне людей ни сыграл. В этом я стопроцентно уверен. То-то будет прецедентик! – пятьдесят процентов голосов нетрадиционалов на следующих выборах сделают Сиама президентом. Чтобы не лопнуть, этот пузырь пойдёт на всё! Но сначала быть ему битым.

И торжественный баритон Теламона, и проникновенный тенорок Сиама надоели. Я отключился от них и обратил взгляд на стены Храма: покрытые тонким слоем жидких намагниченных кристаллов; они сияют, светятся. Вершина голографии. Отображается вживую – объёмно и красочно – всё, что в данный момент требуется: лица людей, пейзажи планет, важнейшие события в реальном времени. Иллюстрации к докладу… Вот, сейчас: дикая, умопомрачающая пляска геометрических цветных узоров, разработанных гением Хромотрона. Она предваряет особо важное сообщение. И затем планета примется чествовать своих наилучших граждан. А начало сегодняшнему чествованию положено четыре недели назад…

Передо мной, заслонив внутреннее пространство храма, в тысячный раз за месяц встала площадь Куси-пата в Коско, где свершилась трагическая и многообещающая перемена судеб. Свершилась по моему замыслу. Нет, не по замыслу, по вине! А затем: странный, совершенно невероятный маяк Гарвея, Фрэзи, воскрешение в квартале Кори-Канча. И затерянный где-то в иных веках и пространствах Илларион…

– Да, мы полностью устранили внешнее насилие. Каждый человек теперь истинно свободен! Тем не менее Консулат, единое Правительство Земли, постановил учредить конфиденциальную службу в ранге консульства. Оказалось, мы забыли о психологической и психической стабильности…

Президент сделал краткую паузу, а я похолодел. Вот и первый признак, показывающий наличие в клубке невидимой, тайной нити – возвращение к секретным службам прошлого. Назревает диктатура одних над другими! Какое стыдливое понятие подобрали: «конфиденциальная».

– Новая служба займётся своевременным выявлением и устранением внутренних, психических аномалий в личностном и групповом сознании. Ведь чем дальше мы продвигаемся по пути восхождения, тем выше ответственность за каждый шаг. Наши поступки обусловлены той или иной мыслью, не так ли? Всё выше цена каждого, даже случайного отклонения.

Беспокойство моё как-то проявилось внешне и принц, оторвавшись от Сиама, пристально посмотрел мне в глаза. И показалось, прочитал мысли, роем закрутившиеся в моём сознании.

«Очень быстро новый орган станет самым авторитетным. Он встанет даже над Барьером-100. От его диагноза будет зависеть будущее каждого младенца, он будет определять пригодность для любой должности, вплоть до президентской, он будет использовать тайные методики и технологии. Ядро службы сделается неконтролируемым…»

А ведь в докладе президента ни слова о болевой точке Барьера: о том, что биовремя человека движется в диссонанс со стрелками часов природы. Именно этот разлад лежит в основе скрытого процесса дряхления, именно он не позволяет преодолеть столетний рубеж. Захотелось сказать об этом принцу, но он переключился на речь президента. Оно того стоило – тот заговорил о космической программе человечества, о трагедии Пятой Звёздной. О том, что тема звездоплавания закрыта Консулатом на неопределённый срок. Если вопрос поставлен, это кому-то нужно! Надо бы узнать, кто готовил этот кусочек доклада. Вдруг возрождается идея Шестой Звёздной экспедиции?

Перед внутренним взором встало бородатое лицо смотрителя Гарвея. Почему? Никому не нужный маяк и никому неизвестный смотритель… Илларион смог бы возродить цепь Звёздных. Через двадцать-тридцать лет. Наверняка смог бы! Он уверен, что скрыл мечту жизни от всех. Но от меня?!