Палингенезис

Поезд

Предрассветный час. Рассеивающийся сумрак делит постель с первыми лучами солнца. На лиловом небе тают звезды. Целой жизни не хватит, чтобы описать поэзию этого элегантного танца уходящей ночи и грядущего дня.

Я стою на пустой платформе в ожидании поезда, который увезет меня в мир неизведанного, и наслаждаюсь утренней прохладой. Липкий туман окутывает окрестности.

Мне кажется, что вокруг происходит слишком много любопытных явлений, заслуживающих моего внимания, но мозг, словно этот туман, выставляет передо мной некую завесу, чтобы скрыть от меня пугающие истины и уберечь от потери рассудка. В наушниках играет что-то неразборчивое: множество голосов сливаются в один и поют на незнакомом мне языке. Ощущаю вибрацию под ногами и слышу нарастающий гул, предвещающие приближение поезда.

Сквозь дымчатую пелену постепенно прорезается передняя часть состава. Я роюсь в карманах в поисках билета, но не обнаруживаю его. Поезд замедляется и останавливается передо мной. Из окон вагонов на меня с улыбкой смотрят люди.

– Молодой человек, вы заходите? – спрашивает контролер.

Я удрученно качаю головой, но проводник сообщает: – Не беспокойтесь. Билет вам не понадобится.

Не задавая лишних вопросов, я молча запрыгиваю на лестницу и поднимаюсь в поезд. Контролер провожает меня в пустое купе.

– Если будет нужна помощь, обращайтесь, – говорит он и, закрыв за собой дверь, удаляется.

Я достаю из сумки тетрадь и записываю размышления относительно сегодняшнего утра и моего неожиданного путешествия, но мысли путаются, и я откладываю заметки в сторону.

Поезд трогается. Пейзажи за окном начинают сменять друг друга: мелькают поля, леса, маленькие деревушки. Я пытаюсь мысленно слиться с природой, но меня отвлекает стук в дверь.

– Войдите.

– Не желаете чаю? – интересуется проводник.

Я киваю в ответ. Он уходит, а через несколько минут возвращается с большим граненым стаканом в железной подставке, какие я видел в детстве в советских фильмах.

– Позволите составить вам компанию? – спрашивает мужчина, протягивая мне горячий напиток.

– Как я могу отказать, учитывая, что вы пропустили меня без билета? – любезно отвечаю я и указываю на свободное место напротив.

Он присаживается и, улыбнувшись, говорит:

– В этом поезде все безбилетники. Разве вы не заметили, как другие пассажиры с добродушной улыбкой забавлялись вашими отчаянными попытками отыскать билет в кармане?

– Но я помню, как покупал его в кассе, а затем положил в левый карман, – возражаю я. – Да и разве бывают бесплатные поезда в нашей стране или вообще где-либо?

– Вы знаете, куда ведет этот железнодорожный маршрут? – таинственно спрашивает проводник.

Я вдруг с ужасом осознаю, что не помню, до какой станции брал билет. По телу пробегает дрожь от страха перед неизведанным.

– Я умер? – вырывается у меня.

– Разве это похоже на смерть? – отвечает вопросом на вопрос мой собеседник.

Я пожимаю плечами. Я не ощутил какого-то перехода в потусторонний мир, и я все так же материален: пью чай, записываю мысли в старую тетрадь. Однако у меня вдруг прошла хроническая головная боль. До того момента, как я оказался на перроне этим утром, я ощущал себя персонажем с карикатуры Джорджа Крукшенка The Head Ache; той, где черти обвились вокруг человека: один бьет его по макушке молотом, второй вкручивает штопор ему в череп, третий тычет шилом в висок, а другие кричат в уши.

– Нет, молодой человек, это не смерть, но и не жизнь. Что-то между. Слышали о Хароне из древнегреческих мифов, который перевозит души через реку Стикс в царство Аида?

Я, насторожившись, гляжу на рассказчика и киваю:

– Не пугайтесь! Я ведь не взял с вас обол за проезд. Мы едем не в подземный мир, а в новую жизнь.

– Но ведь мое тело при мне и я нахожусь в сознании – значит, мой мозг все еще жив. Как же я могу быть мертвым? – возражаю я.

