Сумка с истиной

© Мария Фомальгаут, 2016

© Мария Фомальгаут, иллюстрации, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Половина двадцать второго

Я дал ему хлеба.

Кому ему?

Не знаю. Я ничего про него не знаю, даже имени его не знаю.

Может, у него и нет имени никакого.

Хотя нет, так не бывает. Чтобы имени не было, у каждого хоть какое-нибудь захудалое имячко да и есть.

Хотя кто его знает.

Может, там имен и нет.

Там, у них.

Где у них?

Не знаю.

Короче, мне его стало жалко, и я дал ему хлеба. Хлеб нес домой, проходил мимо этого, посмотрел в изможденное лицо, не выдержал, отдал булку. Я еще боялся, что не смогу я ему отдать булку, не дойдёт до него мой хлеб – нет, дошел, упал ему в руки, он еще кивнул благодарно, улыбнулся…

Так что домой я пошел без хлеба. Ладно, не до хлеба сейчас, ни до кого, ни до чего, если завтра установку не запустим, уже не знаю, что со мной будет, да ничего со мной не будет, дальше будем работать, куда мы денемся…

Смотрю на дракона, отступаю от оскаленной пасти, повторяю про себя – так не бывает.

Как будто от того, что я говорю, так действительно не будет. А вот нет же, а вот будет, и еще как.

Думаю, кинуться сразу прочь из комнаты или подождать. Чего подождать. Ну мало ли. Может, розыгрыш какой-нибудь. Или испытание какое. Или еще что…

– Испугались?

Вздрагиваю. Смотрю на хозяина, ну по крайней мере, мне кажется, что это хозяин, кому еще быть, как не хозяин, кому еще здесь быть, как не хозяину.

– Есть маленько…

– Ничего, ничего… не достанет он вас.

Дракон выпускает столб огня, не успеваю отскочить, сгореть тоже не успеваю, стою в огне, не горю, что за черт…

Осторожно спрашиваю:

– Не… ненастоящий?

Хозяин прищуривается:

– Самый что ни на есть настоящий.

– Тогда… тогда как?

– Пойдемте… покажу вам, что и как.

Иду смотреть, что и как.

Сегодня я его снова увидел.

Правда, он был далеко, я не смог быть дать ему хлеба или еще чего-нибудь. Нет, далеко не в смысле расстояния, а в смысле… как это сказать… в общем, далеко. В общем, иногда он бывает близко к нашему миру, а иногда далеко. Как-то так.

Надо будет с этим разобраться.

Тогда, может, и установка заработает.

– Смотрите.

Смотрю.

– Не бойтесь, не бойтесь, подойдите поближе, что вы там встали…

Подхожу. Боюсь. Сколько живу, столько боюсь всяких стекляшек, как бы не уронить, как бы не разбить, так и вижу уже мысленно россыпью осколки на полу…

– Да что вы на них так смотрите, хоть бы в руки взяли… не бойтесь, не укусят. Или расколотить боитесь? Тоже не бойтесь, не бьются они…

Осторожно беру в руки шар, который кажется стеклянным.

– Цифру видите?

– Не…

– А что видите?

– Два икса…

– Эх вы, это и есть цифра.

– А-а-а, двадцать.

– Верно, двадцать. И что это значит?

– Э-э-э… век?

– Правильно говорите, век… двадцатый.

– Дела давно минувших дней…

– Ну.

– Это все века?

– Они самые. Вы посмотрите, посмотрите, поперебирайте, может, еще чего увидите…

Смотрю. Перебираю. Шары кажутся невесомыми, боюсь выпустить из рук, чтобы не вспорхнули к потолку…

– Так-таки ничего не заметили?

Чувствую, мой начальник начинает во мне разочаровываться. Это плохо, это не надо, чтобы он разочаровывался…

Хлопаю себя по лбу.

– Заметил. Два тринадцатых.

– Верно.

– Копия? Ошибка?

– А вы присмотритесь повнимательнее…

Присматриваюсь. Повнимательнее. Зачем-то принюхиваюсь, тут же брезгливо отодвигаюсь. В лицо ударяет что-то смрадное, затхлое, пропахшее копотью и нечистотами, да-а-а, хорошенькую парфюмерную фабрику у себя хозяин держит…

– А вы следующий понюхайте…

– Да спасибо, нанюхался уже…

– А вы понюхайте, понюхайте, не стесняйтесь…

Не стесняюсь. Нюхаю. Нюхаю еще раз, жадно вдыхаю сладковатый аромат.

