Тайна соснового бора. Уральский криминальный роман

Династия

Так уж случилось, что Ромашины еще в конце девятнадцатого века породнились с горячим производством на Староуральском казенном заводе. Тимофей Иванович, глава династии, вихрастым мальчонком, когда остался без попечения родителей, был определен сначала курьером (он был скор на ногу) при управляющем, а потом пошел выше: шихтовщик, помощник литейщика, сталевар, а перед уходом на покой без малого двадцать лет – помощник мастера. Петр Тимофеевич, его сын, пошел по стопам отца и всю сознательную жизнь простоял у пышущей нестерпимым жаром сталеплавильной печи. Внук, то есть Никита Петрович, работал помощником сталевара, заочно окончив институт, стал инженером, потом начальником цеха. Василий Никитич, правнук, освоил трубопрокатное производство и стал оператором прокатного стана 220. Ушел из жизни рано: по причине несчастного случая на производстве. Юрий Васильевич, праправнук, окончив всё тот же политехнический институт, был назначен сменным мастером трубопрокатного цеха, потом старшим мастером.

На этом трудовая династия была прервана, прервана не по желанию праправнука Сергея Юрьевича Ромашина, который, как и его предки, поступил и окончил прославленный политех1, являвшийся кузницей инженерных кадров, но по настоянию маменьки, под плотной опекой которой находился сын, он вынужден был отказаться от династических принципов. Говоря по правде, он не слишком-то сопротивлялся, потому что был совсем не тем, кем были его далекие предки: праправнук уже предпочитал не пыльную и не жаркую работу, на которой, бия баклуши и получая приличные бабки, потеть не надо. Какие времена, такие и нравы у поколения, выросшего на ценностях багрового заката двадцатого и бледной зари двадцать первого века. Кстати, Сергей Юрьевич Ромашин – совсем не худший представитель нынешней молодежи: он просто-напросто сменил приоритеты. И надо ли его строго судить? Ничто не вечно под Луной. Все течет, все изменяется. Как сказал древний философ, нельзя дважды войти в одну и ту же реку.

Когда Юрий Васильевич Ромашин (отец младшенького из Ромашиных) привел в дом будущую невестку (будущую мать Сергея), чтобы поближе познакомить с родителями, то Василий Никитич, быстро смекнув, с кем имеет дело, после ухода Ольги недовольно пробурчал:

– Уж шибко бойкая… Сверло… На одном месте дыру вертит… И тараторка… Тебе, увальню, поспокойнее бы кого-то… Она тебя быстро скрутит в три погибели… Превратит в поганую тряпку… И об тебя ноги будет обтирать.

Мать же в это время сидела, сложив на коленях руки, и молчала, лишь кивала в знак согласия. Потом, правда, тихо как-то, отрешенно заметила:

– Полюбил… По нраву, наверное, сынку пришлась.

Василий Никитич, осерчав на жену, возмутился.

– Какая еще любовь?! Мы вот… Сколько живем с тобой, а о любви – ни звука. Живем, слава Богу, хорошо. Дай Бог каждому.

Бурчание отца сын пропустил мимо ушей. Похоже, он был уже в той стадии, когда хоть кол на голове теши – ему все равно. Втюрился, одним словом.

Что было делать? Проглядели, опоздали с нравоучениями, а после драки нет резона кулаками-то махать.

Сыграли свадьбу. Свадьба – не хуже других оказалась, веселой такой.

С появлением невестки в старом доме тесновато стало. Все чаще и чаще Василий Никитич, кряхтя и охая, стал впадать в глубокую задумчивость и чесать в затылке.

Как-то, сидя за ужином, Василий Никитич заговорил о наболевшем

– Сынок, видишь ли… Придется строить новый дом… Попросторнее… Чтобы было где внуку разбежаться… А то… Вон, Ольга, носится… Пыль столбом. – Насчет пыли он фигурально выразился, ибо, несмотря на тесноту, в доме поддерживались чистота и порядок, благодаря трудолюбию, нет, не невестки, а свекрови. – Что думаешь, а?

Юрий Васильевич откликнулся вопросом на вопрос:

– Дело, отец говоришь, да где деньги взять-то?

– Ну, это уже, сынок, не твоя забота… Наскребу…

И наскреб ведь! Не сразу, но дом был построен. И какой ведь дом – пятистенник2: шесть окон глядели на Запрудную улицу и по два окна с боков. Четыре небольших комнаты и кухонька. Чем, право, не хоромы? Василий Никитич предусмотрел одну комнату для внука. Хотел он внука, мечтал.

