– Ваша светлость, как это все понять?..
– А чего понимать? – весело спросил Вольнор. – Пейте да угощайтесь! И ни в чем себе не отказывайте.
И стали они ужинать, вернее ел и пил только один Викентий Гаврилович. Он решил, пусть даже лопнет, но отведает все блюда и напитки. Гость же лишь, с разрешения хозяина, дымил сигарой да с интересом наблюдал за отставным капитаном, который быстро опустошал тарелку за тарелкой.
После пятой или седьмой рюмки страх Передрягина испарился, волненье прошло, и он, закурив предложенную сигару, стал расспрашивать гостя: кто он и что делает в этих краях.
– Путешествую, – односложно ответил гость. – Денег у меня предостаточно, а времени еще больше.
– Хорошее это занятие – путешествия!.. – завистливо вздохнул Викентий Гаврилович. – Веселое и беспечное.
– Не скажите, милейший, – возразил ему Вольнор. – Скучное это дело: мотаться по всему свету… Везде одно и то же… За тысячу лет – ничего принципиально нового! Я имею в виду человеческие отношения. Вот поэтому-то и стал я с некоторых пор забираться в сны к людям. Авось, там не заскучаю!.. И верите? – он проницательно глянул в глаза Передрягину. – Там случается такое, чего никогда не будет на самом деле! И человек во сне совсем иной, чем наяву.
Викентий Гаврилович, как только услышал про тысячу лет, застыл с сигарой в руке, внимая каждому слову Вольнора. Мурашки бегали у него по спине, словно блохи в военные годы.
– Вот вы, например, – продолжал странный гость. – В жизни почти незаметны, но там, в мире сновидений, вы – царь, повелитель чужих жизней и судеб! Это не лесть, милейший Викентий Гаврилович. Я люблю волевых людей. – Он сделал небольшую паузу и улыбнулся: – А вот за то, что вы недавно спасли мне жизнь, я решил сделать не совсем обычный подарок.
Капитан от неожиданности поперхнулся:
– Я? Спас? Вашу? Жизнь?!.. – закашлялся он. – Когда же, позвольте узнать?!
И тут волчья шуба Вольнора, небрежно сброшенная в кресло, слегка зашевелилась. Волосы встали дыбом на голове отставного капитана.
– Так это… были вы?!
Вольнор громко расхохотался.
– Я, Викентий Гаврилович! Так вот о подарке… Не стану загодя расхваливать его необыкновенные способности, особенно сейчас, когда вы немного навеселе. Завтра вы найдете его на столе в кабинете. Не спешите. Разберитесь. И тогда ваша жизнь приобретет совершенно другой смысл. Выпьем же за сны!
Вольнор поднял большой бокал вина, Передрягин чокнулся с ним, выпил, и словно куда-то провалился…
3.
Украшенная первыми листьями ветка стукнула в окно. За окном стоял теплый апрельский день.
Викентий Гаврилович потянулся, осмотрелся и мгновенно вспомнил все до мельчайших подробностей.
– Приснится же такое! – сказал он вслух и мечтательно добавил: – А напитки-то были просто волшебные!
Передрягин, с легкостью, какой не чувствовал уже много лет, вскочил на ноги, умыл лицо из кувшина, и на всякий случай решил заглянуть в гостиную, в которой с зимы не был. Он открыл дверь и остолбенел: накрытый стол, который ему приснился, стоял на самом деле, источая такие божественные кулинарные запахи, что отставной капитан тут же чихнул семь раз подряд.
Сердце вновь бешено заколотилось, и он кликнул домашних. Прибежали слуги, клянясь и божась, что ничего не слышали, и ни про что не знают.
Отставной интендант тупо смотрел на невиданное изобилие, затем налил рюмку рейнского и тут заметил в пепельнице два сигарных окурка, схватил тот, что длиннее, прикурил и медленно пошел в кабинет.
Так и есть! На его столе лежал завернутый в черную бумагу и перевязанный грубой бечевой большой толстый пакет.
Передрягину стало душно. Он распахнул окно и дрожащими руками осторожно развязал веревку. В бумагу оказалась завернута большая плоская картонная коробка. Сняв крышку, он увидел нечто похожее на тот французский набор оловянных солдатиков с фортом, пушками и даже с конницей, который отец подарил ему в детстве. Только здесь вместо солдатиков лежали картонные человечки: мужчины и женщины всех сословий – от крепостных до дворян. Крестьяне и крестьянки, купцы и купчихи, помещики и помещицы, генералы и генеральши – все они были вырезаны с особой аккуратностью и тщательностью.
