В долине иван-чая

Надо же! Нарочно не придумаешь. Оба случая похожи, как две капли воды! И оба на моём веку: только один произошёл в Воронежской области, где я родился и жил пацаном, а другой на Колыме, куда меня занесла «нелёгкая» после окончания вуза. Вот они, эти случаи.

             1

      Январь пятидесятого. На улице морозно. А в классе теплынь! и не только от того, что чугунина печки-голландки накалилась до бела, – урок вела незабываемая мною Любовь Михайловна.

Признаться, не смотря на столь юный возраст, я не обманулся в своих чувствах, – красивее женщины за всю свою жизнь так и не увидел. Одни глаза чего стоили. Не глаза, бездонное море! Голубое, голубое!. При встрече с ними становилось немножко жутко, а выплыву ли оттуда? Любовь Михайловна как – будто читала мои мысли. Ласковым взглядом давая понять, мол, плыви, плыви, дурашка, не бойся, не утонешь! Тонкими длинными пальцами прикасалась к моей голове, заставляя следить за текстом в книге или писать в тетради, и неведомый ток пробегал по всему телу. Не-ет! Не только печка – голландка согревала меня в классе.

Шёл последний урок. Вот-вот прозвенит звонок. Дверь класса вдруг приоткрылась: за порогом стояла моя мама. Она была чем-то озабочена. Я понял, пришла за мной. Любовь Михайловна кивком головы разрешила мне выйти. В это время зазвенел звонок, все ринулись из класса и через минуту мы остались втроем: Любовь Михайловна, мама и я .

–Михаловна, – с деревенской простотой сказала мама, -посоветуй что делать. Ко мне в сенцы забежала зверюка…этот…как его…олень или лось. Забежала и лежит, – в комнату не войти. Не знаю, что и делать. Зверюка больше коровы.

Любовь Михайловна смутилась в растерянности, – что она могла посоветовать?

–Пойдёмте к директору, – нашлась учительница. Аким Григорьевич выслушал маму, приказал нам одеваться, сделал сам тоже самое, и мы четверо побежали к нашему дому прямиком, оставляя глубокие следы на снегу.

Двери в сенцы были распахнуты настежь, где прямо перед самым входом лежала лосиха, действительно, большая, с корову. Появление людей ни сколько не потревожило её. Даже глазом не повела в нашу сторону, уставившись в одну точку. Так бывает когда человек или животное безразличен ко всему окружающему, – будь, что будет!

–Откуда она взялась? – удивлялись мы, разглядывая невиданную, до сей поры скотину. А и правда, откуда? Ведь у нас куда не глянь степи да поля колхозные. Лес от нашего села в двадцати километрах, – Усманский заповедник. Что заставило зверя проделать такой путь и очутиться в сенях деревенского дома? Появление лосихи тогда так и осталось для нас загадкой.

–Смотрите, – сказал Аким Григорьевич. – У неё нога сломана.      Левая передняя нога ниже колена обрывалась острыми зубцами белой кости. Копыто и сломанная часть ноги болталась на сухожилии и на оставшейся не порванной полоске кожи.

–Варвара, – попросил Аким Григорьевич маму, – давай дадим ей воды. Может так лучше будет.

Мама принесла ведро с водой прямо из колодца, поставила перед лосихой. Та, почуяв влагу, задёргала ноздрями, задвигала губами, потянулась к ведру и в два счёта осушила его. Наши лица засветились радостью. Казалось, что тут такого? Обыкновенное дело-зверь попил воды. Мы смотрели друг на друга, не скрывая улыбок. Так приятно было слышать, как вода клокотала, собираясь в большой глоток, и потом бурно журчала уже внутри зверя.

Второе ведро лосиха не допила. Подняла голову, струйками воды поливая пол, равнодушно пережёвывая, вновь уставилась в одну точку. Не забыть никогда её взгляда: бездонная грусть в глазах, отрешённая печаль о чем-то безвозвратно ушедшем. Веки, опушённые длинными рыжими ресницами периодически смыкались, словно шторка фотоаппарата: щёлк и есть кадр воспоминаний, щёлк – ещё один кадр. Ах, если бы можно было составить из тех кадров киноплёнку и прокрутить трагедию на экране!

Тут к нашему дому на санях подкатил председатель сельского Совета однорукий Семён Михалыч. Прижав культёю ремённый кнут, который, кстати, носил для проформы, ибо никогда не пускал его в дело, смотрел на лосиху, чмокал толстыми губами, что-то обдумывая.

–Волки, сволочи…это их рук дело… Нашла где спрятаться, – Семён Михалыч достал клочок курительной бумаги, зажав её губами, насыпал махорки и так быстро смастерил самокрутку, что со стороны казалось, вторая рука ему и вовсе не нужна, он так ловко управляется одной. – Надеялась на нашу помощь. А чем мы поможем. Она не жилец на свете, – категорически заявил он, повергая нас в уныние. – Будь-то корова, прирезал бы и вся недолга. Лось – государственный зверь, не имеем права. Это уже браконьерство. Нужно сообщить в исполком. Из Усмани приедут люди, заберут. Жаль, телефона у нас нету. Придётся кому-то ехать. Я могу дать вот… лошадь, – дымящейся цигаркой указал на повозку.