Хозяин снова прищуривается:

– Что скажете?

– Они… они пахнут по-разному.

– Верно. А как вы это объясните?

– Ну… вот этот… который приятно так пахнет… он какой-то… рафинированный, что ли… ненастоящий…

– Верно говорите. Ненастоящий. Тринадцатый век, каким его представляли спустя много веков. Замки, рыцари, драконы… корни мандрагоры на перекрестке в полнолуние…

Перебираю остальные века. Попарно. Попарно. Попарно. Кое-где принюхиваюсь, хозяин кидается ко мне, хочет вырвать шар двадцатого века из рук, не успевает, я подношу шар близко к носу, в лицо ударяет что-то едкое, жгучее, удушающее…

Черт…

– Вы поосторожнее… – хозяин тащит меня к окну, открывает рамы, поток ледяного воздуха врывается в комнату, – сейчас бы иприту надышались, или еще чего похуже, посмотрел бы я на вас… о-ох, горюшко вы мое, вас теперь хоть с дозиметром проверяй… Ну что вы, не бойтесь, не бойтесь, проехали… дальше смотрите.

Смотрю дальше. Двадцать первый век. Такой и такой. Век космических поселений и век тотальных войн. Почему-то думаю, что двадцать второго века нет, он же еще не закончился.

Нет. Есть. Вот он, покоится на полке, сияет голубоватым светом неземных городов и порталов в иные измерения. Какие-то мечты каких-то поколений…

Ищу настоящий двадцать второй век, вижу половинку шара. Только половинку. Прошибает запоздалый страх, а-а-а, неужели я разбил…

Нет.

Не я.

Двадцать второй век доходит до пятидесятого года и обрывается.

Спрашиваю:

– А почему на пятидесятом обрывается? Сейчас вроде тридцать третий…

– А потому что после пятидесятого не будет ничего.

Давлюсь собственным голосом.

– К-как не будет?

– Так. Не будет. И все.

Холодеют руки. И вроде давно уже чувствовал, что рано или поздно будет все, только не ожидал, что так быстро, что вот прямо через каких-то семнадцать лет…

– А вымышленный почему целый?

– А что ему сделается?

Киваю. Тоже правда, что ему сделается…

Сегодня он не пришел. Даже обидно, что он не пришел, я ему мясо принес, и масло, и много еще чего, а его не было. Молоко принес, у них же там радиация зашкаливает после войны. Самое обидное – я посмотрел в завтрашний день, увидел, что он придет завтра, изможденный, голодный, будет ждать меня. Только завтра миры разойдутся слишком далеко, и я ему ничего передать не смогу.

Я так и не знаю, кто он.

В дверь звонят.

Хозяин открывает.

Молодой парень мнется на пороге.

– А мне бы это… про средневековье что-нибудь.

– А вот, пожалуйста, – хозяин протягивает ему сияющий шар, – приятно провести время.

– Большое спасибо.

На душе теплеет, помнит еще кто-то про наше хранилище, помнит, хоть единицы, да ходят сюда, хотя со стороны кажется, мы вообще никому не нужны, люди думают, как с голоду не сдохнуть…

Парень уходит. Хозяин поворачивается ко мне.

– Ничего не заметил?

Отчаянно вспоминаю, во что парень был одет – не помню.

– А… что?

– А то. Сколько человек сегодня пришли?

– Четверо, вроде… нет, пятеро.

– А что они брали?

– Так это… про средневековье все… про прошлое…

– Тоже верно. А про будущее кто-нибудь что-нибудь просил?

– Не… нет.

– Вот именно. Не нужно людям будущее… не нужно…

– Да кому оно такое нужно…

– Вот еще один туда же… видишь… – хозяин поднимает половинку шара, – если это погибнет к чертям, хоть этот останется… – бледная рука хозяина поднимает второй шар двадцать второго века, – я вижу, у тебя мозги как надо вставлены, тебе, я вижу, будущее интересно…

– Есть маленько.

– Вот. Ты и будешь дальше сочинять. Как оно там будет. в двадцать втором веке.

– Я?

– Ты.

– Да я как-то…

– Нечего, нечего мне тут. Как в стол писать, так это мы можем, а как чего хорошее сделать, так боимся…

– Как-то так…

– А нечего бояться… так и всю жизнь пробояться можно…

Сегодня я его встретил.

На перекрестке.

У меня как назло с собой только мясо было.

Перелистываю страницы.

– А это кто до меня писал?