Справили опять же шумно новоселье.

Надо заметить, что Василий Никитич как в воду глядел, когда после смотрин бурчал. Потому что Ольга скрутила-таки их сына в бараний рог. И пикнуть не смел без ее разрешения. Только и слышалось в доме: «Сделаю, Олюсенька… Сбегаю, милая… Конечно, моя дорогая». Угодливость сына возмущала отца. И он часто ворчал:

– Ну, хоть бы ногой топнул раз, что ли… И в кого сын пошел?

Юрий Васильевич только улыбался.

– Известное дело: в мать

– Как это «в мать», если та и слова такого, как любовь, не слыхивала?

– Я не про любовь, я про характер.

Василий Никитич согласно закивал.

– А… Ну, да… Золотой у матери характер… Поперек слова не скажет… Мне повезло: имею большой выигрыш… А вот тебе…

– Об этом не будем, отец… Люблю без ума свою Олюсеньку… Такое счастье привалило… И за что только?..

Василию Никитичу не повезло в другом: так и не дождался внука. Невестка долго не могла родить, а свекор вскоре погиб в цехе. Через год, также не дождавшись внука (наверное, горевала сильно), умерла и мать. Через год в трудных муках Ольга все-таки родила сына, которого назвали Сергеем, после чего она уже не могла иметь детей.

Прошли годы. Сегодня – всё изменилось. У Ромашиных – Юрия Васильевича и Ольги Валерьяновны – дом, можно сказать, полная чаша. Вместе с изменением статуса Ольги Валерьяновны стало расти и благосостояние. Рядом с родительским домом, который все-таки с боем отстоял Юрий Васильевич и не дал разрушить, вырос трехэтажный особняк из красного кирпича площадью почти триста квадратных метров и приусадебный участок в гектар, три иномарки, просторный гараж. Разумеется, все это хозяйство (с модой этой не поборешься) обнесено трехметровым бетонным забором.

Возмущение

…Семь вечера. Семья собралась за ужином. Здесь давно заведено: после семи – никакой пищи. Разве что стакан апельсинового сока. Порядок придерживается строго. Якобы, ради поддержания здоровья.

В просторной столовой на первом этаже за большим столом собрались: Юрий Васильевич, Ольга Валерьяновна, Сергей Юрьевич, его трехлетняя Ксюшенька и ее воспитательница Алла Денисовна Дробышева, живущая также в этом доме, и ее комната находится рядом с детской. Пустым оказался один стул.

Ольга Валерьяновна строго спросила:

– В чем дело? Где невестка?

Сын пожал плечами.

– Без понятия.

– Ей особое приглашение нужно?.. Если так, поднимись, приведи.

– Светланки нет дома.

– Это еще что за фокусы? Где жена твоя?

Сын повторил:

– Без понятия.

Ольга Валерьяновна вскипела.

– А кто должен знать? Ты муж или не муж?!

Алла Денисовна решилась вступить в перебранку между матерью и сыном.

– Светланы давно уже дома нет.

– Как давно? – спросила свекровь.

– Точно не могу сказать… Я не видела, когда Светлана ушла.

Ольга Валерьяновна обвела всех взглядом.

– Кто-нибудь знает?

Юрий Васильевич первым решил ответить на прямо заданный вопрос:

– Лично я не видел невестку с утра, то есть с того времени, когда уехал на работу. И до сих пор не догадывался, что ее нет дома.

Сергей Юрьевич мрачно добавил:

– До ужина возился с машиной и… Когда поднялся к себе, то жены не было на месте… Куда-то ушла.

Ольга Валерьяновна зло поджала губы.

– Бардак! Человек ушел и никто не знает, где он до сих пор. А на улице уже темно. Черт знает что происходит. Девка своевольничает… Я этого не потерплю, несмотря на потворство сыночка… А что говорит охранник?..

Сергей Юрьевич вновь пожал плечами.

– Спрашивал. Он тоже ничего не знает.

– Она на крыльях улетела, что ли? А, – Ольга Валерьяновна махнула рукой, – черт с ней… Семеро одного не ждут.

Ольга Валерьяновна первой встала из-за стола. Вытерев салфеткой губы и руки, зло бросила ее на стол:

– Опять взялась за старое! – Прошипела она и ушла к себе.