Тут же выяснилось, что ехать некому. Семён Михалыч и Аким Григорьевич, должны быть на заседании Совета, неотложные дела. Маме идти колхозных коров доить.

–Давайте я поеду, – вызвалась Любовь Михайловна, стоявшая молча в сторонке, пригорюнившись, жалостливо смотревшая на зверя.

– Лошадь – не трамвай. Нужно уметь править, – буркнул директор школы, намекая на городское происхождение молоденькой учительницы.

–Я умею править, – сорвалось у меня с языка. Возражать никто не стал. В то время мы, ребятишки, с лошадьми были на “ты”, во всём помогали колхозникам.

Любовь Михайловна села в сани. Семён Михалыч ловко укутал её тулупом, что лежал на грядушке. Вскочил в сани и я. Мама кинула мне на ноги старую стёганую фуфайку. Молодая кобыла Стрела, стоявшая с изогнутой шеей и выпученными бельмами глазевшая на лосиху, почуяв кровь, храпела и “танцевала” на месте. Как только я взял в руки вожжи, она рванулась, далеко выбрасывая перед собой передние копыта, вытянулась в струнку, прижала уши, закружила нас снежной метелью и клубами пара, что вырывался из её ноздрей.

Всякий раз, управляя лошадью, не раз удивлялся, насколько это умное животное. Вот и тогда Стрела не побежала прямо, в сторону Семёновки, или направо, к сельсовету. (Уж эти-то дороги она за день сто раз исходила! ) На месте развернув сани, точно взяла курс на Хаву, как бы поняв разговор людей и заранее сама определив себе задачу.

Стрела несла нас по Кирюхинскому порядку. Мимо летели саманные избёнки, крытые соломой, перекошённые и местами завалившиеся плетённые изгороди, редкие яблони и вишни на заснеженных огородах. В разгорячённое лицо дул морозный ветер. Он забирался через расстёгнутый ворот рубашки к телу, растекался ознобом по бокам и спине, остужая не столько тело, сколько рубашку и пальтишко. От этого одежда дубела, становилась колкой. Любовь Михайловна заметила, как мне зябко на ветру.

–Иди ко мне, – тронула она мой рукав, – здесь теплее.

–А мне не холодно, – начал я было хорохориться.

–Какой же ты глупый, – учительница распахнула верхнюю одежду и увлекла меня за руку к себе. Прикрыла полою пальто, укутала тулупом так, что снаружи торчала одна моя облезлая шапчонка. Со стороны я походил на писклока, выглядывавшего из-под тёплого крыла матери-наседки. Сразу одежда, а за ним и тело моё согрелись. Какой это был рай– ощущать тепло дорогого мне человека! И только ли тепло! ? Впервые я почувствовал до селе мне незнакомый, ни на что не похожий, но оттого не менее прекрасный запах женского тела. Еле уловимый, нежный аромат вместе с духами пьянил до головокружения. Что творилось в моей душе! Что творилось! До слёз было жаль лосиху, но я благодарил судьбу, что случилось именно так. Мысленно упрекал Стрелу,– так долго едем, с лосихой может случиться что угодно, и в тоже время хотелось, чтобы поездка длилась вечно и никогда не кончалась.

До Хавы и обратно время пролетело незаметно. Однако, дома произошли невероятные события: лосиха принесла приплод,– неуклюжего лосёнка, а сама, потеряв много крови, ушла в мир иной. Мы застали, когда неживую лосиху и лосёнка грузили в «полуторку», прибывшую из Усманского заповедника.

–Мой-то никак уснул? – спросила мама учительницу.

–Да, пригрелся, – ответила Любовь Михайловна, распахнув тулуп и пальто. Меня сразу обдало холодом и я почему-то расплакался.

–Ему лосиху жалко, – определила Любовь Михайловна. – Уложите его спать, всё пройдёт.

Да, мне было жаль лосиху. Вот и лились мои слёзы ручьём. И не только от этого! Рядом с горем в моей душе одновременно поселилась и радость! Я плакал…Я плакал… Я плакал, от того счастья, которое пережил под тулупом. А ещё плакал оттого…оттого…Мало ли отчего плачут дети

2.Попрошайка

Прошло двадцать с лишним лет. Точно такой же случай с лосихой повторился, но уже в другом месте. Тогда я жил на самом краю земли– на Колыме.

В Кадыкчане мы были проездом: в конце сентября ехали рыбачить на Индигирку как раз через этот посёлок. Остановились у магазина купить хлеба. На Колыме в каждом посёлке пекут свой хлеб. Чем меньше посёлок, тем вкуснее хлеб получается, -пекут же для себя! Ну, а нам зачем везти с собой обыденный, когда можно было отовариться здесь чудесным хлебом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.