– Дай ей! Успокой и прикрой Сливке глаз, чтобы не испугалась, – велел Гэмон.
– Она…
– Ничего не почувствует, – ровным голосом пресек колебания бакку.
Удзуро приблизился к лошади и опустился на колени. Во взгляде тянущей к нему шею Сливки читались боль и страх. Из глаз катились жгучие градины. Она растерянно и с мольбой смотрела на Удзуро, ища помощи.
Возчик выбрал самую крупную сливу и подал ей на ладони. Кобыла на мгновение замешкалась, затем потянулась губами и взяла угощение. Тот подал ей следующую, потом еще одну и еще. Он ласково гладил морду Сливки, шептал ей что-то нежное, успокаивающее, не позволяя терзавшим его мучениям прорваться наружу.
На мгновение лошадь расслабилась и затихла, будто забыв о муках. Наступил момент безмятежности. Казалось, что она ребенок, уснувший на руках у матери.
Удзуро положил ладонь на глаз Сливки. Она даже не вздрогнула, когда острие меча Гэмона, пробив височную кость, вонзилось в мозг.
Возница прижал голову лошади к груди и, дав волю чувствам, зарыдал в голос.
Бакку отер от крови клинок и убрал его в ножны.
Отнявшему наконец голову мертвой кобылы от груди Удзуро почудилось, что на ее морде застыла та самая блаженная улыбка, с какой Сливка еще жеребенком находила материнское вымя.
Возница подумал, что именно такая должна быть у лошади, скачущей по бесконечному небесному пастбищу со вкусом сладкой сушеной сливы на губах. Не нарушивший ее покоя удар был исполнен с великим искусством. На душе Удзуро сделалось легко и спокойно.
– Я должен теперь отплатить за Вашу услугу, – произнес Удзуро, приблизившись к Гэмону, который напряженно всматривался в линию горизонта.
– Это не требует беспокойства, – не оборачиваясь, ответил бакку.
– Надо. Я так чувствую. У себя внутри, – непреклонным тоном возразил извозчик.
– Хм, – Гатаи пожевал губу в раздумье, – видишь парус? – он указал на излучину реки.
– Вижу, – подтвердил Удзуро, когда, приложив ладони ко лбу козырьком, наконец, различил торговый сампан.
***
– Что ты там делал? – спросил купец и хозяин сампана Камада Онгон у только что вытащенного нагим из студеной воды Удзуро, которого гребцы, завернув в одеяло, с чашкой водки усадили на палубе.
– Й-йа, х-хот-тел на-нять л-ло-дку! – стуча зубами от холода, но все же учтиво ответил тот.
– В какое же место ты сунул деньги? – иронично поинтересовался купец, и команда дружно загоготала.
– У н-него! – извозчик, не понявший юмора, указал на одинокую фигуру Гэмона на берегу и жадно отхлебнул обжигающую жидкость.
– Кто это?
– Это б-ба-к-ку, чел-ловек м-ми-ло-с-сер-дно-го ис-кусс-тва, его оч-чень ж-жду-ут. У на-мест-ника. З-зав-в-тра.
– Вот как? – произнес Камада, подозрительным взглядом прочесывая поросшее редким кустарником побережье в поисках пригодных для засады разбойников мест.
– Д-да.
– Он заставил тебя искупаться в зимней реке, чтобы предложить подвезти до Кусётоно?
– Не заставлял. Я сам.
– Почему? – изумился купец.
– Он изба-вил мою л-ло-шадь от пре-дсм-ерт-ных ст-рад-ан-ий. Од-ним уда-ром м-ме-ча. Я хо-тел отпл-ати-ть ему.
– Мы же могли не вытаскивать тебя.
– Ни-чего луч-ше я н-не при-думал.
– Правь к берегу, Кагасу! – после недолгих размышлений крикнул купец кормчему.
– Я – Камада Онгон, хозяин лодки, – соблюдая приличия, представился он немного погодя, встав на носу сампана.
– А я – Гатаи Гэмон, бакку из Обители Умиротворенного озера.
– Парень, – купец небрежным жестом показал за спину на Удзуро, – сказал, что тебе срочно нужно в Кусётоно.
– Это так. Дело не терпит промедления.
– Ты готов хорошо заплатить?
– Да.
– Но учти, мне не нужны расписки.
– Бакку не могут притрагиваться к деньгам…
– Он сказал, что ты – человек милосердного искусства. Я приму в уплату представление.
– Хорошо, после…
– Нет, господин Гатаи, – оборвал его купец, – у нас тоже мало времени. Не переживайте, такое совпадение не случайно! Нас свели сами боги, а значит, мы под их покровительством, и нам во всем будет сопутствовать удача. Вы обязательно успеете. Нужное место нам как раз по пути. Одно короткое представление для моей тетушки. Это не займет много времени, а после ребята налягут на весла и будут грести всю ночь, чтобы к рассвету доставить Вас в Киригасу. Оттуда до поместья не более трех часов пешком.
– Я полагаю, обсуждению эти условия не подлежат? – вздохнул Гэмон.
– Верно.
– Тогда договорились.
***
– Черти слепошарые! Олухи дерьмоголовые! – неистовствовал купец, в ярости мечась по лодке. – А ты куда смотрел, обезьяна косоглазая? – бросил он виновато потупившемуся кормчему. Однако сдвинуть с места намертво севший в ночной темноте на мель сампан эти «заклинания» нисколько не помогали.
Гатаи устроившийся на тюках с товаром, сохраняя выражение безупречной невозмутимости на усталом лице.
– Простите, бакку! Я… – Гэмон остановил его спокойным жестом.