Сергей Юрьевич до полуночи искал жену, но все безрезультатно. Обзвонил подруг, но они утверждали, что не видели и ничего не знают про Светланку.

Спохватившись, что при ней должен быть сотовый телефон, стал раз за разом набирать номер. Но в ответ слышал одно: «Абонент находится либо вне зоны доступа, либо аппарат отключен». Многое передумал в эту ночь, бродя по пустынным улицам, Сергей Юрьевич. Какие только предположения не рождались в воспаленной голове, вплоть до того, что с женой произошел несчастный случай. «Пусть так, – думал он, – но почему нет никаких известий и почему отключен телефон? Вне зоны доступа? Чепуха! Светланка не могла далеко уйти или уехать, потому что все документы дома, а без них…»

Тюльпаны

Утро. Довольно-таки легкий уральский морозец, ослабевший за ночь, и слабый ветерок пытаются с необыкновенным нахальством забраться ему за воротник, но толстый и теплый шарф, обмотанный вокруг его по-прежнему бычьей шеи с таким тщанием, на которое способны лишь женские руки, препятствует. Он идет на работу, которую по-прежнему называет не иначе, как службой. Отчего бы ему так и не считать? Да, он ушел, облегченно при этом вздохнув, с той службы, которой отдал четверть века и давно в отставке, пенсионер. Однако не напрасно слово «служба» образовано от глагола «служить». Вот он и служит, чему может и как может, – обществу, праву и справедливости, в чем россияне крайне нуждаются, при этом оставаясь самим собой, свободным, насколько это возможно, от власти или от могущественных партий, которые на виду и на слуху и которые претендуют, чего не скрывают, на право изречения истин в последней инстанции. Пафосно? Ну и пусть, считает он, но зато истинно. Если кто-то думает о нем иначе, тот пусть первым попробует зафигачить в него булыжником. Именно, попробует. Потому что, в чем он уверен, смельчаки, знающие его характер, вряд ли осмелятся рисковать.

Вот такой он. И тем гордится. Да, он понимает, ибо не дурак, что гордый человек обходится дорого, особенно – самому себе. Но он же за ценой не постоит. Так всегда было и впредь так будет. Видя его таким, жена пытается ворчливо называть глупцом и вспоминает мудрость: дескать, лишь курица, у которой мозгов мизер, гребет от себя, а не под себя. Его реакция? Ухмыляется – вот и все. Тридцать лет вместе и ему ли не знать, что его жена на самом-то деле так не думает. Наоборот, всем говорит (до него доходит лишь из третьих уст), что муж чист на руку, что щепетилен до невозможности, а однажды, мол, жестко отверг добровольное предложение человека, попытавшегося своим автомобилем умышленно сбить мужа на пешеходном переходе, возместить материальный ущерб и моральный вред в любой сумме, вплоть до миллиона рублей3, а это тогда была огромнейшая сумма.

Муж-то помнит, но не вспоминает, а жена гордится.

Остановился на пешеходном переходе, дожидаясь, когда светофор загорится разрешающим. Он, хмыкнув, вслух сказал:

– Чертовски приятно.

Спохватившись, что рядом толпа, оглядев ее, понял, что никто не обратил внимания на что-то бормочущего вслух мужика.

Перейдя улицу Шевченко, остановился. Слева – театр юного зрителя, а справа, на углу улиц Шевченко и Преображенского проспекта4, стояли две близняшки-девятиэтажки. На первом этаже одной из них (той, что ближе всего к улице Шевченко) разместился его офис. Не слишком просторен, но, как считает хозяин, купивший двухкомнатное помещение, вполне достаточен для его конторы.

К тому же сидеть в офисе ему редко приходится: то в разъездах по области, то с утра до вечера бегает по Екатеринбургу.

Только что в голове мелькнула мысль: он должен сделать что-то важное. Мелькнула и исчезла, не оставив и следа.

После некоторых раздумий, не обращая никакого внимания на бегущих мимо озабоченных пешеходов, он хлопает себя по лбу и громко восклицает:

– Черт! Я же обязан купить живые цветы… Традиция. Кто скажет, что помощница, можно сказать, правая рука не заслуживает?