– Ваша душа сохранила привычный для вас внешний облик; а мысли рождаются вовсе не в голове, они исходят отсюда. – Проводник указывает на солнечное сплетение. – Мозг – база данных, хранилище воспоминаний, а истинные чувства, мечты и страхи истекают из сердца. Скажите, что вы делали в последние часы, прежде чем оказались на перроне?

Я пытаюсь восстановить хронологию событий, но не помню ничего, вплоть до момента, когда пришел на вокзал.

– Ваши воспоминания остались в том мире, – замечает проводник, – а сюда вам разрешили взять только то, что вам искренне дорого.

– Кто разрешил? – удивляюсь я.

– Начальник поезда, – улыбается мужчина.

Я спрашиваю, могу ли я с ним встретиться. Проводник отвечает, что с начальником можно встретиться только на конечной станции, так как сейчас тот занят.

Я погружаюсь в раздумье: если бы я в самом деле руководствовался разумом, то, скорее всего, отнесся бы со скепсисом к тому, что поведал мне проводник. Но я на удивление воспринимаю его слова как данность, как истину, которую как будто всегда знал. Сознание обретает особую ясность, словно передо мной поднялся занавес и я увидел закулисье удивительного представления под названием «Жизнь». Я ловлю себя на мысли, что, возможно, и поезда вовсе нет. Просто я всю жизнь любил кататься по железной дороге и для своего последнего путешествия выбрал наиболее комфортный для себя транспорт.

– Возможно, вам стоит побыть одному, чтобы обдумать новую информацию, – говорит проводник и покидает меня.

Мне действительно нужно побыть наедине с собой, хотя на секунду мне показалось, что я и так один, а все вокруг лишь проекция моего внутреннего мира.

Я открываю свою тетрадь, чтобы прочесть старые заметки, но вижу, что содержание изменилось. В местах, где я описывал события своей жизни, были пробелы, зато я нашел отрывок из стиха Иосифа Бродского: «…но забыть одну жизнь – человеку нужна, как минимум, еще одна жизнь. И я эту долю прожил».

Эти строки запали мне в душу, но я не мог вспомнить почему. Поезд, стуча колесами, продолжал движение. Я чувствовал, что мы приближаемся к конечной станции, медленно пил чай и повторял, словно причудливую мантру: «Но забыть одну жизнь – человеку нужна, как минимум, еще одна жизнь. И я эту долю прожил».

Время

Солнце светило в запотевшее окно. Я сидел у ее кровати и смотрел, как она спит.

Я любил наблюдать за ней спящей. Нежные черты ее умиротворенного лица пленяли мой взор. Годы шли, а я все так же умилялся этому зрелищу, направляя лучи своих чувств в бесконечное пространство вокруг. Атмосфера тишины и покоя, царившая в комнате, пока она была рядом со мной, окутывала меня с ног до головы.

Один ее звонок заставил меня примчаться сюда с другого конца страны. Мы были знакомы много лет, но в один момент связь между нами оборвалась и мы расстались. Я не могу сказать, что то был разрыв по обоюдному согласию, но как говорят великие: «Если любишь человека – отпусти». Кажется, дальше шло о том, что он еще вернется, но это было не о нашей ситуации.

Казалось, с расставания прошли десятки лет – достаточно, чтобы забыть все плохое, простить себе и ей все проступки. Сердце бешено колотилось в груди – я пришел в ужас, то ли от ее диагноза, то ли от того, что узнал о нем слишком поздно.

Она проснулась.

– Все-таки приехал. – Я услышал нотки радости в ее шепоте.

Я ответил улыбкой и посмотрел в ее карие глаза. Я чувствовал, что утопаю в них так же, как прежде. Она была бледна и обессилена, но в эти минуты слабости еще более вызывала трепет в моем сердце. Она была подобна хрупкому цветку, дрожащему от порывов ветра. Я должен был укрыть ее в своих объятиях, уберечь от урагана невзгод, в центре которого мы оказались. В прошлом мне казалось, что, если она исчезнет, исчезну и я. Что есть настоящая жизнь? Жить ради человека, дышать тем же воздухом, что и он, а потом задыхаться в замкнутом пространстве, куда вы сами себя заперли. Таков закон отношений – все имеет начало и конец. Я утопал в океане боли, но вспоминать об этом неуместно. Единственное, на чем нужно было сфокусироваться, – отдать ей все свое время, что нам еще осталось вместе.

