– Лурька, ты чего, это же я, Летта, – нужно было налаживать контакт среди своих. – Я вернулась и готова работать, – это она уже сказала Тощей Ингре, ловко прячущейся за спинами своих более тучных сотоварищей по кухне.
– А чем докажешь, что ты не ульгим? – подозрительно прищурилась кухарка.
– Ну как же. Я живая, тёплая. Разговариваю с вами. Хотите, ущипните меня. – Олетта склонилась к бачку и взяла оттуда чищеную морковку, чтобы продемонстрировать, что она и ест, как все люди. – Ты что делаешь?! – возмутилась она, когда поварёнок исполнил её просьбу и больно ущипнул за попу.
– Сама же велела ущипнуть, – нагло усмехнулся он.
– Значит, правду горничные сказали, что ты вернулась, – главный повар ловко разогнал мокрой тряпкой подчинённых по местам и упёр пухлые руки в бока. – Вроде как даже и ночевала в их покоях. Сама госпожой стала? – он зло прищурился.
– Да какая из меня госпожа, гон Юнир, – махнула рукой Летта. – Я всё та же дочка Кривой Ташки.
– Дочка Кривой Ташки, говоришь? Это хорошо, что не забыла своё место, побывав в господской постели. Ночью ко мне придёшь. Чего уши развесили? Работать! – закричал шеф на примолкнувших подчинённых. И ты не стой, – это он уже Летте приказал, – бери лохань с помоями и тащи к свинарнику. Даром кормить здесь никого не буду.
Олетта кинулась исполнять приказание. Её признали свои. А что гон Юнир велел прийти к нему, так мало ли что он сказал.
Девочка честно отработала допоздна, стараясь не замечать гадких ухмылок, а то и ревнивых взглядов кухонных работников. Загружал её главный повар, как взрослую. К вечеру тряслись руки и заболела спина. Пока гон Юнир вальяжно отдавал последние распоряжения, Олетта тихо исчезла.
Это с каких же пор стали запирать бельевую? А ночевать ей теперь где? Не то, чтобы бельевая была единственным местом, где можно было провести ночь, но в комнатушке у матери обязательно кто-нибудь, да есть. Придётся пробираться на чердак, там валялась старая мебель, а ещё проходило несколько каминных труб, какая-нибудь из них, да обязательно была тёплой. Господа такие нежные, осень едва началась, а они уже разжигали камины. Но это и хорошо, от их щедрот и Летте тепла хватит. Одно плохо, её ещё новая одежда совсем испачкается в чердачной пыли. Нужно бы выпросить у гоны Риги что-нибудь из старья. Правда, у ключницы хватит наглости потребовать новую одёжу обратно. Отдавать такие красивые вещи совсем не хотелось.
***
– Ты где была, почему не пришла, как я велел? – это первое, что гон Юнир спросил с утра.
– Так это, тэйн Феррес велел к нему ночами приходить, – говорить такое про себя было стыдно, но ничего другого в голову не приходило.
– Да? Чего он в тебе нашёл? Ещё больше проверить хочется, – все три подбородка главного повара весело заколыхались. – Отведём завтрак, отлучимся с тобой в кладовку ненадолго, – деловито сообщил он и отвернулся к своим сковородкам. Пока господам и их гостям не подали завтрак, отвлекаться было некогда.
И почему все мужики такие гады? Вон же сколько баб в его распоряжении. Хоть кухонные, хоть даже и горничные. Главный повар – большой человек, во всех смыслах большой. Только всё наладилось. Фу, мерзость какая. И куда теперь податься? В прачки? Насмотрелась Летта на жизнь прачек, там ещё и кормят не так привольно. Где бы найти такую работу, где одни женщины. Пусть и сварливые, но чтобы без мужиков.
Вынеся очередную лохань с очистками, на кухню Летта больше не вернулась. Так хотелось стать правильной и послушной. Не получилось. А если не получилось, значит, все прежние обещания теряют силу, и можно пробраться в господский парк, и посидеть немного в дальней беседке. Вряд ли кто-нибудь из господ отправится туда по такой-то погоде. Моросящий холодный дождь как нельзя лучше соответствовал настроению.
Мысли, если и забредали в голову, были совсем не радостными. Летта давно дала слово, что не будет такой, как мать. И что? Может, и мать не сама такой стала, а её вынудили? И дорога у всех дворовых одна?
Надо же, как задумалась, даже шагов не заметила, чего с ней не было давным-давно.
– Олетта, ты здесь? А я тебя искал, – в проёме беседки стоял тэйн Феррес. – Ты почему ушла?
Разговаривать с его младшей милостью совсем не хотелось. Почему ушла? Что тут странного, сходить с главным поваром до кладовой? Это чуть ли не их женская обязанность. И вообще, какое Ферресу дело, почему она ушла с кухни.
– Ушла и ушла, не твоё дело! – нарочито грубо ответила она и прикрыла глаза. Следующие слова, полные тоски и безнадёжности, вырвались непроизвольно: – Как же вы все надоели. И зачем я только вышла из Долины.
– Летта, никогда не говори так! Вышла потому что так решил Первопредок. Значит, нужна Ему твоя жизнь.
– Ещё и ему, а то без него мало вас, озабоченных.
Говорить так с хозяйским сыном не стоило, но ведь наболело же. Сил, чтобы сдерживаться, совсем не осталось.
– Озабоченных? Что ты говоришь? Тебя кто-то домогается? Кто? – Феррес хмуро свёл брови.