– А это до вас тут автор один был.

– А с ним что случилось?

– Умер, что…

Меня передергивает.

– От… от чего умер?

– От старости, от чего… не бойтесь, никто его не грохнул, что вы побледнели так сразу…

Спрашиваю еще кое-что, что хотел спросить давно.

– А как они в наш мир всякое передают?

– Какое всякое?

– Ну… мне тут один человек хлеб передавал…

Хозяин не понимает.

– К-какой человек? Какой хлеб?

– Ну… он на работу шел… и мне то хлеба подбросит, то еще чего… оттуда…

– Что вы чушь несете, где это видано, чтобы оттуда передавали что-то.

Хочу сказать – я же видел.

Не говорю.

Сегодня я принес ему кофе. И сухие сливки.

И решил показать ему кое-что.

В его же хранилище…

Понимаю, он мне что-то показать хочет, важное что-то. Иду за ним, натыкаюсь на запертую дверь.

Мне становится не по себе.

– А… мне хозяин… не разрешит… наверное…

Он снова настойчиво показывает на дверь.

Ищу по ключницам ключ, должен же быть, должен… вот он, родимый.

Поворачиваю в замке.

Открываю.

Стеллажи, стеллажи, стеллажи. Шары, шары, шары. Поменьше и поблекче тех, вековых, но все равно видимые, ощутимые. Сначала думаю, что вижу перед собой года, тут же спохватываюсь, нет, не года, тут другое что-то…

Ну да.

Другое.

Имена, имена, имена. Дата рождения, дата смерти. Люди, люди, люди. Нахожу шар покойной матери. Почему-то долго держу в руке.

Перебираю людей, людей, людей. Ищу собственный шар, от волнения не сразу понимаю, что шары лежат не по годам, а по алфавиту. Наконец, выискиваю свой шар. Смотрю, не понимаю, как дата смерти, откуда дата смерти, я же еще не…

А вот.

Дата смерти.

Завтра.

– А почему…

Оборачиваюсь, хочу спросить своего спутника, понимаю, что спрашивать некого.

Он ушел.

Спрашиваю себя, зачем я показал ему это.

Понимаю, что не знаю.

От слова совсем.

– Спать иди, сколько писать-то можно…

Это хозяин. Недоумевает, почему я спать не иду, почему сижу допоздна, время уже за два часа ночи перевалило…

– Да… надо писать… пока пишется…

– Чего пока пишется, ты мне живой-здоровый нужен… пишется ему…

– Да я еще немного…

Хозяин пожимает плечами, идет в сторону спальни. Спохватывается, возвращается, закрывает стеллажи на ключ, не доверяет мне, ой, не доверяет…

Растираю виски.

Заставляю себя писать.

Не могу же я сказать хозяину, что мне осталось… всего-ничего…

Главный выслушивает меня, коротко кивает.

– Вы с ума сошли.

Я знал, что главный так скажет. На то он и главный инженер, чтобы всякие тут не ходили и дурака не валяли, ишь чего я выдумал, переходник миров ему подавай…

Осторожно говорю:

– Понимаете… это очень важно.

– Это невозможно, – главный инженер смотрит на меня ледяным взглядом, – мы эту установку не для того пять лет собирали, чтобы за пять минут к чертям полетела…

– Мне очень нужно… человека одного из другого мира вызволить нужно, понимаете?

– И что?

Понимаю, что не смогу объяснить, почему это так важно, очень важно, вытащить человека, одного-единственного человека, которого сегодня убьют…

– Да мне и нужно только-то…

И опять не могу объяснить, что нужно только-то, дождаться, пока сегодня два мира подойдут, близко-близко, и открыть переход между мирами, на какие-то несколько секунд открыть, человека одного вытащить, и тут же захлопнуть, всего-ничего…

Они не поймут.

Не поймут, как это важно.

Да я и сам не понимаю. Почему это так важно. Забрать человека. Потому что я ему хлеб носил. Не поэтому. Не знаю, почему…

– Да нету здесь хлеба, нету!

Мой хозяин бросается к окну, только что разбитому камнем, падает с простреленной головой, вот чер-р-р-р-т…

А ведь не отстанут, сволочи, а ведь атакуют, сволочи, черта с два до них дойдет, что нечего здесь жрать, в хранилище, сами мы здесь третий день похлебку из ботвы жрем…

Еще думаю, куда бежать, если окружен, понимаю, что никуда я не побегу, что вот оно, всё случится, как шар обещал…

Отчаянно дописываю последний абзац, как собирают переходник между мирами, как переходят из вселенной во вселенную, – до бесконечности…

Озверевшая толпа врывается в хранилище, еле успеваю вложить листок в шар с двадцать вторым веком. Кто-то прижимает мне нож к горлу, орет в лицо, жрачка где, сука, а если найдем, еще показываю жестами, что нет у меня никакой жрачки, нет…

– Немедленно отключите установку.