– Ты не изменился, – продолжала она.

Я смутился, но без застенчивости ответил:

– А ты такая же красивая.

– Думала, ты откажешься приехать после всего…

Внутри закололо. Я почувствовал ее боль и переживания. Мне хотелось крепко ее обнять, прижать к себе. То была не жалость – я просто чувствовал, что ей сейчас это нужно.

– Я же говорил, что тебе нужна операция, чертову тучу лет назад!

– Знаю. Думала, все обойдется.

У нее была последняя стадия рака. Метастазы пожирали ее изнутри, а она шутила, что они образовали в ней государство. Я понимал, что все это ведет к неизбежному концу, но в душе верил, что еще можно остановить время.

Солнце залило светом больничную палату. За окном раздавалось пение птиц. Я хотел закурить.

– Угостишь? – прочитала она мои мысли.

Я улыбнулся и достал из пачки две сигареты. В голове что-то щелкнуло. Дежавю.

Я помог ей встать, поставил стул возле окна, открыл форточку, и мы закурили. Я знал, что это запрещено, но было плевать. Мои легкие наполнялись дымом и ароматом ее волос. Они пахли детским печеньем с нотками имбиря. Я чувствовал ее тепло и был благодарен, что в мире есть такой человек, как она. Мне было грустно, но в то же время я был бесконечно счастлив.

Она улыбалась, напоминая о том, какими мы были. Рассказывала, как жила после нашей разлуки, спрашивала, как я выбрался из той депрессии. Я пожимал плечами и отвечал, что время лечит. Но то было ложью – мои раны так и не затянулись. Каждое неосторожное воспоминание о блеске в ее глазах, когда она смеялась над моими шутками, о ее слезах, что она оставляла на моем плече, когда мы вместе смотрели сентиментальные фильмы, заставляло вновь кровоточить давние порезы в моем сердце. Я смог жить дальше, но вкус потери был слишком горьким. Я просто смирился с тем, что происходит, и продолжил существовать. Боль не имеет границ, но со временем становится привычной, ведь человек способен приспособиться ко всему.

В голове возникла кинопленка воспоминаний. Я стою с довольной улыбкой на лице, а прекрасное создание держит меня за руку. Я чувствую тепло ее ладони, и в моей душе оживляются тысячи бабочек, а ведь секунду назад я думал, что они мертвы. Она очаровательна: темные волосы, ангельские черты, глаза, в которых я готов утонуть. Вокруг все замерло. Я робок, я в замешательстве. Вспышка, и я растворяюсь в ее объятиях. Мне хочется слиться с ней воедино. Я никогда не чувствовал подобного. Я хочу сказать всего одну фразу, но язык прилип к нёбу.

Мы идем по вечерним улицам. Я снова вижу красоту окружающего. Фонари горят, а мое сердце бьется в эйфории. Я не чувствую холода, я словно в другой вселенной. Мир, который я знал прежде, кажется теперь чужим, будто я томился в нем, как в темнице.

Она лепечет что-то, а я просто наслаждаюсь ее голосом и изредка бормочу что-то под нос. Люди словно манекены, улицы – декорации. Казалось, все вокруг было из картона, а за бутафорией скрывалась правда. Я счастлив, но напуган, ведь все может рухнуть в любую минуту. Все зависит только от нас. Ее жесты, манера общения – идеал женщины, о котором я мог мечтать только в самых ярких снах.

Чудесную встречу завершил поцелуй. Я растаял и вообразил, что превращусь в лужу, а утром уборщик смоет меня со ступенек подъезда. То был незабываемый день моей жизни. Он не поддавался сравнению, ведь был таким своеобразным, насыщенным и не похожим ни на один прошлый.

Когда я шел обратно, в голове играла музыка. Мой плеер был выключен – я слушал музыку улиц: звон звезд, колыбельную ночного неба, а среди этих мелодий лился знакомый женский голос, который по красоте своей превосходил хор херувимов. В памяти вновь и вновь всплывала каждая ее реплика, а следом я с трудом пытался вспомнить, что отвечал сам: «Было ли это удачно сказано?», «Какую глупость я сболтнул!», «Тогда нужно было выразиться иначе!» Я чувствовал себя нелепо, я ощущал себя влюбленным глупцом. Один взгляд на нее – и я терял рассудок.