По правде говоря, согласно штатному расписанию должность его единственного сотрудника называется иначе и куда проще – делопроизводитель. Но от этого сотрудник ни на грамм не становится хозяину офиса менее милым. Потому что – правая рука и к тому же…

Он, миновав офис, бежит в ближайший гастроном, занимающий весь первый этаж большого дома, построенного еще до войны, где в дальнем углу торгуют цветами. Продавщица, знающая своего постоянного клиента, встречает улыбкой.

– Думала, что в командировке, и не придете.

– Нет-нет, сударыня. – Слышит подобное к себе обращение от этого клиента всегда, но каждый раз почему-то получает удовольствие и от него краснеет. – Сегодня, как говорят большие чиновники, весь день буду работать с документами.

Приняв букет из алых тюльпанов и нескольких веточек зелени, красиво обернутых прозрачной пленкой и перевязанных голубой шелковой лентой, расплатившись, столь же быстро убегает.

«Сударыня», по прежнему улыбаясь, провожает покупателя качанием головы. Потом произносит:

– Счастливица та, которую так любят.

Делопроизводительница

А покупатель, тем временем, влетает в офис и с порога, не успев еще за собой прикрыть дверь, кричит:

– С добрым утром, Галина Анатольевна!

Со стороны приемной слышит знакомое ворчание:

– Кому утро, а кому и день…. Полтора часа роюсь в бумагах

У них так заведено: в восемь утра – открывает офис и начинает рабочий день она, то есть делопроизводитель Галина Анатольевна, а лишь час или полтора спустя заступает на службу хозяин детективного агентства.

– Сударыня, где вы? Жду-с…

– Поседел, а все как малое дитя, – ворчит Галина Анатольевна, а все-таки появляется-таки в прихожей и спрашивает. – Что надобно, хозяин?

– Не мне, сударыня, а вам… Вот… Примите… Как знак благодарности за кропотливое служение.

Женщина принимает букет и сурово спрашивает:

– Не жалко денег?

– Нет, сударыня! К вашим ногам, – на работе он подчеркнуто и неизменно на «вы», а вне ее – другое дело, – готов положить полмира. Или вам не нравится подарок?

– Н-нравится, – главная канцеляристка нюхает цветы, – но…

– Никаких «но», ясно?

– Да ясно, ясно.

Говорит Галина Анатольевна и, усмехаясь, прижимая букет к груди, отступает в сторону, чтобы шеф мог пересечь приемную и войти в директорский кабинет, обставленный очень скромно, но стильно. Чей тут чувствуется вкус? Право, сразу не скажешь. Очевидно лишь то, что следит за порядком и наводит блеск рука любимой женщины.

Проходит полчаса. Это время необходимо хозяину, чтобы в покое оглядеться; как он выражается, чуть-чуть покумекать, пошевелить мозгами, которые, по его мнению, в рабочем положении скрипят и допускают сбои, вызванные, наверное, возрастом.

«Главная канцеляристка», взглянув на настольные электронные часы, откладывает в сторону кипу бумаг, встает и идет к шефу с докладом.

– Ну-с, сударыня, присаживайтесь.

«Сударыня», чему-то ухмыляясь, принимает предложение.

Фомин с минуту молчит, будто не знает, с чего начать, и лишь потом говорит:

– Как обстановка?

Продолжая ухмыляться, сотрудница отвечает:

– Нормальная обстановка.

– Это хорошо… А, простите, почему улыбаетесь?

– Так шеф не запрещает… – Она, прищурившись, ехидно спрашивает. – Или что-то изменилось за время вашего нахождения в командировке?

– Ваша правда: на улыбки в должностной инструкции запретов нет. Но все-таки?

– Радуюсь…

– Чему же, позвольте у вас поинтересоваться?

– А тому, что шеф не успел испортить настроение. Не повод, что ли?

Фомин, загадочно и несколько даже фамильярно подмигнув, уточнил:

– И, кажется, более того…

– Ах! Ну, да, шеф… Как могла забыть: повода для улыбки даже два!

– Превосходно, сударыня. В таком случае перейдем к делам насущным.

– Всегда готова!

– Были в банке? – Женщина кивнула. – И что с нашим счетом?

– Как всегда.

Фомин облегченно и совсем непритворно вздохнул:

– Значит, с уплатой налогов по итогам года проблем не предвидится?

Со стороны делопроизводительницы последовал укол.

– Нет. Да и откуда проблемам взяться у такого прижимистого шефа?

Фомин согласно кивнул.

– Опасаюсь банкротства.