Это главный говорит. Не главный инженер, нет, а просто главный. Который над всеми главный. То есть, много их там, главных, а это один из них…

Итак.

– Немедленно отключите установку.

Не отключаю.

Знаю, что должен отключить.

Не отключаю.

Миры подходят близко, до неприличного близко, вот-вот-вот, еще-еще-еще, я вижу его, я касаюсь его кожи, я чувствую его дыхание, нервное, неровное, прерывистое, я слышу крики окруживших его головорезов…

Открываю портал.

Хватаю его за руку. Волоку за собой, скорее, скорее, чтобы не завис между двумя мирами.

Установка выключается с оглушительным скрежетом, давится сама собой, умирает.

Черт.

И еще тысячу раз – черт.

Вспоминаю про него (не знаю его имени, ничего про него не знаю), наклоняюсь, смотрю на спасенного, а где он, а почему нет, а должен быть, должен, должен, просто обязан, миллион раз уже проверяли, и на крысах, и на кроликах, и на всех, на всех, на всех…

Главный подходит ко мне. Говорю, сам пугаюсь своего голоса:

– Он… где он?

– Ты бы до конца дослушал… зря, что ли, сказали тебе, не включай…

Запускаю пальцы в волосы.

– Но что… что пошло не так?

– А ты в лицо его внимательно смотрел?

– Да нет как-то.

– Оно и заметно.

– Изможденное лицо…

– Так ты его не узнал?

Срываюсь на крик:

– Да как я его узнать мог, если я его не знаю?

– Знаешь…

Отчаянно вспоминаю его лицо. Начинаю понимать, что и правда знаю.

Осторожно говорю:

– А правда, интересно получается, почему человек никогда сам себя не узнает… на фотографиях вот тоже, в газете на снимки смотрю, себя ищу, и нету…

Главный кивает мне.

– Бывает.

Спохватываюсь.

– Установка…

– Ничего, ничего, исправите… вы… все… с вашими-то мозгами…

Отворачиваюсь.

До крови закусываю кулак.

Злой богач

– Тут понимаете, какое дело…

Замолкает. Киваю, говорите, говорите, не стесняйтесь. Мысленно про себя добавляю, я к вам в голову не залезу и сны ваши дурные оттуда не вытащу, или что там…

– Понимаете… я одного злодея в прошлом оставил.

– Вот это вы правильно, злодеев надо в пролом оставлять, за собой в памяти не тащить…

– Нет-нет, вы не поняли, – машет руками, – тут другое. Понимаете… я… в детстве всяких героев себе придумывал… дружил с ними…

– А со сверстниками как?

– Ка-акие сверстники, отец по всей стране мотался, нынче здесь, завтра там, я и познакомиться не успевал ни с кем.

– Вот оно что…

– Вот были у меня там друзья всякие… воображаемые… обезьяна, помню, была…

– Вы с ней по южным островам плавали…

– Да нет. Просто обезьяна. И вот был там один богач… злой богач. Ну, это я так придумал – злой богач. Потому что в мире же не может быть только добро, там еще и зло должно быть?

– Ну… сложный вопрос. Я бы специально зло создавать не стал… Добрых людей вместе посели, так между ними тоже конфликты начнутся… одному нужно все скорей-скорей, а другой медлительный… один весь на эмоциях, а другой замкнутый, слова не выжмешь…

– Ну, это да, только в детстве-то таких тонкостей не знаешь, там или белое, или черное, или плюс, или минус, или да, или нет. Ну вот, был богач. Злой богач. Ну… злой, потому, что злой. Он не виноват, что он злой, это я его таким выдумал. Он у меня в шезлонге лежал… на берегу океана… среди пальм… ну правильно, в фантазиях ребенка что еще богачу делать, только в шезлонге лежать.

– Он вас преследует? Сейчас?

– Не-е, что вы… тут другое. И понимаете… приближался новый год… елка, праздник, жду подарков, билеты там какие-то на елку какую-то во дворце каком-то, фигню там какую-то показывали…

– Богач вам праздник испортил?