Последний месяц в году дал надежду на лучшее, на спасение из бездны печали и апатии. Я вдруг понял, что все, что нужно для счастья, – быть нужным и просто любить. Пускай даже эта любовь будет слепой, зато неизменной, настоящей, без приторных красок и не пригодной для посторонних глаз.

Затем я вспомнил, как все закончилось. Я задыхался ночью на полу, вспоминая ее голос; внутри все разрывалось от тоски, а после сна, в котором она мне являлась, не хотелось просыпаться. В иные дни мне даже хотелось уйти из жизни, но что-то держало. Быть может, то была надежда на встречу, когда я вновь сяду с ней рядом, затянусь сигаретой и буду верить, что завтра настанет новый день, который мы вновь проведем вместе. Моменты счастья так же неуловимы, как солнечные лучи.

Многие знают, каково терять человека, знают также, каково отпускать его, но немногие понимают, что каждый ушедший продолжает обитать в наших сердцах всю жизнь, а может, и после. В душе каждого – кладбище воспоминаний о тех, кто его покинул.

– Ты правда любил меня? – шепотом спросила она.

Меня удивил вопрос, ведь я понимал, что она знает ответ.

– Разве я не доказал это, примчавшись сюда на твой первый зов, хотя с нашей разлуки миновало столько лет?

Она поманила пальцем, я опустил к ней голову, и она поцеловала меня. Ее губы были сухие, но поцелуй был таким же трепетным, как и самый первый, в том сыром подъезде, когда мы были юными и глупыми, когда я верил в сказки, в силу слов и обещаний. Этот поцелуй я ждал десять бесконечно долгих лет, и они пролетели, словно минута. Казалось, только вчера я покинул ее дом с тяжелыми сумками и начал учиться жить без нее. Я снова тот маленький мальчик, который познает тяжелый мир. Окруженный страхами и слепой верой, я стремился разделить с ней эту участь. Никогда до того момента я не понимал, что такое пережить с человеком горе, просто быть рядом, когда большего предложить уже нельзя. Все могло оборваться в любую секунду, но я продолжал верить, что мы в силах изменить навязчивый ход часов, повернуть время назад и вновь устремиться к свету. Но у жизни были свои планы…

– Поможешь мне лечь обратно?

– Конечно.

Я сел возле ее кровати, взял ее руку и крепко сжал.

– Твои руки такие же, как раньше.

Я пытался ее поддержать, рассказывал о других мирах, о том, что земная жизнь лишь отрезок пути и только после начнется самое интересное. Я описывал это в метафорах: жизнь – поездка на автобусе, и когда мы выйдем на конечной, продолжим путь пешком. Получалось глупо, но ей нравилось. Она говорила, что писатель из меня никудышный, но своего читателя я нашел. Я улыбнулся в ответ, ведь то была главная для меня награда – впервые в жизни быть понятым. И я продолжал, просто говорил без умолку, а она все слушала и улыбалась. Я чувствовал, как между нами тают льды, как мое сердце снова бьется. В ту секунду я был счастлив, счастлив, как никогда. Я всегда по глупости думал, что счастье – нечто постоянное, то, что хранится в душе из года в год, но оказалось, счастье – это мгновения, которые мы часто упускаем из виду. Тот, кто надеется обрести нечто перманентное в этой быстротечной жизни, – глупец. Лишь тот, кто бережен к каждому лучу солнца в своей судьбе, будет всегда богат на радостные воспоминания. Одна встреча может научить человека благодарить за все, что у него есть. Наш разрыв лишь готовил меня к тому, что в скором времени мне вновь предстоит научиться ценить каждую секунду в ее присутствии. Время – лучший учитель. Нужны годы, чтобы понять, почему с нами произошло то или иное событие. Теперь я мог ответить на этот вопрос в отношении нашей разлуки.

Вдруг улыбка исчезла с ее лица. Она посмотрела на меня испуганными глазами, начала шевелить губами, ловить воздух. Никогда прежде я не видел столько страха во взоре человека. Словно в то мгновение, лежа на больничной койке, она почувствовала, как Бог тихим прикосновением отключает свет внутри нее.