Взглянул в окно, за которым сновали люди и рычали российские машины, вспомнил по сему случаю едкий стихотворный куплет…

Ухмыльнувшись, чем в сотруднице вызвал недоумение, спросил:

– Звонили?

– Да.

– Насчет чего?

– По разным поводам: одним отвечала, если знала что ответить, другим, которые хотели говорить только с шефом и больше ни с кем, – отвечала, что отсутствует, что рекомендую перезвонить завтра, третьи, которые непременно хотели бы с шефом переговорить с глазу на глаз, прийти сегодня, предварительно позвонив.

– Четкая работа, – похвалил Фомин, и это все, что хотели бы сообщить?

– Почти.

– А именно?

– Около пяти вечера позвонил Егор Павлович.

– Ух, чертенок! – Воскликнул Фомин, а на лице его морщинки разгладились, и появилась широкая счастливая улыбка. – Надо будет ему позвонить.

– Можешь не сомневаться: он сам наберет тебя.

– Как его дела?

– Его дела, говорит, катятся как по маслу.

– О чем-нибудь спрашивал?

– Интересуется, придёте ли поздравлять крестника с Рождеством Христовым?

Фомин хмыкнул:

– Вот еще! Будто были случаи, когда забывал.

«Главная канцеляристка» усмехнулась.

– Наверное, считает, что по причине преклонного возраста можете и забыть.

– Неужели так постарел?

– Во всяком случае, не помолодели.

– Не согласен!

– Годы не нуждаются в вашем согласии.

– Нет, сударыня: я, как говорит Карлсон, мужчина – хоть куда, в самом расцвете сил.

– Уже слышала, но с тех пор прошло одиннадцать лет, а это немало, дорогой мой шеф.

Фомин продолжил упираться:

– Для мужчины пятьдесят пять – не возраст.

– А вы давно гляделись в зеркало?

– Сегодня утром… Когда брился… А… что?

– Глубокие морщины на щеках ничего не напоминают?

– Нет.

– А редеющие волосы на голове?

– Не замечаю.

– А поседевшие виски?

– У некоторых виски седеют и в сорок. Так что не факт.

– Вас, хозяин, разве убедишь, даже в том, что очевидно всякому.

– Я, сударыня, не «всякий», позвольте вам заметить. – Это была, разумеется, шутка, после которой помолчал и посмотрел вновь в окно, а там, расшеперившись и перегородив проезд другому транспорту, остановился троллейбус, у которого с контактного провода слетели «рога»; водитель пытался вернуть в исходное положение, создав приличную пробку; самые отчаянные пробовали объехать, как выражаются автомобилисты, по встречке, но там шел густой поток машин. – Кстати, думаю подарить крестнику на Рождество новинку – крутой смартфон.

– А видели, сколько он может стоить?

– Присматривался… В девяносто тысяч можно уложиться.

– Дорого. – Сказала сотрудница и покачала головой. – Две месячных моих зарплаты.

– Учтите: это же от крестного и крестной.

– Все равно…

– Один раз живем.

– Вы хотя бы попытайте родителей: а что, если они надумали осчастливить таким же подарком своего единственного сына?

– Ценный совет… Принимаю… Неудобно, если…

Звонок

В приемной зазвонил телефон. «Сударыня» встала и вышла, не прикрыв полностью за собой дверь. Фомин, прислушавшись, понял, что кто-то настойчиво просится на прием.

– Хорошо-хорошо… Переключу вас на шефа. Он занят очень: только что вернулся из командировки. Если вам повезет, то возьмет трубку… Помню, что вы вчера звонили… Да-да… Вас хорошо понимаю… Понимаю, что дело неотложное… Во всяком случае, не надейтесь, что примет сегодня… В лучшем случае, примет завтра… Постойте, посмотрю… Завтра, после полудня у него есть свободное «окно»… Возможно…

И тут только затренькал аппарат в кабинете директора детективного агентства.

