Ненавижу его!
Наверное, стоит схватить его за густые черные волосы, оттащить, ударить по лицу, но я безумно боюсь.
Даже не боли боюсь – чего-то куда более жуткого.
Альдо показал, что мое сопротивление для него ничто. А сейчас он забавляется, хотя в любой момент может сломать меня.
Он ведь так и сказал.
Меня передергивает. Ужас и отвращение немного притупляют возбуждение.
Но не сильно. Кажется, мое тело сошло с ума и живет своей собственной жизнью. Считает, что лучше отдаться чужаку, чем быть истерзанным и порванным.
Я чувствую себя вещью. Бесправной. Бездушной.
Король шеннари же впервые видит меня настолько близко. Скольких женщин он перетрогал, чтобы вот так безошибочно определять, кого как надо ласкать?!
Чтобы им стало… хорошо. Непристойно. Упоительно… хорошо…
Чтобы думать связно было все сложнее…
Я снова кусаю губу и сдерживаю всхлип.
Чувствую себя игрушкой, которую дергают за ниточки, и она делает то, что хочет кукловод.
– Ты уже моя, Камила. Этой ночью я просто возьму свое, да? – Альдо прекращает поцелуи, но продолжает касаться моей кожи горячими губами.
Что бы я ни сказала, все бесполезно.
Сегодня мне не удастся спастись. Чуда не будет.
– Делай, что хочешь, король шеннари. Я не прощу тебя. Никогда.
Я живая, проклятый Альдо, я не кукла. У меня есть свои мечты, чувства и планы. Все то теплое и нежное, что согревало каждый мой день. Я не просто тело, над котором ты издеваешься своей мнимой, но очень изощренной лаской.
Я ненавижу тебя.
Я переживу эту ночь. Уже ничего не исправить и не отменить. А потом отомщу тебе так, что шеннари навсегда запомнят месть амири.
– Делать то, что я хочу? Ты уверена, вкусная Камила? Не боишься, что я услышу твои стоны удовольствия? – Альдо из шеннари усмехается и выгибает бровь.
Гад. Ему идет.
Он слишком красивый и наверняка он это знает. Пользуется внешностью, чтобы очаровать побольше женщин, а потом применить полученные с ними навыки на других. На мне.
Нет, мерзкий король. Хотя мое тело мне сейчас не принадлежит, хотя ты насильно держишь меня и умело ласкаешь, моя душа твоей не будет.
– Никогда, Альдо из шеннари.
– Если ты так уверена, вкусная, я больше не стану тебя щадить. Ты забудешь себя. Все, во что ты верила, ты забудешь и проклянешь. Но ты сама этого захотела, Камила, сама, – Альдо шепчет, не отнимая губ от моей разгоряченной кожи, рождая волнующую щекотку. Многообещающе жутко.
Сразу же что-то в воздухе меняется. Сам воздух будто начинает пахнуть иначе.
Приятно, очень томно… Как на уроках удовольствия, когда служанки воскуривают особенные масла для настроения.
Это темная магия. Игра в подчинение.
Скоро я совсем перестану соображать и уже не смогу ничему сопротивляться. Масла просто создают настроение, зато Альдо, похоже, решил меня всерьез одурманить…
Усилить ощущения…
Одна часть меня в ужасе замирает и умоляет заплакать и начать упрашивать короля шеннари срочно прекратить все это. Пообещать ему все на свете.
Хотя… что я могу ему обещать?
Он не возьмет деньги. Ему нужно мое тело – тело он и берет.
Гадко, гнусно, но безукоризненно нежно. Так, что я задыхаюсь от его нежности.
Совершенная ненависть выглядит именно так – ее не отличить от любви.
Гордая кровь моих предков не дает мне открыть рот и начать умолять хоть о чем.
Это война. Не просто искушенные ласки мужчины, а самая настоящая битва характер на характер.
Если я теперь покажу, что испугалась чужого оружия, да пусть хоть проклятой магии, я позорно проиграю.
Никогда – это никогда.
– Я хочу увидеть и услышать, как ты кончаешь. Уверен, мне сильно понравится, – король шеннари смеется надо мной. Но вместо наглой издевки я с ужасом замечаю в его интонации один бархат.
А его большие ладони на моих бедрах приятно теплые.
На абсолютно голых бедрах. От моего ночного платья остались одни бесполезные обрывки.
– Обними меня, Камила.
Я не хочу его трогать! Я никогда не буду его добровольно трогать! Никогда!
А мои ладони уже движутся сами.
Король шеннари слегка приподнимается на локтях, чтобы мне стало удобнее, а дальше происходит немыслимое.
***
АЛЬДО
Домой я вернулся совсем бешеный. Смотреть на бесстыжую демоницу и не иметь возможности ее коснуться стало для меня изощренной пыткой.