– Да нет, не то… и понимаете… есть такое, что в новый год все плохое нужно в старом году оставлять.

– И вы решили оставить…

– …злого богача. Я там придумал всякое… пароход такой большой… на него все мои друзья сели… в новый год отплыть. Вещи собирали, под конец там зайчиха какая-то зайчонка своего потеряла, искала везде… И вот часы бьют двенадцать… стол праздничный, ёлка, счастье такое… безоблачное… только в детстве такое счастье бывает… И вот мы на корабле в новый год отплыли. Знаете, хорошо так, поужинали, я спать ложусь, кровать в такт волнам покачивается…

– Да, я тоже так мечтал… только богача у меня не было.

– А у меня богач в старом году остался. Потому что плохой. Понимаете?

– Понимаю. Так что же…. Что же вы хотите?

– Понимаете… вот недавно среди ночи проснулся… и богача этого вспомнил…

Хочу спросить, и что же богач, явился из прошлого, что ли. Тут же спохватываюсь, я же это уже спрашивал, он сказал, нет…

– Тогда что же…

– Так видите… стыдно мне стало.

– За что стыдно?

– Ну как же. Так с человеком поступил.

– Он же злой.

– Ну, это же я его злым сделал. То есть, я виноват.

– И что вы…

– Вот я и решил… вернуться туда мне надо.

– Куда туда?

– В тот год. В тот старый год. Я даже вспомнил. Девяносто второй. И… забрать этого богача, что ли… с собой. Если он еще жив… А вы не знаете, воображаемые… долго живут?

– Да хоть сколько… пока человек жив, пока про них помнит, они живут. Можете хоть по двадцать лет не вспоминать, потом подумаете – и друг ваш оживет. А то и после смерти человека остаются тульпы эти… вымышленные. Если человек про них в книге напишет или нарисует…

– Так почему он ко мне не явился?

– Так вы его сами в прошлом оставили, как он явится-то? Это вам туда за ним идти надо…

– Ну да, я, собственно, за этим…

– Ой, сложное дело… понимаете, чтобы в прошлое вас ввести, это вас даже не в гипноз надо, это вас…

– Да нет, в прошлое-то я вернусь… не впервой…

– Да вы что?

– А вы что думали, в Хронотавре зря, что ли, работаю…

Вскакиваю, вытягиваюсь в струнку.

– Отставить, отставить, что вы… что вы на нас… как на богов каких-то смотрите.

Не выдерживаю:

– Так что же вы от меня хотите?

– Ну как что… вот приду я к нему… что я ему скажу? Вот вы бы мне как психолог помогли бы. Подход к нему найти. Он же меня увидит, он меня вообще застрелит к черту.

– А у него что, оружие есть?

– Да как у богача оружия нет? Вот он меня и пристрелит…

– Ну, он вас пристрелит, так вообще из старого года не выберется.

– Да кто его знает, он там озверел, поди…

– Гхм… а вы вот что сделайте… ВЫ бронежилет наденьте на всякий случай… И вот что. Скажете ему, что у вас к нему деловое предложение есть. Дело на полтора миллиарда, не меньше. Скрабдайвинг.

– Чего?

– Скажете, скрабдайвинг.

– А это что?

– Ничего. Только что придумал. Неважно, главное, чтобы прозвучало красиво, он и клюнет…

– Думаете, прокатит?

– Да ничего я не думаю, я только совет могу дать. А решать вам. И риски оценивать тоже вам…

Он бледнеет.

– Это должны сделать вы. Только вы. Один. Вот вы меня сейчас просить начнете, чтобы я с вами пошел… так вот, не могу я с вами. Это только вы один можете сделать…

– Боязно.

– Ну… не делайте.

– Тогда всю жизнь совесть мучить будет…

– Ну… ничем не могу помочь… думайте…

– Х-хорошо… я… подумаю.

– Вот что. Вы мне телефончик свой дайте…

Он невозмутимо вынимает смартфон, кладет мне на стол.

– Да не-ет, вы это… номер свой.

– А, да, конечно.

– Вернетесь, позвоните мне. Если через три дня не позвоните, я вас сам наберу.

Он вздрагивает:

– Три дня? Да за три дня от меня там живого ме…

– Хорошо. Через сутки.

– Многонько.

– Ничего не многонько. Пока то, пока это… держитесь, всё хорошо будет. Удачи.

Набираю номер.

Уже понимаю, что мне никто не ответит.

– Алло?

Вздрагиваю. Только звонков с того света мне не хватало.