Я вскочил, хотел было позвать врача, как вдруг услышал ее шепот:

– Не надо. Просто держи меня за руку и не отпускай…

Я не мог отказать. Крепко сжав ее леденеющую ладонь, я начал повторять словно мантру, что все будет хорошо. Я не мог замолчать, ведь боялся, что, когда я остановлюсь, ее сердце замрет навечно вместе с моим голосом.

– Я люблю тебя… – едва слышно вымолвила она.

Из моих глаз полились слезы. Десять лет я не мог плакать, а тут заревел, как мальчишка!

– Прости…

Она долго смотрела на меня, пока я не заметил, что веко на ее правом глазу опустилось. Форточка распахнулась от резкого порыва ветра. Я пощупал ее пульс и понял, что душа вырвалась из тела и улетела в иной мир. Я горько плакал, но в то же время чувствовал облегчение от того, что страданиям человека, так долго мучившегося в теле, заполненном метастазами, пришел конец. Я наклонился и с нотками отчаяния и нежности поцеловал ее в лоб, а затем тихо прошептал:

– Теперь ты свободна.

В ту секунду я понял, что жизнь человека – хрупкое стекло, которое мы пытаемся защитить от трещин, но не можем спасти от рокового, конечного удара судьбы. Но, в сущности, тело лишь оковы для бесконечной души, и ее душа, сбросив кандалы искалеченной плоти, унеслась к лучшей жизни. Я смотрел на бездыханный труп и не видел в нем ее. На койке лежало лишь пустое, покинутое прежним обитателем жилище, сотканное из праха, которое было временным приютом моей возлюбленной.

Покидая палату, я все еще чувствовал вкус ее губ – сухих, соленых и холодных. Я знал, что теперь остался один, но вскоре мы увидимся вновь. Она будет ждать меня там, на конечной остановке автобуса под названием «жизнь». Десять лет пролетели за секунду, и вся жизнь будет длиться не дольше часа. Время всегда беспощадно, но оно проявило к нам долю милосердия и дало нам часть себя, чтобы мы вновь побыли вместе, вспомнили прожитое.

На небе светило солнце, вокруг царила тишина, лишь часы медленно тикали на запястье… В моей голове возникли банальные, но близкие сердцу строчки.

В темном мраке своей души я ищу путь в самое сердце.

Весенним утром выйдя к солнцу, чтобы согреться,

Поглощая дым легкими, и мне от этого, увы, никуда не деться.

Раздеться и выбросить одежду, словно воспоминания,

Проклятье, живущие из самого сердца страдания.

Разве все это важно? Если в моем сердце живет вера.

Каждый шаг – это маленькое поражение перед настоящей победой.

«В мирах, где Кронос пожирал детей…»

Назад в прошлое

Я закрываю глаза и возвращаюсь в две тысячи восьмой – год чудес и того, чего я до сих пор не могу объяснить.

Осеннее утро; на часах шесть, на календаре воскресенье. Я выхожу из подъезда и выкуриваю первую сигарету. Я редко встаю так рано, но в тот день рассвет манил меня надеждой на нечто удивительное. Иду по знакомой местности в сторону центра: всё те же дома, окна и все тот же я. Пустынные улицы заставляют меня вспомнить о моем одиночестве, но я его не боюсь.

У меня была девушка, но, в сущности, я был предоставлен сам себе. Наш роман был лишь союзом плоти, а вовсе не душ. Каждую ночь наши тела сплетались в страстном единении, но по завершении акта мы отворачивались друг от друга и укутывались в разные одеяла. На тот момент такая модель отношений казалась нормальной, но я понимал, что все это кончится плохо для кого-то из нас.

Мы почти не разговаривали, только ругались. После каждой ссоры мы выкидывали кольца, которые носили в знак преданности друг другу, посылали всё к чертям, но через время возвращались в ту же постель. Этот паттерн мог бы длиться очень долго, если бы однажды я не встретил Таню.

Она была скромной девушкой. У нее была заурядная внешность, но красивые глаза и такой проникновенный взгляд, который невозможно было забыть. Она носила бесформенные мужские толстовки не по размеру, словно донашивала одежду за старшим братом. Но все это не имело значения – меня привлекал ее внутренний мир.

