– Эй! Ваше сиятельство!
– Мне нужно уехать, Констанция. Немедленно. В Венецию.
Она села на постели.
– Прекрасно! Едем вместе! Обожаю Венецию!
Мейер вздохнул и покачал головой.
– Я должен ехать один. Дела.
– Кто тот человек, который представился как Голем?
Мейер снова покачал головой, но на этот раз промолчал. Баронесса прижалась к его спине и поцеловала в шею.
– Почему я ничего о тебе не знаю? Ты появляешься ниоткуда, будто привидение, а потом снова исчезаешь. Я боюсь.
– Когда-нибудь я тебе расскажу. Когда вернусь. Я еду именно затем, чтобы тебе незачем было больше бояться.
– Ты же говорил, что хочешь меня защищать.
– Оказалось, люди, которые могли бы тебе угрожать, как раз в Венеции. Пока они там, ты в безопасности. А я не хочу, чтобы они вернулись.
Пока он одевался, она молчала.
* * *
Варшава этого времени была попросту другим городом – слегка чужим и вместе с тем слегка знакомым. Мейеру она нравилась. Он предпочитал неоготику и модерн барокко и соцреализму, а тем более постмодернистским небоскребам начала двадцать первого века, напоминавшим неуклюже составленные детали «лего».
Но Венеция воистину впечатляла. Будучи в несколько раз больше той, что существовала в его мире, она включала в себя больше островов, больше каналов, и вдобавок была протестантской. Площадь Святого Марка называлась здесь площадью Богоявления, здания были выше и строже, в более готическом стиле, но южный темперамент брал свое, и среди евангелической строгости расцветали такие диковинки, как Дом Тавроса, возле которого сидел Мейер, – большое каменное здание, украшенное монструозным изваянием в виде квадриги, запряженной разъяренными быками.
Перед ним плескался Канале Маритимо, одно из ответвлений Канале Гранде, в его мире не существовавшее. Вода кишела моторными лодками, яхтами и гондолами, а в небе плыли дирижабли и тарахтел гидросамолет.
Мейер сидел за столиком и пил кофе.
Его трясло от злости.
– Как это – только ксендз?! Как так могло получиться?
– На аэродроме были оба.
– Прикажите его убрать! Немедленно!
– Этим уже занялись, но все не так просто. Он пошел в город. Повсюду толпы. Ждите в гостинице. Тут уж наверняка нет никаких этих ваших точек?
– Ни одной, о которой бы я знал. Он что, в отпуск поехал? Неважно! Звоните своим людям в Польше! Пусть немедленно едут к баронессе Стадницкой и заберут ее в безопасное место. Пусть скажут…
– …что это вы их прислали. Я уже так и сделал, еще когда вы были в поезде. Как только сообразил, что этой курвы тут нет. Вот только я другого не понимаю, пан Мейер. Какого черта он ходит в своем ксендзовском наряде? Ну не полный же он поц. Должен соображать, что такого дылду в сутане издалека видать. Меня беспокоит – может, он хочет, чтобы мы его нашли?
– Что-то тут не так, пан Раймонд. Мы потеряли контроль над ситуацией, – сказал Мейер. – А ведь вроде бы наняли профессионалов…
– Но не таких, пан Мейер. Они умеют выпустить кишки какому-нибудь штаркеру, но только если их не трогать. Платишь им, показываешь фото и позволяешь делать, что душе угодно. А мы приказываем им наблюдать, выслеживать, мешать, охранять – каждый раз что-нибудь новое. Постоянно лезем в их дела. Они не тайные агенты, шеф. Но то, чем они сейчас занимаются, – для них самый цимес. Они нашли этого «ксендза» и ждут подходящего случая. Наверняка он думает, что в этих улочках они его потеряют, но для них так даже лучше. Легче найти место без свидетелей. Я знаю, они разделились, и каждый ждет оказии. Он один, их двое. Главное сейчас – не мешать. Идите в гостиницу. Его фамилия Паганелли?
Мейер кивнул.
– А ваша – Вирский?
– Константий Вирский.
– Ждите. Я иду на Пьяцца Арсенале и тоже буду ждать. Мы до него доберемся, нужно только терпение.
– Лишь бы вы оказались правы, пан Монек.
– Шалом.
* * *
Мейер сидел в баре и смотрел на канал, прихлебывая кофе и коньяк. Он не знал, заслуга ли это венецианского солнца или стресса, но мир казался ему более разноцветным и прекрасным, чем обычно. Эта Венеция была чище, чем в его мире, но ей это пошло лишь на пользу. Туристы бродили по набережной, хотя сезон еще не наступил, и все выглядело каким-то странно упорядоченным. Римлян можно было узнать по светлым брюкам и панамам, выставленным напоказ золотым крестикам на шее и надменно-презрительному виду, свойственному им повсюду на мятежном Севере. Англичане носили дорожную одежду цвета хаки, французы – береты. Все было на своем месте.
Мейеру хотелось улыбаться, делать снимки с помощью больших неуклюжих фотоаппаратов и прогуливаться вместе с туристами, но у него было такое чувство, будто он смотрит на этот мир сквозь стекло.
Он ждал.
Время от времени дотрагивался до рукоятки пистолета под пиджаком. Холод стали и эбонита успокаивал. Ненадолго.
Мейер смотрел на лежащие на столе часы «Дельбана», следя за секундной стрелкой. Каждый раз, когда на террасу выходил официант, он с надеждой поднимал голову и ожидал оклика: «Синьор Вирский!» – но ничего не происходило.
На край столика присела маленькая желтая бабочка. Мейер яростно прихлопнул ее ладонью, встретившись с ошеломленным взглядом какой-то немки.
Солнце зашло, и на чужую Венецию не из этого мира опустилась темно-синяя ночь. Мейер продолжал ждать, чувствуя себя так, будто его горло сжимали постепенно закручивающиеся тиски. Он уже знал: что-то пошло не так. Но все равно ждал.
Наверх поднялся, когда тратторию уже закрывали, далеко за полночь. Он шел, крутя ключ во вспотевших пальцах, чувствуя, как кровь стучит в ушах, и не зная, что делать дальше. Возвратиться в Польшу, к Констанции? Искать своих людей? Самому пытаться убить «преподобного»?
Открыв дверь, он шагнул внутрь и не успел даже зажечь свет.
За долю секунды, состоявшую из сокрушительного удара, взрыва резкой боли, снопа серебряных искр и запаха гари, мир погас.
* * *
– Я всегда хотел увидеть Венецию, – шептал голос из темноты, в которой перемещались какие-то нечеткие, будто дым, фигуры.
Мейер застонал и тряхнул головой. Ощущение было такое, будто ее набили толченым стеклом.
– Я пошел на площадь Святого Марка, – продолжал голос, исходящий от размазанного, идущего волнами силуэта. – Но я ее не нашел. Хотел увидеть базилику Святого Марка – и что? Ее нет! В жопу такую Венецию. Вы считаете, это нормально? Чтобы базилики не было? Венеция без святого Марка? А где венецианский лев? Символ Венеции – лев, а не книга. Лев, опирающийся о книгу, символ апостола. Но они не верят в святых. Гуситы гребаные! Вам нравится такая Венеция?
Мейер снова застонал и попытался встать, но не мог пошевелиться, даже не чувствовал собственных рук.
– Вы привязаны к стулу, – объяснил сидевший во мраке мужчина, который уже перестал идти волнами и обрел четкие очертания.