– Вы… вы позвонить обещали.

– Извините, запарился совсем…

– Ну что там?

– Да что, что… похоже, у него я остаюсь.

– А… а что такое? П-постойте, вам удобно говорить сейчас?

– Да, конечно.

– Он… не отпускает вас?

– Да нет… Я… у него останусь. Хорошо у него тут… он же недаром богатый человек, богатый человек знает, как обустроиться… у него тут рай на земле… остров свой… вилла… бассейн…

Начинаю сомневаться:

– И что, и зла на вас не держит?

– Да какое зло, говорю же вам, у него тут в шоколаде всё! Он уже и не знает, как меня благодарить…

– Очень рад за вас.

– А то заезжайте как-нибудь.

– А-а-а, с-спасибо… как-нибудь заеду…

Холодеет спина.

Еще раз смотрю на протянутое мне удостоверение, еще думаю, липовое, или настоящее, и что будет хуже, настоящее или липовое.

Еле выжимаю из себя:

– Э-э-э… здрассте.

– День добрый. Мы по поводу пациента вашего… который ушел и не вернулся.

– А, так он в прошлом остался.

– К-как остался?

– Ну… там одна тульпа его…

– Одна его что?

– Друг его один… воображаемый… вот он его в прошлое пригласил.

– А вы откуда знаете?

– Он мне сказал.

– Кто?

Начинаю злиться.

– Пациент мой, кто…

– Он вам лично сказал?

– По телефону.

– Вы его слова проверяли?

Теряю почву под ногами.

– А что… надо было?

– А вы как думали… это вы всех пациентов так лечите, вернулся, хорошо, не вернулся, туда ему и дорога?

– Я проверю… проверю… обяз-зательно…

Начинаю понимать, что дело нешуточное.

– Я… по поводу пациента моего…

Лейтенант смотрит на меня, сверлит взглядом.

– Вы проверили?

– Э-э-э… мне очень жаль…

– Что-то случилось с ним?

– Да что… я там был… в прошлом его… на вилле этой.

– И?

– И. Нету там никого. Ни того, ни этого. Пустой дом… и…

– И что?

– И… и кровь на полу.

– Да вы что?

– Ну… вхожу, там холл такой богатый… и кровь на коврике.

– Черт… образец крови принести не догадались?

– Вот… коврик принес…

– Молодец, догадались…

– Ну что я могу сказать… кровь-то этого… пациента вашего.

Киваю.

– Убит.

– Убит.

– Это… это я недоглядел.

– Ну… отчасти и ваша вина тоже, да.

Сглатываю.

– Меня теперь… посадят?

– А вы хотите сесть?

– Да не знаю я… как там по закону положено…

– По закону штраф положено. Полторы тыщи за недобросовестное выполнение служебных обязанностей.

Вынимаю банкноты.

– Чш, куда вы мне их суете, вон, в кассу идите, а то еще подумают, что вы мне взятку сунули… да, и вот еще что… а чего там ваша кровь делала?

– В смысле?

– Ну, в лаборатории сказали, там еще ваша кровушка была.

– А-а-а, руку порезал… там у него в зале доспехи рыцарские, я на копье напоролся…

– Покажите.

– Как я вам их покажу, они же там, в прошлом… в несуществующем.

– Нет, рану свою покажите.

– Так рана тоже там осталась…

– А кровь, значит, на коврике пронесли?

– Кровь-то от меня отделилась уже.

– Ой, не понял ничего… ну да ладно… Всего вам хорошего.

– И вам того же.

Иду к кассе.

Расплачиваюсь.

Осторожно выхожу на улицу, оглядываюсь, вроде движение правостороннее, как было, так и осталось. А вон автобус, а на нем электронная строка бежит, а раньше маршрут просто на табличке писали. И рекламных щитов на остановках тоже не было. А вон человек в трубку говорит, как хорошо беспроводной телефон сделали, бешеные деньги стоит, не иначе… ничего, и я такой куплю, только освоюсь здесь… За двадцать три года тут вообще всё переменилось…

– Тут понимаете, какое дело…

Замолкает. Киваю, говорите, говорите, не стесняйтесь. Мысленно про себя добавляю, я к вам в голову не залезу и сны ваши дурные оттуда не вытащу, или что там…

– Понимаете… я не человек.

– И… кем вы себя ощущаете?

– Да никем я себя не ощущаю, я просто не человек. Правда не человек. Не сумасшедший какой-нибудь, который себя кактусом считает или бачком от унитаза… а правда не человек.