У нас с Таней были общие знакомые, поэтому узнать ее номер не составило труда. Я хранил его в телефоне как ценную находку, а ее имя стало для меня талисманом. Я совсем не планировал ей написать. Я был слишком неуверен в себе, чтобы решиться на такой шаг.

В один из осенних дней мне позвонила общая приятельница и предложила съездить в лес и заодно посетить заброшенный завод. Я хотел отказаться, сославшись на недосып, но она вдруг произнесла:

– Таня едет с нами.

Я тут же охотно согласился.

Мы ехали в душном автобусе, но мне было все равно. Надев наушники, я наблюдал за Таней. Она была для меня чем-то загадочным, неизведанным, словно гостьей из другого мира. Я боялся заговорить с ней, поэтому просто любовался издалека.

Мы гуляли по лесу, подруга делилась знаниями о растениях и деревьях, а я все время смотрел в небо. Мой взор и мысли всегда тянулись ввысь. После часовой прогулки мы вышли к заброшенному заводу, где когда-то производили чугунные трубы. Из-за кризиса предприятие закрылось, а все ценное разворовали: всё, что осталось, – старый кран да само здание. Мы блуждали по пустым коридорам. В помещении было темно. Окна были забиты и лишь тоненькие струйки света пробивались между досками, слегка освещая силуэты моих друзей. На лестнице, ведущей на крышу, ступени попадались через раз, поэтому приходилось быть осторожными, дабы не провалиться вниз. Когда мы наконец поднялись, нам открылся живописный вид на лес, а за ним крепостью расстилался город.

Мне хотелось привлечь внимание Тани. Я бросил взгляд на старый строительный кран, стоящий практически впритык к краю здания, и в голову пришла идея. Разбежавшись, я прыгнул и еле успел ухватиться за железную балку машины. Прежде я бы никогда не сделал подобного, но сейчас я был бесстрашен. Довольный собой я махнул девушкам рукой и полез наверх. Карабкаясь, я почувствовал, как кран затрясся. Опустив голову, я увидел, что Таня последовала моему примеру. Подруга, оставшаяся внизу, повертела пальцем у виска, в ответ мы улыбнулись и полезли дальше.

Вид с высоты был прекрасен: весь город предстал перед нами как на ладони. Он казался игрушечным, словно был построен ребенком из конструктора. Мы просидели там около получаса, молча любуясь открывшейся взору картиной.

Солнце спустилось за горизонт. Нужно было расходиться по домам. Я ощутил тоску, но твердо верил, что мы еще увидимся.

Через несколько дней мы с Таней начали переписываться. Я строил призрачные надежды, что наше общение может перерасти в нечто большее, но тут же разрушал их. Я все еще находился в плену прежних отношений и стоял на перепутье: с одной стороны – стабильность, с другой – неизведанное.

Однажды утром Таня пришла ко мне без предупреждения. Я пригласил ее войти, но она предпочла остаться в подъезде. Мы стояли друг напротив друга, и во мне возникло сильное желание обнять ее, но что-то удержало меня и я так и не решился этого сделать. Она начала с незатейливой беседы о недавно прочитанных книгах, а потом поведала, что поругалась с родителями и, сама не понимая почему, отправилась ко мне. Я вновь попытался уговорить ее войти, но старания были тщетны.

Вечером того же дня я позвонил ей, и мы проговорили несколько часов. Я не помню содержания диалога, ведь вникал не в слова, а в мелодию Таниного голоса. Внутри меня прорастало семя счастья, а надежда нашептывала мне удивительные мечты. Впоследствии она еще много раз умирала, воскресала и вновь умирала во мне.

Через пару недель я расстался с прежней девушкой и решил действовать решительно. Каждый вечер я приглашал Таню прогуляться по парку. Мы беседовали о вечном, наблюдая за тенями, которые отбрасывали на ярко освещенный тротуар фонари, и всё более сближались. Однажды мы сидели в беседке, и я, улыбаясь, глядел ей в глаза, когда она вдруг спросила:

– Хочешь узнать правду?

Я кивнул. В душе вновь загорелся проблеск надежды. Таня с грустью поведала мне о том, что у нее никогда не было молодого человека.