Еще в коробке оказались аккуратно сложенные макеты церквей и домов. Присмотревшись к ним, Викентий Гаврилович с удивлением обнаружил, что картонная архитектура в совершенстве копирует здания их губернского города. Вот гимназия, где учился он сам. Это Пансион благородных девиц, куда на Новый год приглашали прыщавых курсантов угловатые ученицы. Вот больница, в которой он пролежал, мучась животом, а это – трактир «Чаво изволите?», где он впервые наклюкался водкой. Тут – французский магазин, здесь – торговые ряды, а вон – первая частная аптека. Ах, как все это было ему знакомо!
«Странный подарок!.. – недоумевал Передрягин. – Может, Вольнор хотел, чтобы я не обременял себя поездками, а путешествовал, сидя дома?.. Гм… Что-то тут не так… Ведь не ребенок же я, в конце концов, да и он – не дурак, черт подери!..»
Тут Передрягин схватился за голову: до него дошло, что вчерашний гость был не кто иной, как сам… чур меня, чур!..
«Господи, – повернулся он к иконам. – Как же я сразу-то не догадался?!..» Передрягин стал усиленно креститься, губы привычно зашептали молитву. Но слова произносились механически: мысли были заняты лишь тем, что это все могло бы значить?.. Он скосил глаза на письменный стол, и вдруг непреодолимая сила потянула его туда.
Тяжело дыша, Викентий Гаврилович достал со дна коробки карту губернского города, а в уголке, под фигурками игральные кости: два кубика из самшита, прохладные на ощупь. Все та же неведомая сила заставила его тотчас же разложить карту на столе и выставить на ней все картонные дома, словно декорации на сцене. После чего у него возникло странное неотвязное желание бросить кости. Они упали у картонного театра, который тут же внезапно вспыхнул, невесть откуда взявшимся огнем и вмиг сгорел, будто и в помине не было. Ни искры, ни золы…
У Передрягина закружилось голова. Осыпая игрушечный город седым сигарным пеплом, он без чувств упал на кожаный диван. Сколько пролежал – не помнил. Помнил только, что не спал. Очнулся капитан от холода. Он продрал глаза, и с трудом поднялся с дивана. Очень болела голова, будто после выпитого.
У открытого окна стоял конюх Степан. Завидев барина, он подошел поближе:
– Страсть что в городе творится, барин!
– Что?.. – вяло спросил капитан, наливая себе рюмку водки, чтобы согреться. К тому же, он хорошо знал конюха, которому соврать – что кнутом щелкнуть.
– Тиянтер сгорел! В полчаса!
– Господи! – всколыхнулся Передрягин. – Никак, совпадение… Когда?!
– Вчерась пополудни. И гореть бы целому кварталу, коли б не снегопад!
«Стало быть, сутки прошли», – отметил про себя Викентий Гаврилович и тут только обратил внимание, что и деревья, и зазеленевшая было земля, и крыши дворовых построек, – все засыпано тяжелым липким слоем снега… В каком-то полу-оцепенении он подошел к столу и, не ведая что творит, вновь бросил кости на карту города. На этот раз они упали прямо на макушку Соколовой горы. Та покосилась, меняя форму, а с ее боков, как букашки с листа, сползли домики.
– Готовь пролетку! – приказал в окно капитан.
– Какую пролетку, барин! – возразил несговорчивый конюх. – Впору сани запрягать!
– Запрягай что хочешь, – капитан от нетерпения сорвался на визгливый крик, – но чтоб через пять минут все было готово!..
К Соколовой горе сани подлетели часа через три.
4.
Повсюду сновали кареты скорой помощи, трубили и звонили пожарные команды.
– Что случилось, матушка? – спросил Степан у бедно одетой старушки, с трудом державшейся за столб газового фонаря.
– И-и, милай, – всплакнула она. – хибарки-то наши провалились сквозь землю. Стояли себе мирно, и вдруг сегодня, средь бела дня – оползень! Раз и – проглотил их! Горе-то какое!.. – Слезы градом покатились по ее морщинистым щекам. – Внученька моя… Уж не знаю: жива ли… Все копают да выкапывают… Много их там. Всю ночь напролет копали. Семь человек уж достали. А моей средь них, слава Богу, покуда не оказалось… И за что такие напасти?!.. Ах, бедныя-бедныя! – запричитала она и без сил привалилась к столбу.
– Куда ехать? – спросил Степан хозяина.
Передрягин не ответил. Он сидел в пролетке, как восковая кукла, и весь дрожал мелкой дрожью.
– Э-э, да вы, барин, никак простыли, – решил конюх и поворотил оглобли домой.
В имение приехали к полуночи. Осторожно положив капитана в постель, слуги разошлись по дому, шепотом обсуждая нездоровье хозяина.