– Кто домогается? Да проще сказать, кто не домогается. Ведь дворовые девки только для одного и существуют, разве не так?! – она подскочила на ноги и почти кричала. – Я же дочь Кривой Ташки, а значит, сама такая.
Какая неудобная беседка. Вход надёжно перекрыт собеседником, а просветы меж опорами украшены ажурными решётками, густо затянутыми по-осеннему пламенеющими плетями дикого винограда. Не сбежать. Придётся крепче сжать зубы, чтобы не показать графскому сынку приближающихся слёз. Что-то последнее время она часто готова их разливать.
– Но ты же совсем ещё малявка.
В другое время на это нужно бы и обидеться, но не возражать же, что она уже взрослая и вполне готова к взрослой жизни и взрослым отношениям. Летта к ним никогда не будет готова.
Некоторое время в беседке висело тягостное молчание. Летта безучастно смотрела в сторону, а Феррес – на её руки, которые беспокойно сминали несуразный фартук, который так и не скинула, убегая с кухни.
– Вот что. При монастыре жриц Первопредка есть школа для девочек-сирот. Хочешь туда?
– А там мужики есть? – Летта впервые за весь разговор взглянула на собеседника.
– Наверное, нет. Я точно не знаю, может, привратник.
– Хочу! – Летта не стала слушать дальше. – Я же и на кухне могу, и в прачечной, и убирать. Я всё могу!
– Олетта, – покачал головой Феррес, – я предлагаю пойти туда воспитанницей.
– Но я же уже большая, а в приюты берут совсем младенцев. Какая из меня воспитанница, – скривилась она.
– Насколько я знаю, живут там дети до первого совершеннолетия, то есть, до семнадцати лет. Обретшие духа-покровителя имеют право на достойную жизнь. Сёстры-настоятельницы обучат тебя грамоте и всему, что требуется хорошей жене.
– Не хочу я быть ничьей женой, – фыркнула Летта.
– И хорошим манерам тоже научат, – спокойно ответил на выпад Феррес. – Ну так что, ты согласна?
А что ещё оставалось делать? Отправляться бродяжничать на зиму глядя – совсем гиблое дело. Остаться в замке? Что-то не хочется. Приют, значит, приют. А весной можно и на свободу.
Глава 6
Почти пять лет пролетели спокойно и незаметно. Почему так и не сбежала? Было бы совсем плохо, сбежала бы. Но за зиму Летта привыкла к строгим монастырским порядкам, и плюсы приютской жизни перевесили минусы. Заставляли учить молитвы, буквы и счёт? За крышу над головой можно и выучить, ничего в этом сложного нет. Приходилось работать в монастырском саду, на кухне и в рукодельнических мастерских? А то раньше Летте этого не делала, зато давали одежду и кормили. Жаль, что она мало чего успела узнать из всяких там наук, а то могли бы и наставницей при приюте оставить, как оставили её подругу. Опять же, нужно было тогда пройти обряд посвящения в жрицы Первопредка. Нет, это точно не её. Да и противилось что-то глубоко внутри. Однозначно, служение Первопредку – совсем не её стезя.
Жрицы-наставницы были настолько добры, что помогали своим выпускницам и после того, как воспитанницы покидали обитель. Устраивали к швеям и вышивальщицам, к травницам. И всегда обращали внимание на склонности отроковицы. Всё же хорошие в приюте были воспитатели. Только вот Летту определили не к швее или какой травнице, Летту вернули в замок графа Доррея. Мол, таково распоряжение его светлости. Ладно, замок, значит, замок. Уж теперь-то она совсем взрослая, да ещё и обученная. Может, к швейной мастерской приставят. А не поживётся в замке, всегда можно сбежать и попытать счастья в другом месте.
Так она и въехала в замок своего детства – на телеге, гружённой туесами с монастырским мёдом и маслом.
– Летка, это ты, что ли? – управляющий, вышедший лично встретить дорогой монастырский товар, с удивлением воззрился на спрыгнувшую на камни двора девушку.
– Я, тэйн управляющий, – Летта несмело улыбнулась. Обычно служащие столь высокого полёта не снисходили до бесед с обычными дворовыми девками.
– Однако. Теперь я понимаю… – здесь он резко смолк и переключил внимание на слегка шатающегося работника, неловко подхватившего туес с ценным товаром.
Олетта огляделась. На заднем дворе как будто ничего и не изменилось за это время. Ядрёно пахло от конюшен, незнакомый парнишка тащил лохань с помоями от кухни к свинарникам, мерно постукивал молот кузнеца. Одно ли лето отсутствуй, или же несколько, есть в мире вещи, которые не меняются. Замок тэйна Доррея – один из таких неизменных. Небось, и гон Юнир всё так же заправляет на кухне. Девочек в приюте научили, как нужно культурно разговаривать с кавалерами и культурно же ставить их на место. Но так то ж для культурных кавалеров, а не для таких, как главный повар, тому куртуазное обращение ни к чему.
На кухню идти расхотелось. Стоять под любопытными взглядами дворни – тоже. Поискать мать? Как она тут? За все годы пребывания в приюте Летта ничего о ней не слышала. Зато сколько раз участвовала в разговорах, когда девчонки мечтали хоть о какой-нибудь матери. Может, дочь чего-то и не понимала, но мечтать о такой матери, какая была у неё, сложно. Впрочем, с чего-то же нужно начинать жизнь в замке, почему бы и не навестить ту, что её родила.
– Ты куда? – остановил её управляющий, казалось бы, полностью увлечённый слежением за разгрузкой телеги.