– Слушаю… День добрый… Так… Записываю… Зачем?.. Но я должен знать, с кем разговариваю?.. Понятно: Ромашин Сергей Юрьевич… Фамилия знакомая… Из Староуральска… С вами, если мне не изменяет память, никогда не встречался, хотя в Свердловской области меня каждая дворовая собака знает… Вас, сударь, не имею в виду… Да… Зря на свой адрес приняли… Всего лишь хотел сказать, что хорошо всем известен, потому что… Вас понял: вам кто-то рекомендовал обратиться в мое частное детективное агентство… Надежный человек рекомендовал?.. Тем лучше… Для кого?! Позвольте, но для обоих… Уверяю вас… Нет-нет, сударь, только не сейчас и не сегодня… Да… Сотрудница дала вам правдивую информацию… Да, только на четырнадцать ноль-ноль… И, прошу вас, без опозданий. Свободного времени у меня нет…. Нет, ваше «постараюсь» меня категорически не устраивает… Да… Учтите, пожалуйста: если не завтра, то встреча может, конечно, состояться, но лишь на другой неделе… К сожалению… До встречи… Надеюсь, что так и будет… Почему не спрашиваю, что у вас за история?.. Полагаю, что это не для телефонного разговора: интуиция подсказывает… Да, представьте, верю в интуицию… Меня интуиция еще ни разу не подводила… До завтра… Если есть какие-либо документы, советую их прихватить: могут пригодиться. И про паспорт не забудьте: может понадобиться… Как это «для чего»?.. Для возможного заключения письменного договора.

Фомин отключился и только потом услышал звук из приемной, свидетельствующий, что и там на аппарат положена трубка.

Вошла Галина Анатольевна. Спросила:

– Думаете, что-то серьезное?

– Вполне возможно.

– Но… предыдущее расследование не закончено, а собираетесь взяться за другое.

– С чего, сударыня, вы взяли, что я «собираюсь взяться»?

– Но… встреча…

– Выслушаю клиента, что он хочет от меня, что за история у него, а потом… Вы, сударыня, знаете прекрасно, что берусь за расследование не любого дела, а лишь тех и их очень мало, которые чем-то смогли зацепить меня.

Галина Анатольевна утвердительно кивнула.

– Знаю.

Фомин притворился рассерженным, для чего сдвинул все еще жесткие густые брови к переносице.

– Тем более.

Женщина уже прикрывала за собой вторую дверь, когда шеф остановил ее:

– Одну минуту… Заготовьте два экземпляра договора… Может завтра понадобятся… Человек из другого города. Гонять его туда-сюда не стоит.

Дверь плотно закрылась.

Детектив сидел, а в голове вертелась фамилия. Интересно, думал он, почесывая тем, что подвернулось под руку, – тупым концом ручки в затылке, что мне напоминает фамилия «Ромашин»? Где-то и даже совсем недавно слышал. Или давно? Надо порыться в голове. Так… Вспомнил! Месяц назад в администрации области какое-то совещание было и там на трибуне отчитывалась женщина. Ну, конечно, это была госпожа Ромашина из Староуральска. В качестве кого отчитывалась? Не обратил внимание. Но важнее другое: ему показалось лицо знакомым. Надо вспомнить… Думай, старина, думай, напрягись. Это может быть важным… Что-то начинает вырисовываться. Ясно! Это было… Ну, конечно, в тот год, когда он участвовал в расследовании уголовного дела в отношении тамошних бандитов. И не двух или трех, а двух десятков, если не больше. Была ли эта Ромашина в составе банды? Похоже, нет, но… Почему запомнилась? Продолжаем вспоминать… Так, кажется, это была она – Ромашина, та самая, председатель городского отделения партии власти. Но это общественная должность, а кем тогда работала? Только не мэром: им в тот год был мужчина. Вспомнил: занимала скромную должность ведущего специалиста одного из департаментов. Но оказалась нахалкой, каких мало. Однажды, встретившись в коридоре мэрии, стала угрожать. Не знала, видимо, что ему, старшему оперу уголовного розыска ее угрозы как мертвому припарка, что ему бояться некого и нечего, ибо успел повидать всякого: и нападения с ножом, и прицельную стрельбу по нему, и автомобильный наезд, и даже угрозы генерал-лейтенанта милиции Стадникова, уличенного в подленьком дельце. Одним словом, дура-баба. Чем она могла ему угрожать? А тем, что обратится к лидеру партии, вождю и попросит его вмешаться. В чем его, старшего опера была вина? Да ни в чем! Он просто-напросто вышел на одного из бандитов и задержал, а бандит этот оказался активистом той самой партии, которую баба представляет. Она посчитала, что задержанный чист как стеклышко, что наезд «ментов» на активиста есть не что иное, как попытка потрясти его мошну. Как отреагировал? Ухмыльнулся и все. Сам себе удивился. Не стал вступать в полемику. Удержался, хотя очень хотелось поговорить «по душам».